Манускрипт всевластия - Харкнесс Дебора. Страница 52

— Диана Бишоп — моя мать, Изабо де Клермон, — произнес Мэтью.

Изабо чуть заметно раздула ноздри.

— Не люблю, как пахнет от ведьм. Что-то сладкое и омерзительно зеленое, как весна. — Она в совершенстве владела английским.

Мэтью разразился речью на смеси французского, испанского и латыни. Голоса он не повышал, но гнев чувствовался безошибочно.

— Cela suffit. [37] — Изабо провела рукой по горлу, я, сглотнув, невольно потянулась к воротнику жакета. — Диана, — с непривычной интонацией протянула она и подала мне руку. Я слегка пожала ее холодные белые пальцы. Мэтью держал меня за левую руку, и мы на миг образовали странный кружок из двух вампиров и одной ведьмы.

— Encantada.

— Она рада с тобой познакомиться, — перевел Мэтью, выразительно посмотрев на нее.

— Да-да, — нетерпеливо бросила Изабо, повернувшись к нему. — Она, разумеется, говорит только на английском и новофранцузском. Теплокровные в наши дни получают плохое образование.

В этот момент в зал вошла пожилая женщина с белоснежным лицом и до странности темными волосами, уложенными в замысловатую корону из кос.

— Мэтью! — воскликнула она, протянув к нему руки. — Cossi anatz?

— Va plan, merces. E tu? — Мэтью обнял ее и расцеловал в обе щеки.

— Aital aital. — Она с гримасой схватилась за локоть. Мэтью посочувствовал, Изабо нетерпеливо воздела глаза к потолку.

— Марта, это Диана, мой друг.

Марта тоже была вампиром — одним из самых старых, виденных мной. Она, видимо, возродилась уже на седьмом десятке: возраст, несмотря на отсутствие седины, выдавали многочисленные морщины, а узловатые пальцы даже вампирская кровь не могла распрямить.

— Добро пожаловать, Диана, — сказала она, глядя мне в глаза и беря меня за руку. Песок в ее голосе был перемешан с патокой. — Elle est une puissante sorciere, — объявила она Мэтью, расширив ноздри.

— Она говорит, ты сильная ведьма, — пояснил он. Его близость снимала тревогу, вызванную тем, что меня обнюхивала вампирша.

Не зная, как ответить ей по-французски, я ограничилась слабой улыбкой.

— Да ты едва на ногах держишься, — сказал Мэтью, посмотрев на меня, и заговорил с обеими женщинами на незнакомом мне языке. Разговор сопровождался энергичными жестами, вздохами и закатыванием глаз. Когда Изабо упомянула Луизу, Мэтью рассердился опять и отрезал что-то безапелляционным тоном.

— Хорошо, Мэтью, — пожала плечами его мать.

— Сейчас мы тебя устроим, — обратился он ко мне потеплевшим голосом.

— Я принесу еды и вина, — на неуверенном английском сказала Марта.

— Спасибо, — ответила я. — И вам, Изабо, спасибо, что согласились меня принять.

Она ощерила зубы. Я, толкуя сомнение в ее пользу, сочла это за улыбку.

— И воды тоже, Марта, — попросил Мэтью. — Я, кстати, заказал кое-какие продукты.

— Часть уже привезли, — язвительно сообщила Изабо. — Листья какие-то, овощи, яйца. Нашел что заказывать.

— Диану надо чем-то кормить, Maman. Я же помню, какие у вас запасы. — События прошлого вечера и этот чуть теплый прием начинали подрывать долгое терпение Мэтью.

— У меня вот свежая кровь вышла, но ее из Парижа среди ночи Виктуар и Ален не доставят.

У меня, к большому удовольствию Изабо, подкосились коленки.

Мэтью с безнадежным вздохом взял меня под руку и сказал, подчеркнуто игнорируя Изабо:

— Марта, не могла бы ты приготовить Диане яичницу, тост и чашечку чая?

Экономка, переводя взгляд с хозяйки на ее сына, как зритель на теннисном матче, засмеялась, кивнула и проговорила:

— Ок.

— Увидимся за обедом, — сказал, уводя меня, Мэтью. Глаза женщин уперлись мне в спину четырьмя ледяными пятнами.

— Что тебе говорила Марта? — спросила я шепотом, хотя шептать в этом доме не было никакого смысла: все равно услышат.

