Черный цветок - Денисова Ольга. Страница 18

Разочарование ожидало Есеню на последней террасе: ступени кончились, а до башни оставалось не меньше двух саженей. Но освещенное окно манило его, и пришлось снова воспользоваться плющом. Только на этот раз вылезать на крышу Есеня не собирался.

Пыхтя, он добрался до окна и нащупал ногами довольно широкий уступ – не меньше трех вершков. Словно строитель замка нарочно постарался для тех, кто соберется лезть в башню через окно.

Надо было постучать: наверно, благородный Избор сжалится над ним и откроет. Есеня заглянул внутрь: человек сидел в кресле спиной к нему, так что видна была только его макушка и откинутая в сторону рука, сжимавшая высокий пустой бокал. Столько свечей Есеня не видел никогда в жизни! Да все в этой огромной комнате с окнами на три стороны было удивительным! И блестящий деревянный пол из дощечек, уложенных ромбами, и мебель, и тряпочные стены, тоже блестящие.

Отпустить руку он побоялся и стукнулся в стекло лбом. Человек не пошевелился. Есеня стукнул в стекло еще несколько раз, прежде чем тот догадался посмотреть на окно. Благородный Избор оглянулся недовольно, словно Есеня оторвал его от какого-то чрезвычайно важного занятия, но через секунду досада сменилась удивлением. Он тряхнул головой, как пес, который вылез из воды, а потом вскочил на ноги и успел тряхнуть головой раза три, прежде чем добежал до окна. Есеня думал, что Избор сам догадается открыть окно человеку, который висит на ненадежном плюще безо всякой опоры под ногами, но тот почему-то не спешил это сделать. Кричать Есеня не решился и носом показал на красивую золотую защелку в форме ящерки с собачьей головой.

Избор крикнул что-то, но Есеня его не услышал. Теперь рассмотреть благородного господина он мог отлично: высокий, какой-то нескладный, с широким некрасивым лицом, глубокими залысинами, безбровый и с маленькими белыми глазами почти без ресниц. Он был одет в длинный, до пола, халат темно-коричневого цвета, который чуть расходился на впалой безволосой груди.

Есеня снова показал на задвижку, и Избор наконец отодвинул ее, но окно не открылось. И тогда Есеня понял, что́ благородный господин хочет ему сказать: окно было заколочено снаружи! Теперь он сразу увидел два грубых костыля, изуродовавших гладкую раму из дорогого дерева.

Он едва не сорвался, освобождая руку, но успел уцепиться за плющ покрепче. Выламывать из твердого дерева костыли голыми руками оказалось не так просто, но забиты они были не слишком аккуратно, раскрошили дерево тонкой рамы – Есеня расшатал и выдернул сначала один, а потом с его помощью расковырял и другой. Избор легко толкнул окно вперед – оно распахнулось без скрипа и, ударив Есеню по носу, чуть не сбросило его вниз.

– Осторожней надо! – зашипел он и с трудом спустился чуть ниже.

– Давай руку, – предложил Избор.

– Да я сам! – фыркнул Есеня и ухватился руками за подоконник. Да, по сравнению с чердачным окном швейной мастерской это была надежная штука!

– Как? Как тебе это удалось? – Избор отступил на шаг, давая Есене возможность залезть в комнату.

– Да очень просто, – Есеня отряхнул ладони.

Избор вернулся к окну, взялся руками за наличники и глубоко вдохнул.

– Ветер, – тихо сказал он.

– Чего? – не понял Есеня.

– Вольный ветер.

– Холодно там, – пожал Есеня плечами. – Лучше бы ты его закрыл, пока стража не увидела.

Избор оглянулся и пристально посмотрел на Есеню. И не только пристально, а как-то… заносчиво. Словно Есеня его чем-то оскорбил. Но окно закрыл и, не обращая внимания на гостя, прошел внутрь комнаты.

– А что, ты никогда не слышал, что к благородным господам чернь должна обращаться на «вы»? – спросил он, не оглядываясь.

– А хочешь, я щас вылезу обратно и костыли на место вставлю? – хмыкнул в ответ Есеня. Ему не нравилось, когда кто-то учил его, как надо себя вести, – для этого вполне хватало отца.

Избор резко оглянулся и смерил Есеню взглядом.

– Ах ты… Жмуренок… – посмеялся он.

– Меня зовут Балуй, – гордо ответил Есеня.

