Раскол (ЛП) - Гейдер Дэвид. Страница 4

Он почти забыл, каково это – быть целым, принадлежать миру живых. Какая-то часть его была уверена, что сейчас сюда ворвутся храмовники, что весь Белый Шпиль осознает, кем он был – сбежавшим магом, что бродил среди них. Призрак Шпиля.

Они придут, вооружившись заклинаниями и мечами. Они повергнут его на землю, и его снова запрут в темнице. Он снова будет потерян в темноте, пока они не придут разобраться с ним раз и навсегда. На этот раз о нем не забудут. На этот раз дверь откроется, и они увидят его лежащего на земле, и тогда он попросит их покончить со всем этим.

Но никто не пришел.

Никто никогда не приходил.

Глава 2

Одним из правил, принятых среди знати Орлея, было ношение масок на публике. Эти изящно обработанные произведения искусства были расписаны красками, чтобы указать на влияние семьи. Некоторые из них были украшены крошечными драгоценными камнями, со вкусом сложенных в рисунок, в то время как другие были инкрустированы серебром и золотом. Остальные использовали в оформлении множество павлиньих перьев или блестящих чешуек дракона. Иметь более красивую маску, чем конкуренты считалось преимуществом. Таким образом, производители масок в Империи числились среди самых влиятельных и востребованных, после ремесленников.

Слуги носили более простые варианты масок, принятые в доме господина или госпожи, ясно говоря любому: я принадлежу этому дому, повреди мне – и навлечешь на себя гнев моих хозяев. Надевать маску без соответствующих на то прав было очень опасно. Мудрый дворянин охранял свои маски так же, как и свою репутацию.

Если вы не носили маски, то это говорило о многом. Это говорило о том, что вы либо крестьянин, настолько бесполезный, что даже не являетесь частью одного из домов, либо ставите себя выше правил Игры. Хотя в представлении знати никто не был выше Игры. Вы были либо участником, либо пешкой – иных вариантов не было.

Джустиния V, Верховная Жрица Церкви и почетный гость нынешних вечерних празднеств, не носила маску. Как и группа жриц при ней. Строго говоря, жречество не было выше правил Игры, скорее исключением из них, и любой дворянин должен был безукоризненно выражать свое уважение, говоря со Жрицей, вне зависимости от её одеяния. Однако многие Жрицы участвовали в Игре, и некоторые утверждали, что Верховная Жрица была одной из лучших игроков. Просто жречество играло по другим правилам.

Евангелина также не носила маски. Будучи храмовницей, она формально попадала под те же правила, что и жречество. Впрочем, это исключение знать большей частью не признавала.

Помимо этого, она была единственным человеком в бальной зале дворца, облаченным в доспехи и имевшим при себе оружие. Её броня была начищена до блеска, она надела свою лучшую красную тунику с символом Церкви, вышитым золотой нитью. Она даже убрала свои черные волосы в некое подобие элегантной прически из плетеных волос, которую носили дамы при дворе. И даже так, всё это тускнело по сравнению со сверкающими платьями, пышными париками, крашенными причудливыми гребнями и жемчужными нитями, блестящими драгоценностями, переливающимся при свете свеч, и она знала это.

Евангелина прекрасно знала, что думают знатные дамы, смотря в её сторону, и о чем они шепчутся, прячась за своими изысканными веерами. Такая хорошенькая девушка могла бы найти себе мужа. То, что она примкнула к военному ордену, означало, что либо она была родом из бедной семьи, либо была слишком неотесанной, чтобы кружиться в приличном обществе.

Ни то, ни другое не было правдой, но это не имело значения. Она была здесь не для того, чтобы участвовать в Игре. Она была здесь, чтобы охранять Верховную Жрицу – живой знак предупреждения для тех, кто решит воспользоваться праздником для создания проблем.

Предполагалось, что бал проводится Императрицей, но её Имперское Величество нигде не было видно. Согласно слухам, что слышала Евангелина, Императрица была в Зимнем Дворце, в далеком Халамширале, либо наслаждалась вниманием её последнего фаворита, либо разбиралась с мятежниками; зависело от того, кого вы спросите. В любом случае, было ясно, что вечер был организован чиновниками, жившими во дворце, и никто из гостей не был против. Появиться на вечере означало показать, что вы достойны приглашения, и одно только это делало посещение события стоящим. Поэтому бальная зала была наполнена людьми.

