Пропавший легион - Тертлдав Гарри Норман. Страница 45

— Могу ли я чем-нибудь быть вам полезен? — спросил он, но в голосе его слышалось сомнение: Хелвис и ее брат были, несомненно, намдалени, да и Марк больше походил на людей Княжества, чем на видессианина. Для жреца было очевидно, что у этих людей не могло быть веской причины нанести визит главе церкви, религии которой они не разделяли. Даже когда Марк спросил, может ли он поговорить с Бальзамоном, жрец не шевельнулся.

— Вы, наверно, знаете, что Его Преосвященство очень занят. Возможно, завтра, или еще лучше послезавтра…

«Уходите и не возвращайтесь, вот что он хотел сказать», — понял Марк.

— Кто это, Геннадиос? — послышался голос Патриарха, и через минуту он заявился перед ними в сопровождении еще одного жреца. Вместо своих обычных пышных одеяний Патриарх сегодня надел не слишком чистый голубой плащ простого монаха. Увидев, кто стоит перед дверью, он хмыкнул.

— Так, так, кого же нам бог послал? Атеист и двое еретиков пришли навестить меня? Польщен, очень польщен. Входите же, прошу вас.

Он оттолкнул в сторону недовольного Геннадиоса и взмахом руки пригласил их войти.

— Ваше Преосвященство! Через пятнадцать минут вы должны встретиться с… — запротестовал Геннадиос, но Патриарх оборвал его:

— Кто бы это ни был, пусть обождет. Я нашел интересную головоломку. Как ты считаешь, Геннадиос? Почему они явились ко мне? Возможно, они хотят принять нашу веру. Это будет большой победой истинного Фоса, не так ли? Или, возможно, они хотят обратить в свою ересь меня— вот будет скандал, а?

Геннадиос кисло взглянул на высшего жреца; шутка показалась ему весьма сомнительной. Сотэрик, не веря своим ушам, ошеломленно уставился на Патриарха. Хелвис весело улыбнулась. Марк тоже улыбнулся, вспомнив последнюю встречу с Бальзамоном — он знал, какое наслаждение доставляет Патриарху шокировать людей своим невероятным поведением. Мальрик оставался на руках у матери. Когда она приблизилась к Патриарху, ее сын внезапно потянулся к Бальзамону и дотронулся ручонкой до его бороды. Хелвис тут же остановилась, боясь, что это могло оскорбить первосвященника. Должно быть, ее испуг был слишком заметен, потому что Патриарх весело засмеялся.

— Вы знаете, моя дорогая, я ведь не ем детей — по крайней мере, в последнее время. — Он нежно отвел руки мальчика от своей бороды. — Ты, наверное, решил, что видишь старого козла, да? — спросил он, потрепав ребенка по щеке. — Не так ли?

Мальчик кивнул, смеясь от удовольствия.

— Как тебя зовут, сынок? — спросил Патриарх.

— Мальрик, сын Хемонда, — четко ответил Мальрик.

— Сын Хемонда? — Улыбка исчезла с лица Бальзамона. — Да, печальная история, очень печальная. А вы, вероятно, Хелвис? — обратился он к матери Мальрика.

Вдова кивнула, а Марк был поражен — уже в который раз — осведомленностью и памятью Патриарха. Бальзамон повернулся к ее брату.

— Мне кажется, я не знаю вас.

— Вам нет причины знать меня, — согласился офицер. — Я Сотэрик, сын Дости. Хелвис — моя сестра.

— Очень хорошо, — кивнул Бальзамон. — Идите за мной. Геннадиос, скажи моему следующему посетителю, что я немного задержусь, хорошо?

— Но… — Поняв, что спорить бесполезно, Геннадиос удрученно кивнул.

— Моя цепная собака и мой надсмотрщик, — вздохнул Бальзамон по пути в покои. — Стробилос посадил мне его на шею много лет назад, чтобы он присматривал за мной. Я думаю, что Маврикиос мог бы избавить меня от него, стоит только попросить, но пока Геннадиос не слишком меня беспокоит.

— И кроме того, вас, наверно, забавляет этот дурак с плохим чувством юмора, которого можно дразнить, — предположил Сотэрик.

Марк тоже подумал об этом, но сказать вслух не решился. Хелвис коснулась руки брата, но Бальзамона шутка не обидела.

— Что поделаешь, он прав, — вздохнул Патриарх и, посмотрев на Сотэрика, пробормотал: — Такой красивый парень и такие острые зубы.