Лицо Избора на миг исказилось гримасой отвращения, и он качнул головой:

– Балуй… Надо же… Ну заходи, Балуй. Садись.

Есеня растерянно осмотрелся – куда тут садиться? Но решил не ударить в грязь лицом и выбрал наиболее похожее на лавку сооружение, только низкое и с высоким зеркалом сзади.

Избор поморщился:

– Погоди. Во-первых, здесь не сидят. Это трюмо. Во-вторых, ты слишком мокрый и грязный.

– Под стеной проплыл, вот и мокрый, – обиженно буркнул Есеня. – А грязный – так это у тебя такие стены, не у меня.

– Пойдем, – Избор направился к двери, и Есеня увидел белую стену, измазанную углем. Наверное, это был рисунок. Несколько секунд он рассматривал странное изображение и спросил на всякий случай:

– Это ты сам нарисовал?

– Нравится? – Избор снова чем-то остался недоволен.

– Вообще-то не очень… Непонятно ничего. – По спине пробежали мурашки: в рисунке Есене почудилось что-то нехорошее.

Избор махнул рукой и распахнул дверь в другую комнату. Там тоже горели свечи, она оказалась еще более роскошной, чем первая: много мебели, странное сооружение посередине – всё в занавесках. Избор открыл следующую дверь, за которой было совершенно темно, и пока он возился с масляной лампой, Есеня разглядывал обстановку. Да, благородные жили, конечно, хорошо, но он бы и дня не протянул в таком месте. Слишком… чисто.

– Иди сюда, – позвал Избор, и Есеня оглянулся.

Такого он не видел никогда в жизни. Маленькая комната без окон со всех сторон была отделана цветными изразцами, они отражали свет яркой масляной лампы, сияли, блестели… Золотые ручки, подставки, крючки – там сияло все! У дальней стены стояло белое каменное корыто на ножках – глубокое и широкое. И тоже сияло. Есеня пригляделся – на каждом изразце была нарисована картинка, маленькая, но очень красивая. Он подошел поближе: грудастые девки с козлятами, деревья, пастухи, одетые как благородные, целующиеся парочки…

– Вот это да! – выдохнул он.

– Что тебе так понравилось? – поинтересовался Избор.

– Девки, – Есеня облизал губы. – Это тоже ты сам рисовал?

– Это называется «пастораль», – вздохнул Избор, – и я такого не пишу.

– А корыто зачем?

– Это ванная комната. Тут моются. Раздевайся, вода еще не остыла.

– Моются? – Есеня озадаченно посмотрел вокруг. Однозначно, благородные не вполне нормальные люди.

– Да, моются, не вижу в этом ничего удивительного. Или ты никогда не мылся?

– Мылся, конечно.

– Раздевайся, я наберу тебе воду.

– Да зачем? Сейчас обратно полезем, опять весь испачкаюсь.

Избор остановился и присел на край ванны.

– Обратно? Я… я не подумал об этом. Мне даже в голову это не могло прийти. Как странно. Я так хотел свободы, а когда у меня появляется возможность освободиться, я не знаю, что делать… Как странно.

– Да я вообще не понимаю, почему ты не высадил эту раму и не ушел, – пожал плечами Есеня.

– Действительно… Но ведь высоко? – лицо Избора было задумчивым.

– Да две сажени до террасы, а потом лестница. Можно подумать, здесь я живу, а не ты! – Есеня хохотнул.

– Послушай, а медальон все еще у тебя? – неожиданно спросил Избор.

– Я его спрятал, – Есеня хитро прищурился.

– Почему? Зачем? Почему ты не отдал его страже?

– Ну, не они мне его дали, не им и забирать. А надо было?

– Нет, конечно не надо. Ты что, хотел получить от меня деньги?

– Да зачем мне твои деньги! Золотой и разменять-то трудно, не то что потратить. Дал бы тогда серебреник, вот я бы развернулся!

Избор посмотрел на него с жалостью, но все же продолжил расспросы:

– Тогда почему? Я не понимаю.

– Что почему? Почему не отдал страже? Сказал же – не они мне его давали.

– Это что – кодекс чести? – усмехнулся Избор.

Есеня не понял, что тот имеет в виду, и равнодушно посмотрел в потолок. Избор поднялся, засунул руки в карманы халата и вышел в большую комнату.

– Знать бы, сколько осталось до рассвета…