Несравненное право - Камша Вера Викторовна. Страница 4

Вот этого-то честный горец понять и не мог. Прикажи ему немедля разметать по кирпичику храмы, возжечь костры в честь Истинных Созидателей и перетопить зеленобрюхих в Рысьве, Уррик подчинился бы без малейших колебаний – зло должно быть уничтожено! Но те, кто говорит о том, что их цель – возвращение Созидателей, прячутся за людскую Церковь! Объявляют Святой поход, пользуются услугами жирного слизняка! Такого Уррик стерпеть не мог. Чем больше он чувствовал себя преступником, прелюбодействуя с замужней женщиной, да еще человеческого рода, чем больше ненавидел ее мужа, тем нетерпимей в вопросах чести и веры он становился. Теперь пал и последний оплот.

Уррик не заметил, как оказался в Высоком Замке, – раздумья съели всю дорогу. Видеть никого, кроме Иланы, не хотелось, но ее он сможет обнять только завтра – им приходилось таиться, и прямой по натуре горец терпел это лишь из боязни навредить любимой. Коротко кивнув товарищам, воин прошел в зверинец.

Гоблины любят и понимают всяческое зверье немногим хуже, чем эльфы. Это не мешает им быть прекрасными охотниками, но за пределами неизбежного для обеспечения жизни они всегда будут помогать малым сим: кормить, лечить, защищать… Неудивительно, что заброшенный зверинец незаметно оказался на попечении гоблинов, опекавших его обитателей в меру своего разумения. Уррик больше всего любил птиц, с которыми вечно возился, если не нес службу, не встречался со своей возлюбленной и не совершенствовался в чтении и письме – в последнее время он приохотился к этому столь не подходящему для воина делу. Впрочем, занимался он опять же в зверинце, на голубятне, где его за этим предосудительным занятием никто не видел. Туда расстроенный гоблин и направился, чтобы привести мысли и чувства хотя бы в относительный порядок. И там же ему пришла в голову мысль, сначала показавшаяся кощунственной, но постепенно полностью захватившая. Уррик решил написать в Эланд. Доставить почту было просто – среди голубей, которых он каждый день кормил, имелось несколько почтовых эландских, о чем возвещала табличка на вольере. Да и Илана не скрывала, что, если б не тайна, она бы не стала подвергать опасности жизнь возлюбленного.

Гоблин больше не колебался. Вырвав из книги чистый лист, он принялся составлять послание, в котором говорилось о подлоге кардинала и Святом походе. Оставшись довольным своим творением, гоблин задумался над подписью – она должна внушать доверие, но ни в коем случае не наводить на его след или, упаси Истинные Созидатели, бросать тень на Илану. Наконец его осенило.

Уррик обмакнул перо в разведенную сажу и старательно вывел внизу слово, сказанное Шандеру на прощание Романом.

Порывистый северный ветер швырял в лицо соленые брызги, пробирал до костей, но двоих маринеров причуды погоды заботили мало – в своих странствиях они видали и хуже. Правда, оба давно не ощущали под собой танец палубы. Первый был слишком стар, второго судьба выбросила на берег, заставив заниматься тем, что ему с детства внушало глубочайшее отвращение. Здесь же, у продуваемых всеми ветрами скал бухты, моряки чувствовали себя как нельзя лучше; но даже бешеный грохот прибоя не мог заглушить тревоги в сердцах, почитаемых самыми отважными в Эланде, а значит, и во всей Тарре.

– Эрик, я не знаю, что мне делать. – Рене Аррой не жаловался и не просил совета, просто говорил все как есть.

– По тебе этого не скажешь. – Старый Эрик с сомнением покачал головой. – Я не могу тебе не верить, но твои приказы и распоряжения кажутся очень толковыми…

– Вот именно что кажутся, – Рене ухмыльнулся уголками рта, – этого я и добиваюсь. Люди уверены, что все в порядке, все делают то, что нужно, и мы обязательно победим в приближающейся войне. Мы укрепляем берег Адены, учим моряков драться на земле, выставляем дозоры. Вроде бы все правильно, но я-то знаю, что это бессмысленно.

– Вот как? – Эрик внимательно вгляделся в лицо бывшего ученика, а ныне почти короля. – А мне помнится, ты сумел управиться с такой нечистью, о существовании которой мы раньше не догадывались. Ты боишься, что в этой войне главным оружием будет магия, не так ли?