Верховная Жрица восседала на огромном деревянном троне, украшенным витиеватой резьбой, который был доставлен специально для праздника. Трон находился на возвышении, что открывал Жрице хороший обзор всей бальной комнаты. А ещё это означало, что любой, кто подходил к ней, оказывался внизу. Орлейская знать не любила, когда им напоминали об их подчинённом положении, даже когда речь шла о лице, безусловно выше их по положению, и поэтому, как только долгая очередь доброжелателей подошла к концу, к Жрице почти никто не приближался.

Так, почетная гостья оказалась в полной тишине, окруженная лишь дежурившими возле неё жрицами. Она нейтрально смотрела на толпу танцующих, кружащих по залу, и никто не смог бы упрекнуть её в том, что она скучает. Если ей и было неудобно в объемной красной робе и сверкающем головном уборе, этого было не видно. Евангелина считала, что Верховная Жрица была самим воплощением ледяной добродетели, но большинство комментариев, которые она слышала, касались возраста женщины. Её предшественница была во главе Церкви в течение пятидесяти лет, так долго, что Империя привыкла к образу старой и дряхлой Жрицы. Но времена изменились, и некоторые выражали надежду, что Джустиния V не будет старой.

Конечно, все это говорилось в типичной Орлейской манере – тихо и с ножом за спиной. В конце концов, речь шла об избранной Создателем. Евангелина считала, что пыл, с которым они прятали такое кощунство за мелкими усмешками и колкостями, был отвратительным, но таковой была Империя.

Музыканты, чья многочисленная труппа возвышалась на верхней галерее зала, внезапно начали играть быструю мелодию. Те же, кто находился внизу, зааплодировали их выбору и начали присоединяться к турдиону. Это был оживлённый танец, который, по недавно дошедшим слухам, обрел популярность после того, как был одобрен самой Императрицей.

Танцующие построились напротив друг друга и встали в позицию друате: правая нога слегка впереди, вес тела равномерно распределен. Потом они начали: небольшой удар левой ногой в воздухе, затем прыжок на правой ноге. И так, меняя ноги, они продолжали до тех пор, пока на пятом шаге не вернулись в исходную позицию с легким прыжком. И все сначала.

Все эти прыжки и удары ногами представляли собой то ещё зрелище. В бальном зале царило пьяное веселье, хотя некоторые танцоры явно посвящали себя танцу с опытной грациозностью. Толпа по сторонам зала захлопала в ладоши, выражая свое восхищение, и даже Жрица и её окружение присоединились к аплодисментам.

Как только ритм музыки стал быстрее, танец стал неистовым. Внезапно раздался крик тревоги – молодая женщина упала на пол, порвав юбку и увлекая за собой ещё трех танцоров. Хуже того, маска слетела с её лица и приземлилась с громким звуком. Музыка резко умолкла, среди толпы начался ропот, в котором слышались интерес, изумление и насмешки.

Никто не сдвинулся с места, чтобы помочь молодой женщине. Она с некоторой неловкостью встала на ноги и, поддерживая остатки своей юбки, погналась следом за своей маской. Грозно выглядящая женщина в возвышающемся парике из белых кудрявых волос – очевидно, её мать – бросилась к ней и, схватив её руку, утащила её прочь. Лицо матери было спрятано золотой маской, но все её движения говорили о разочаровании, а не об озабоченности.

Опытный наблюдатель заметил бы, что виновницей происшествия является молодая женщина в блестящем желтом платье. Он так же заметил бы, что, когда музыканты начали играть новую, более спокойную мелодию, чтобы возобновить танец, она двинулась навстречу молодому человеку, напротив которого танцевала упавшая девушка. По правде говоря, Евангелина подозревала, что все присутствующие знали, что именно она сделала и почему. И они одобряли её поступок. Игра была настолько же жестока, насколько презренна.