Хранитель волков - Лахлан Марк Даниэль. Страница 13

Одна ведьма поднялась на вершину Стены, чтобы понаблюдать за птицами. Птицы снялись с северной стороны скалы и полетели на юг. В долине, почувствовала ведьма, другие животные тоже движутся в поисках укрытия. Чайки летели к суше, а насекомые зарывались в землю. Почему все это происходило? Потому что ведьмы наблюдали. Животные не приходят в движение, чтобы предсказать будущее обычным людям, обитающим в горах.

И дурное предчувствие обрело форму — буря, магическая буря. Зимой послание сделалось еще яснее. Ветер приносил с собой дым от погребальных костров; крысы, пробегавшие через пещеры, были полны тревоги и ожидания; в небе чаще видели ворон, а не чаек; перед мысленным взором ведьм и днем и ночью стоял образ дерева с повешенным, веревка покачивалась, пробуждая их ото сна, появлялась в ритуалах, где была вовсе не нужна.

Смерть подступала к сестрам и только ждала подходящего момента, чтобы коснуться их. Времени на размышления уже не оставалось.

Пора было вырезать новую руну. Обычным людям знакомы руны — символы, которыми они записывают простые мысли или составляют списки вещей. Кое-кто из целителей и знахарок использует руны, чтобы придать магическую силу оберегу или намертво запереть замок, но ведьмы не останавливались на этом. Для ведьм руны были живыми, они прорастали у них в мозгу и развивались, совершенно меняя их восприятие и питаясь здравым смыслом, руны расцветали и приносили магические плоды.

Ведьмы не так-то просто приступали к вырезыванию новой руны. В рунах был заключен могучий источник магии, подаренный Одином — точнее, отнятый, несмотря на боль, тоску и неукротимое безумие, исходящее от темного бога, первыми ведьмами, которые некогда укрылись в горах.

Несколько поколений назад была только одна ведьма. Она сидела в одиночестве в пещерах, ее разум проваливался в темноту, пока ее боль не сравнялась с болью мертвого бога, провисевшего на дереве девять дней и ночей, пронзенного копьем и замороженного луной над источником мудрости. В награду ведьма получила руну, обозначавшую дневной свет, и хотя руна не имела названия, она сияла у нее в голове, согревая кости, словно летнее солнце в разгар дня. Руна внутри нее даровала ведьме силу исцелять горных жителей и способность прозревать фрагменты их будущего. В знак признательности они отправили к ней на обучение трех девочек.

Одна из них из года в год тонула, погибала от голода и замерзала, чтобы повстречаться в конце концов с мертвым богом в глубоком омуте, где она и получила руну, которая искрилась, как чистая вода. Мысли людей перестали быть для ведьмы загадкой, она начала видеть сны детей, живущих на другом краю света, слышать завистливые шепотки, витающие над горными тропами, ощущать потоки любви и ненависти, омывающие дома крестьян.

Другая ведьма выбрала иной путь к знанию. Она выкопала себе могилу, и сестры накрыли ее камнем. Когда разум покинул ведьму, она почувствовала, что бог лежит рядом с ней в тесной яме, коснулась веревки на шее бога, ощутила холод его безжизненного тела. Руна как будто росла и увядала у нее в голове, то скрытая землей и травами, то восставшая и полная жизни. Когда ее подняли из могилы, ведьма едва дышала, однако ей удалось завладеть самой ценной руной. Теперь она познала тайну наследования, и ведьмы научились передавать магию в дар.

И с этого мгновения смерть уже была не в состоянии отнять у сестер силу рун. Каждая могла теперь расширять опыт предыдущих поколений. Стало возможным развитие. Ведьмы делались все сильнее, из поколения в поколение удерживая при себе то, что уже имелось, и добавляя собственные знания, пока не сложился основной круг из двадцати четырех ведьм, и каждая стала хранительницей, кормилицей и воплощением одной из рун.

Однако теперь у них появилась двадцать пятая ведьма. Аудун знал ее под именем Гулльвейг, королевы ведьм, а некоторые из местных жителей помнили, что ее величали Хульдрой, однако сестры никогда не звали ее этими именами. Ее принесли в пещеры еще младенцем, и судьбой ей было назначено — так следовало из гадания — нести одну из рун дневного света. Но когда ведьмы начали обучать девочку, стало ясно, что руна уже находится в ней, она засветилась, разгоняя тьму, в первое же бдение, прошуршала ветром по листве в головах сестер, воспитывавших девочку. Для ведьм это была настоящая загадка, потому что обычно требовались годы страданий и самоотвержения, чтобы руна проявила себя, — а еще и смерть той сестры, в которой руна обитала до сих пор. В два года девочку подвергли новым испытаниям, наблюдая. Из нее выплеснулась вторая руна — серебристая, словно море в лунном свете; затем еще одна, искристая, как лед под утренним солнцем; затем третья — не столько видение, сколько ощущение, вроде мурашек на коже от пронизывающего, обжигающего холода; потом вышла четвертая руна, пахнувшая лесными ягодами; пятая, похожая на голод; шестая, сверкающая золотом; седьмая, несущая запах роз и крови, и восьмая, напоминающая шум ветра в парусах. К трем годам в девочке уже жили все двадцать четыре руны, на каждую из которых сестры потратили свои жизни, сны и силы.

