Джинн в плену Эхнатона - Керр Филипп. Страница 22

— В Каире двадцать миллионов жителей, — отозвался Нимрод, — в основном беднота, но они умудряются идти по жизни с улыбкой на лицах.

— Как Масли, — поддакнул Джон.

— Его настоящее имя — Муслим, — сказал Нимрод. — Но Масли ему как-то больше подходит. Всегда рот до ушей, как у кота, который наелся маслица.

Нимрод закурил и обвел сигарой, точно указкой, весь окружающий пейзаж.

— Ну? — спросил он. — Как вам нравится Каир? Судя по тону, сам Нимрод очень любил этот город.

— Нравится, — ответила Филиппа и тут же сморщила нос: они подъехали к вонючему многолюдному базару. Торговцы наседали на повозку, наперебой предлагая свои товары и чуть не сметая седоков, но едва Нимрод произнес что-то, что по-арабски, видимо, означало «подите прочь», толпа схлынула. Возница щелкнул хлыстом, и лошадь резво затрусила дальше, отрываясь от самых настырных.

— Только тут как-то странно пахнет, — добавила Филиппа.

— Так всем поначалу кажется, — кивнул Нимрод — В Каире ведь открытая канализация. Но ты скоро привыкнешь.

— Нет, я не это имела в виду… Ну, не только это… Но в одних местах пахнет сильнее, чем в других. И запах какой-то… особенный. Так пахнет все старое. Прямо чувствуется, что люди живут тут давным-давно. Так и в Нью-Йорке на Манхэттене пахнет — в толпе, особенно летом. Но здесь — намного сильнее. На много веков.

Джон кивнул:

— Мне то же самое показалось. А еще у меня странное ощущение, будто я был здесь раньше. Будто… домой вернулся.

— Да, пожалуй, — согласилась Филиппа. — Но к этому еще что-то примешивается. С первой минуты, как мы сюда прилетели, мне все время кажется, что за мной кто-то наблюдает.

— Умница! — воскликнул Нимрод. — На самом деле, Джон, ты до определенной степени прав, ты действительно дома. А ты, Филиппа, возможно, чувствуешь присутствие других джинн, ибо Каир по их количеству уступает только Стамбулу.

— Если я дома… то, выходит, мы — арабы? — спросил Джон.

— Ну разумеется нет! Арабы — это один из народов, на которые подразделяется человеческое сообщество. А мы — не люди, мы — джинн. Если хотите, господин Ракшас расскажет вам поподробнее и о людских расах и народах, и о кланах джинн. Хотите, устроим такую встречу завтра?

— Сейчас я хочу одного, — сказала Филиппа, — чтобы кучер перестал стегать хлыстом эту бедную лошадку. — Тут она вздрогнула, потому что хлыст снова со свистом рассек воздух и опустился на круп лошади.

Нимрод усмехнулся:

— Ваше желание для меня закон, юная леди.

Он прикрыл глаза и пробормотал что-то себе под нос. В следующее мгновение лошадь пустилась в галоп, да с такой прытью, что их таратайка-гари стала обгонять автобусы и машины. Возница кричал что-то по-арабски, но животное и не думало останавливаться. Подковы часто и громко клацали по грязной мостовой.

— Оно и к лучшему, — невозмутимо проговорил Нимрод. — Нам давно пора домой. Я не рассчитывал, что прогулка так затянется.

— Но я не об этом просила! — с трудом проговорила Филиппа, хватаясь за борт повозки на резком повороте.

— Разве? — засмеялся Нимрод. — Но он вроде перестал стегать лошадь хлыстом?

— Он просто боится, что она поскачет еще быстрее, — начала объяснять Филиппа, но тут коляску подкинуло на выбоине дороги, и девочка ойкнула.

— Бодрит, не правда ли? — сказал Нимрод. — Ничто не сравнится с прогулкой по ночному Каиру летом, в коляске, запряженной доброй лошадкой.

Вскоре они добрались до Города садов, и еще через пару минут лошадь остановилась сама, без всякого понукания, возле дома Нимрода. Джинн вышли из коляски. Возница тоже спустился на мостовую. Он был явно встревожен, причем не столько прытью лошади, сколько тем, что она нашла дорогу назад без всякой помощи с его стороны. Нимрод благодарно похлопал лошадь по холке, чтобы показать ее хозяину, что он ничуть не сердит. Сам же хозяин получил от Нимрода немалые чаевые — чтоб не вздумал, чего доброго, наказать ни в чем не повинную конягу.