— Что мы хорошо смотримся вместе.

— Не хочется, чтобы Изабо злилась все время, пока я буду здесь жить.

— Не обращай внимания. Кто лает, тот не кусается.

Следующая комната была длинная, с большим количеством разностильных столов и стульев. Над одним из двух каминов скрестили копья два рыцаря в блестящих доспехах. Крови не пролилось — фреску, очевидно, писал тот же сентиментальный энтузиаст, что украшал холл. В другой комнате сквозь открытую дверь виднелись шкафы с книгами.

— Библиотека? — воодушевилась я, мигом забыв о враждебности Изабо. — Нельзя ли посмотреть «Аврору» прямо сейчас?

— Позже, — твердо ответил Мэтью. — Когда поешь и поспишь.

Он привычно лавировал в лабиринте старинной мебели, я же за недостатком опыта стукнулась бедром о пузатый комод, и на нем закачалась ваза.

— Подниматься долго, а ты устала, — сказал он, подведя меня к лестнице. — Может, взять тебя на руки?

— Вот еще, — возмутилась я. — Еще через плечо меня перекинь, как рыцарь — пленную горожанку. — У Мэтью в глазах заплясали чертики. — Что тут смешного?

Но он все-таки засмеялся. Благодаря эху мне показалось, что здесь собралась целая компания развеселых вампиров. Я осталась при своем мнении: по этой лестнице наверняка втащили множество женщин, но я пойду своими ногами.

На пятнадцатой ступеньке я сильно запыхалась. Лестницы в этом замке строились для вампиров вроде Мэтью, длинноногих и не знающих устали, но я стиснула зубы и продолжала взбираться. Лестница, как вскоре выяснилось, вела прямо в комнату.

Я в изумлении поднесла руку ко рту.

Не требовалось сообщать мне, чья это комната — на ней лежал отпечаток Мэтью.

Мы находились в круглой башне на задней стороне дома — в той, что сохранила свою коническую медную крышу. В высоких узких окнах виднелись пестрящие осенними красками поля и деревья.

Книжные шкафы вдоль стен придавали комнате, тоже круглой, прямоугольные очертания. В стену, примыкавшую к центральному зданию, был вделан большой камин, чудом избежавший живописи девятнадцатого столетия. Кресла, кушетки, подушки были выдержаны в зеленых, коричневых и золотистых оттенках, отчего комната, несмотря на свою обширность и большое количество серого камня, выглядела уютной и теплой.

Но самый большой интерес представляла коллекция, собранная хозяином за одну из своих жизней. На полке, рядом с морской раковиной, стояла неизвестная картина Вермеера — все полотна этого художника я знала наперечет. Кажется, портрет Мэтью? Ужасно похож. Над камином меч, такой тяжелый и длинный, что только вампир и мог управляться с ним. В углу доспехи размера Мэтью, напротив подвешен человеческий скелет, скрепленный чем-то вроде фортепианной струны. На столе рядом два микроскопа старинной работы, семнадцатый век, если не ошибаюсь. В стенной нише, около вырезанной из слоновой кости Девой Марии, резное распятие, украшенное россыпью красных, зеленых, синих камней.

Снежный взгляд Мэтью тронул мое лицо.

— Твой музей, — произнесла я, чувствуя, что каждый экспонат здесь обладает своей историей.

— Кабинет, всего-навсего.

— Где ты их… — начала я, показывая на микроскопы.

— Позже, — повторил он. — До тебя еще тридцать ступенек.

Новая лестница поднималась куда-то в небо. Через тридцать трудных шагов я оказалась в другой круглой комнате, где царила огромная ореховая кровать с четырьмя столбиками, балдахином и тяжелым пологом. Вверху стропила, поддерживающие медную кровлю, у одной стенки стол, в другой камин и удобные кресла рядом. За приоткрытой дверью видна колоссальная ванна.

— Орлиное гнездо, — прокомментировала я, посмотрев в окно. Мэтью любовался этим пейзажем начиная со Средневековья. Приводил ли он сюда других женщин? Я была уверена, что приводил, но не думала, что их было много. В этом замке, по всей видимости, посторонних не привечали.

— Одобряешь? — спросил Мэтью из-за плеча, легонько дохнув мне в ухо.

Я кивнула и поинтересовалась, не удержавшись:

— Сколько лет?

— Башне-то? Около семисот.

— А деревне? Они знают про вас?