Сотэрик покраснел, а Марк еще раз понял, что в словесной перепалке Патриарх может прекрасно постоять за себя.

Приемная Бальзамона была забита книгами еще больше, чем комната Апсимара в Имбросе, но лежали они в куда меньшем порядке. Тома здесь валялись даже на стульях — старых и обшарпанных, словно подобранных на помойке. Груды книг лежали на полках, столах и даже диванах, не оставляя ни дюйма чтобы сесть. На одном углу стола, который чудом остался свободен от книг и пергаментов, кучкой лежали фигурки из слоновой кости, одни размером с ноготь, другие — величиной с мужскую руку. Это были забавные, шутливые, изящные, гневные лица во всех проявлениях человеческого характера. Все они были выполнены с большим изяществом и в весьма прихотливой, даже вычурной манере, совершенно чуждой видессианскому искусству, насколько до сих пор мог судить Скаурус.

— А, вы заметили мою коллекцию! — воскликнул Бальзамон, перехватив взгляд Скауруса, который не мог оторвать глаз от фигурок. — Это, кстати, еще одна причина моей нелюбви к Казду. Фигурки эти — работа мастеров королевства Макуран, которое давно исчезло с лица земли, выжженное Каздом. Под властью Казда искусство не процветает. Осталась только ненависть. Но ты собирался говорить со мной не о слоновой кости, — добавил Патриарх, очистив от книг часть дивана. — А если бы ты пришел сюда из-за моей коллекции, то, боюсь, азарт собирателя превратит меня в игрока, и из благодарности к людям, сумевшим оценить мои сокровища, я и впрямь приму вашу ересь.

Как обычно, слово, которое было бы оскорбительно услышать от другого человека, в устах Патриарха звучало свободно и не причиняло обиды. Бальзамон развел руками:

— Итак, чем я могу быть полезен вам, друзья мои?

Хелвис, Сотэрик и Марк переглянулись, не зная, с чего начать. После некоторого молчания Сотэрик заговорил — как всегда просто и грубовато.

— У нас есть сведения, что жители Видессоса помышляют наказать нас за нашу веру. — Он указал на голубую рясу Патриарха, что измятая висела на спинке стула.

— Это было бы очень печально, особенно для вас, — согласился Бальзамон. — Но что я могу сделать? И если уж на то пошло, то почему вы обратились ко мне? С какой стати я должен вам помогать? Я, в конце концов, не разделяю вашей веры.

Сотэрик шумно вздохнул и приготовился разразиться проклятиями в адрес первосвященника, оказавшегося таким же упрямым глупцом и фанатиком, как и прочие жрецы, но Хелвис заметила, как на лице Бальзамона мелькнула улыбка — брат ее этого не видел. Она тоже указала на грязную, заношенную рясу.

— Вы, я вижу, так благочестивы, так уважаете свой сан… — сладко пропела она.

Бальзамон откинул голову назад и захохотал так, что слезы выступили у него на глазах.

— Да, легко смеяться над другими, а каково самому быть осмеянным!.. — заметил он, все еще с веселыми искорками в глазах. — Что ж… Я могу вылить ушат холодной воды на слишком горячие головы, я пущусь в такие логические разъяснения по части религии, что они поперхнутся. Кстати, вы вполне заслужили такую помощь. У нас есть враги гораздо более серьезные, чем нынешние союзники. — Патриарх обратил свой острый взор на Марка. — Ну, а что думаешь ты, мой молчаливый друг?

— С вашего позволения, я пока помолчу. — В отличие от обоих намдалени, у Скауруса не было никакого желания вступать в словесную дуэль, исход которой он знал заранее. Хелвис подумала, что он молчит из скромности, и пришла ему на помощь.

— Марк пришел к нам с вестью о том, что эта беда близка, — сказала она.

— А у тебя хорошие источники информации, мой молчаливый друг, — сказал Бальзамон римлянину. — Но это все было мне уже известно. Слишком часто островитяне-намдалени чуют запах бунта. Ты знаешь, я уже дня два как готовлю проповедь на эту тему.

— Что?! — Марк не удержался от удивленного возгласа. А ведь он собирался держаться спокойно. Сотэрик и Хелвис раскрыли рты. Мальрик, который уже почти заснул на руках у матери, проснулся от громких голосов и начал плакать. Хелвис машинально успокаивала ребенка, но все ее внимание было обращено на Бальзамона.