— Мы же могли убиться! — укоризненно сказала Филиппа дяде, когда они вошли в дом.

— Ну что ты, — улыбнулся Нимрод. — Никакая опасность нам не угрожала, ни секунды. Но надеюсь, теперь ты понимаешь, что я имел в виду, когда говорил, что желания сами по себе небезопасны. Ибо непредсказуемы. Кто знает, чем обернется то или иное желание? Ты пожелала, чтобы кучер перестал бить лошадь? Он и перестал. Но тебя это не устроило, потому что причина, по которой он опустил хлыст, была иной, чем ты бы хотела. Это полезный урок для юных джинн. Когда манипулируешь будущим, может произойти что-нибудь непредсказуемое, а иногда довольно неприятное. Живем-то мы в очень непростом мире, где все взаимосвязано. Даже небольшие изменения в начальных условиях могут привести к колоссальным динамическим трансформациям того события, которое является их прямым результатом. Что уж говорить о серьезных изменениях, которые возникают при исполнении трех желаний? Да они могут полностью перекроить не только будущее событие, но и все, что с ним связано.

— Ээ… ну да, конечно, — сказал Джон и нервно зыркнул на Филиппу. Не хватало еще, чтобы она поняла в этих рассуждениях больше, чем он. Но сестра в ответ только беспомощно пожала плечами.

Нимрод провел их в гостиную, где Масли к их возвращению приготовил горячее питье.

— Среди джинн бытует пословица: желание — что рыбка-наживка, проглотил — не выплюнешь. — Нимрод задумался. — Конечно, по-арабски она куда выразительнее. В переводе много теряет. Но на всех языках она означает только одно: с желаниями надо быть поаккуратнее, а то сбудутся ненароком, да еще каким-нибудь непредвиденным образом.

Джон громко зевнул.

— Что ж, думаю, теперь вы все поняли, — сказал Нимрод.

— Да, — кивнула Филиппа, — да-да, конечно.

Джон недовольно покосился на Филиппу. Вечно она выпендривается, притворяется, будто ей все ясно, хотя на самом деле ничегошеньки не поняла.

— Все. Вам не кажется, что для первого дня довольно? — сказал Нимрод. — Думаю, нам всем пора в кроватку.

И близнецы отправились спать. Ноги у них были как ватные после безумной скачки, но до своих спален — роскошных, будто из сказок царицы Шехерезады, — дети добрались благополучно, улеглись и мгновенно заснули.

Глава 11

Почти верблюды

На следующий день, когда стрелки часов приближались к полудню, Масли объявил, что к хозяину пришел посетитель Точнее, посетительница, госпожа Кёр де Лапен, супруга французского посла в Египте и ближайшая соседка Нимрода. Это оказалась высокая элегантная дама с безупречной кожей и профилем императрицы. Иными словами, она задирала нос очень высоко, поэтому окружающим казалось, что она глядит на них сверху вниз. На самом-то деле она ко всем относилась хорошо — если француженка вообще способна хорошо относиться к кому-нибудь, кроме себя, — но просто манера у нее была такая: нос задирать. Нимроду она обрадовалась, как родному, и долго квохтала вокруг него, покуда не перешла к делу.

— Я услышала из вашего сада детские голоса, — заворковала она, — и поняла, что надо вас непременно, незамедлительно навестить. Вдруг мне удастся как-нибудь скрасить ваше пребывание в Каире?

Мадам Кёр де Лапен была в длинном узком фиолетовом платье, ее лебединую шею обвивал зеленый шарф, а пышную копну светлых волос обхватывала широкая черно-зелено-золотая лента, поэтому выглядела дама как гадалка или прорицательница, а вовсе не как жена французского посла.

— Вы очень добры, госпожа Кёр де Лапен, — растроганно проговорил Нимрод, который, судя по всему, питал к соседке большую слабость. Так, во всяком случае, показалось Филиппе. Девочка заметила, что во время разговора Нимрод беспрерывно теребил свой галстук, ну прямо как на кларнете играл. Такое проявление смущения было Филиппе вполне знакомо, поскольку именно так большинство мужчин разговаривали обычно с ее матерью.

— Как приятно, когда поблизости играют детки, — продолжала соседка, ласково улыбаясь близнецам. — Мои собственные дети выросли и живут во Франции. А без детских голосов в доме так тихо, так одиноко. Может быть, вы зайдете в гости? У нас такой замечательный сад. Здесь, в Каире, я превратилась в истинную англичанку: важнее сада в жизни ничего нет…