Эта девочка достигла новой ступени развития. В прежние времена королева ведьм несла в себе лишь одну руну дневного света, полученную первой ведьмой. В Гулльвейг жили все. В первые годы, когда ее подвергали положенным испытаниям, ее разум блуждал вместе с повешенным богом по кладбищам в засушливых пустынях, где мертвецы тянули к ней из осыпающихся могил свои костлявые руки; по болотам и топям, где она видела свежие розовые лица только что утонувших людей, которые как будто умоляли ее о помощи, погружаясь на дно; по полям сражений, где она слышала, как умирающие произносят имена детей и возлюбленных, и где она вырывала вопящие руны из их пальцев. Говорили, будто она сумасшедшая, но если бы крестьяне и воины из долин знали, через что ей довелось пройти, они поразились бы, насколько она нормальна.

Читая знаки в камнях, ветре и воде, Гулльвейг поняла, что надвигается нечто необычное. Дурные предчувствия, заполнившие пещеры, сгустившийся воздух, отчаяние, готовое выплеснуться в любой момент, твердили, что выбора у нее нет. Ей предстоит вырезать руну, втолкнуть будущее в царство живых, воплотить его в нечто такое, что можно пощупать, о чем можно говорить и таким образом изменить.

Ради этого она спустилась в самые нижние пещеры, где камни светились алым и зеленым светом, где сырость и холод сменялись жаром из недр земли. Гулльвейг прихватила с собой маленький кусочек иссохшей кожи — обрывок пояса старейшины, и застежку, которой он когда-то закалывал плащ. После чего ведьма надолго осталась одна. Никто не приносил ей еду, воду она лишь слизывала со стен пещеры, света здесь не было, если не считать светящихся камней, и не было других живых существ, кроме нее. Когда испытание подошло к концу, сестры явились и вынесли ее из пещеры. Она ничего не начертила, и стало ясно, что требуется более суровое испытание.

В пещере с призраками имелась глубокая яма, созданная вовсе не природой, хотя ведьмы не помнили, кто ее выдолбил. Наверху краев ямы можно было коснуться, раскинув руки, но чем ближе к далекому дну, тем сильнее она сужалась, и в самом низу человек плотно застревал, словно пробка в бутылке. Внизу эту воронку пересекал мощный подземный поток, который врывался в щель размером с кулак и утекал через отверстие в каменном дне. Получалось, что если опустить ведьму на веревке на самое дно воронки, она окажется погруженной по горло в бурные воды.

Гулльвейг знала: чтобы ритуал увенчался успехом, ей придется простоять в воде девять дней.

Первые три дня были только темнота и боль. Ведь Гулльвейг, в конце концов, была человеком. Никто не выдержал бы подобного испытания, если бы не получил такую же подготовку, как она. С самого младенчества ее вынуждали подолгу голодать и погружаться в размышления, она ела диковинные грибы, ее замуровывали и погребали, словно мертвую, она проводила ночи нагишом на залитых лунным светом, промерзших насквозь склонах горы, и одна лишь сила разума спасала ее от смерти. Поэтому королева ведьм выдержала и это испытание, в боли и тоске сдирая с себя человеческую сущность. На четвертый день нестерпимых мучений ее разум отделился от физического тела и забрезжил свет. В темноте стояли гномы, они предлагали ей золото и драгоценности, и еще корабль, сделанный из чего-то похожего на перламутр, — она догадалась, что он сделан из ногтей мертвецов. Все это будет принадлежать ей, если только она попросит сестер вытащить ее из воды. На пятый день стены вокруг ведьмы заполыхали зеленым и пурпурным пламенем, и духи горы попытались вытолкнуть ее из воронки, однако она удержалась. На шестой день к ней пришли ее предшественницы, призраки, давшие пещерам свои имена, целых сто королев, не таких сильных, как она, однако составляющих ее часть. Гулльвейг знала, что ее сила складывается из их сил. Все мертвые королевы были здесь, некоторые — совершенно голые и испачканные грязью и соками растений, некоторые — одетые лучше самой Гулльвейг. Все они звали ее, бормотали какую-то чушь, пели и рыдали в темноте. Они умоляли ее отступиться, плевали на нее, пытались выдернуть из потока, однако она не поддалась. Королева ведьм была близка к ответу. На седьмой день зазвучали голоса, и она поняла, что где-то рядом боги. На восьмой день осталась только темнота, полное отсутствие мыслей, ничто, и она вплотную приблизилась к смерти. Затем, на девятый день, она снова оказалась в каменной воронке, как будто ее только что опустили сюда.