– Разумеется, боюсь. – Аррой не скрывал своего раздражения. – Что значит шпага, даже самая лучшая, против заклятий?!

– Будь магия столь всемогуща, тебя бы уже не было на свете… Нет, мужество и выучка нужны по-прежнему…

– На это и надеюсь. – Рене привычным движением отбросил со лба седую прядь. Несмотря на стремительно приближающуюся зиму, он упрямо ходил с непокрытой головой, подавая не лучший пример молодым, особенно из числа привыкших к более мягкому климату таянцев. – Эрик, я вовсе не считаю наше положение безнадежным, просто магии нужно что-то противопоставить, а я пока не знаю что. Не молитвы же! Оно, конечно, тоже не мешает – внушает некоторым веру в победу, а человек, уверенный в себе, намного сильнее. Но я видел то, что сотворило одно-единственное чудище с Инрио и его конем. Я каждый день захожу к Шани, которому не в силах помочь медикусы, и понимаю: радоваться-то нечему. Да еще сны эти… Раньше они мне снились раз или два в год и всегда были связаны с какой-то бедой, а теперь через ночь одно и то же.

– И что же тебе снится?

– Какой-то бред. Будто я ранен, умираю и надо мной пролетают какие-то птицы. А я никак не могу их сосчитать… И на этом все кончается… Хотя нет. Теперь снится что-то еще.

– Ты должен вспомнить, – твердо сказал старый маринер. – От сна отмахиваться нельзя.

– Твоими бы устами, – отозвался Рене, – но все плывет…

– А ты подумай. Может быть, в твоем сне кто-то появляется? Враг? Друг? Кто-то тебя добивает? Спасает? Ты что-то слышишь? Видишь? Смех? Слезы? Проклятия? Ты в конце понимаешь, сколько их, этих птиц?

– Пожалуй… – Рене наморщил лоб. – Нет, не помню… Хотя… По-моему… Да! – Он почти закричал. – По-моему, я вижу женщину… И еще что-то… Какой-то клинок.

Аррой сосредоточенно уставился в одну точку, пытаясь ухватить ускользающее, Эрик ему не мешал. Молчание грозило затянуться. Внезапно Рене, толкнув старика с такой силой, что тот упал, отпрыгнул в сторону, одновременно выхватывая шпагу. Что-то пронеслось над прижавшимся к камню Эриком и навеки кануло в беснующиеся волны, а Рене уже мчался по берегу длинными прыжками, присущими скорее не моряку, а охотнику-горцу. Добыча далеко не ушла. Низенький кудрявый человек в неприметной одежде собирался отсидеться среди скал. Не удалось. Убийца не сопротивлялся – метнуть из укрытия нож он мог, сойтись в открытой схватке с лучшей шпагой Арции ему было не по силам.

Не стал пойманный и отпираться, признавшись, что принадлежит к малопочтенному сословию портовых воров Гверганды, где известен своей меткостью. Убить герцога ему поручил арцийский купец, посуливший много золота и до смерти запугавший. Дрожа, вор рассказывал, как сперва потерял способность двигаться, а потом его тело принялось непристойно выплясывать под прихлопыванья арцийца. Само! Выбирая между более чем вероятной казнью и этим кошмаром, он согласился.

Рене смотрел на вора, не скрывая жалости. Вот что, значит, должно было произойти с Шани, будь у графа воля послабее. А вдруг Годой усовершенствовал свое умение? Нет, вряд ли, иначе не искал бы убийц.

– Как тебя зовут?

– Мирон, – с готовностью ответил гвергандец. – Мирон-Кудряш.

– Ты сможешь узнать этого купца?

В глазах Мирона заметался животный ужас, и бедняга бухнулся на колени, проявив страстное желание облобызать мокрые герцогские сапоги. Рене брезгливо отпрянул.

– Нет!!! Нет, ваше высочество! Убейте меня, продайте атэвам, но я не могу… Лучше повесьте!.. Руку отрубите…

– Повесить я тебя всегда успею, – отмахнулся герцог. – Заберите!

Подбежавшая, когда все уже кончилось, охрана с излишним усердием подхватила незадачливого убийцу под руки.

– Да не бейте, – вдогонку приказал герцог. – Он не хотел меня убивать… Заприте и пришлите к нему клирика потолковей.

Проводив глазами несостоявшуюся смерть, Рене как ни в чем не бывало обернулся к Эрику: