Первый отряд. Истина - Старобинец Анна Альфредовна. Страница 17

А я не падаю. Я стою в центре комнаты. Я, может быть, и шатаюсь, но больше не дергаюсь, не пою и не представляю угрозы, и упыри равнодушно разбредаются по квартире, а Эрвин, который больше не двоится в глазах, высокий златоволосый Эрвин вытаскивает из музыкального центра один диск и вставляет другой, подходит ко мне и говорит:

— Потанцуем?

…Schlecht seh ich aus? Na gut, wenn du meinst…

У него холодные руки, чувствуется даже через ткань майки, но мне жарко, и этот холод у меня на спине, это так приятно… Пронзительно.

— …Du bist dafuer schöner denn je, — мурлычет Эрвин мне в ухо, подпевая динамикам. — Тебе нравится Element of Crime?

— Очень, — шепчу я в ответ.

— … Alles ist besser… ohne dich. — От него пахнет коньяком и, кажется, шоколадом. — Element of Crime — моя любимая группа. Но и Rammstein ничего, верно? Ты здорово под него танцевала.

— Перестань! Я вела себя как сумасшедшая. Извини. Не понимаю, как это вышло…

— Зеленая фея, — шепчет мне в ухо Эрвин. — Она иногда ведет себя так. Все дело в туйоне, который содержится в масле полыни… Туйон противодействует тормозному эффекту гамма- аминомасляной кислоты…

Я хихикаю — его шепот щекочет мне ухо. Я не понимаю ни слова, но мне нравится эта щекотка.

— …Таким образом, выключаются механизмы торможения центральной нервной системы… Человек теряет контроль… Помнишь, как ты десять минут назад хотела сжечь свой проект-бешрайбунг? Тот, что ты носишь в конверте? Пришлось отнять у тебя спички. — Эрвин смеется и теснее прижимает меня к себе. — А ты все говорила что-то про мертвецов и священников…

— Где он? — Я останавливаюсь и сбрасываю с себя его руки.

— Кто?

— Конверт.

— А, конверт… Я засунул его обратно в твой рюкзак.

— Ты читал?

— Нет. Честное слово. Может, все-таки потанцуем?

Я позволяю ему снова обнять меня. Его руки согрелись.

— …А главное, — он снова наклоняется к моему уху и шепчет, — самое главное, зеленая фея снимает боль. Она обладает анальгетическим эффектом. Она умеет усыплять духов… Твой уже спит… Я только что соврал тебе, и ты не заметила.

— Так ты читал? Читал бумаги в конверте?!

Я останавливаюсь. Я пытаюсь вырваться, но он не пускает.

Он смеется.

Он говорит:

— Нет. Я соврал тебе про другое.

— Про что?

— Element of Crime, — говорит он сквозь смех. — Если честно, я не люблю эту группу. Слишком слащавые… А вот Rammstein мне действительно нравится, тут я был искренен. «Я целую твои холодные губы и сжимаю тебя в объятиях, но твоя кожа рвется, ты разваливаешься на куски, ты снова оставляешь меня…» Heirate mich! — Он рычит и шипит, подражая солисту группы Rammstein. — Heirate mich! Выходи за меня!

Он смеется — и я смеюсь вместе с ним. Мы танцуем, и я смеюсь, и сквозь смех я зачем-то рассказываю ему про свой интернат, и про Лену, какая она была твердая и холодная, и счастливая, когда я перевернула ее лицом вверх, и про всех остальных, какие они были счастливые, неподвижные, мертвые. Мертвые естественной смертью… Я рассказываю ему про мультик «Первый отряд», про червивую большую луну, про огонь и лед. И еще про Подбельского, как я звала его папой, как он совал мне конверт, тот самый чертов конверт, и как он говорил про «послание», и как пытался меня вербовать, как бредил новой войной, и какие прозрачные у него были глаза, прозрачные и безумные, и как он лежал потом на ступенях, ведущих от монастыря к морю, лежал на пятьсот сорок третьей, а его кровь дотекла до пятьсот тридцать девятой… Я смеюсь и рассказываю, что меня обманули, что мне прислали письмо из университета в Берлине, поздравительное письмо, там говорилось, что я поступила… Я смеюсь так долго, что по щекам начинают течь слезы. Сквозь смех я рассказываю, что у меня никого больше нет. Что я не знаю, как быть. И что мне страшно одной.

Он обнимает меня, он ведет меня на балкон и шепчет на ухо:

— Я буду рядом.

Он вытирает мне слезы и шепчет:

— Ты можешь рассчитывать…

Он говорит:

— Мы во всем разберемся. Я тебя не оставлю.

Конечно же он мне врет, но я не чувствую боли. И я хочу, чтобы это продлилось как можно дольше.

Поэтому я прошу его принести мне еще одну «Зеленую фею».

На этот раз он не поджигает абсент. Он кладет в него лед, много кубиков льда, и сам делает первый глоток. Он протягивает мне чистую трубочку, но я беру ту, к которой он прикасался губами.

Я пью вслед за ним ледяное горькое зелье.

А он говорит:

— Подожди меня здесь, я скоро.

7

«Агенту N Документ № 2

(Фрагменты рукописи Варченко А.П.; другие части рукописи утрачены)

«…Я уже неоднократно излагал свою позицию по данным вопросам. Товарищи из ВЧК/ОГПУ/НКВД контролировали мои исследования на всех этапах и несколько раз сообщали мне, что моя работа имеет очень большое значение и я должен докладывать о ней руководству, что я и делал. Кроме того, прошу учесть, что некоторые товарищи, в том числе товарищ Белов H.A., с удовольствием посещали мои лекции по древним наукам.

Причину, которая побудила меня заниматься поисками древних земель и древних культурных очагов, я уже им излагал. Но раз товарищи настаивают, я повторю ее снова. Я прошу товарищей учесть, что при всей самонадеянности и необдуманности того, что я говорил, я не имел целью проявить неуважение к делу великой социалистической революции, но лишь внести свой посильный вклад в развитие молодого социалистического общества.

По мере поступательного движения революции, полагал я, возникали картины крушения всех общечеловеческих ценностей, картины ожесточенного физического истребления людей. Передо мной вставали вопросы: как, почему, в силу чего обездоленные труженики превратились в зверино-ревущую толпу, массами уничтожающую работников мысли, проводников общечеловеческих идеалов? Как изменить острую вражду между простонародьем и работниками мысли? Как разрешить все эти противоречия? Признание диктатуры пролетариата не вполне отвечало моему мировоззрению не в силу моего неуважения к пролетариату, но исключительно в силу излишней грубости, изначально заложенной в самом термине «диктатура». Мне не хотелось верить, что все кровавые жертвы революции оказались впустую, а впереди мне виделись — теперь я признаю, что ошибочно, — еще большие кровавые жертвы новых революций и войн, еще большее одичание человечества… В своей мистической самонадеянности я полагал, что ключ к решению проблем находится в Шамбале-Агарти или же в Гиперборее, в этих заповедных очагах древнейшей цивилизации. Мне думалось, что остатки знаний и опыта того общества, которое находилось на более высокой стадии социального и материально-технического развития, чем общество современное, могли бы быть полезными для нашего молодого социалистического государства. Однако предпринятые мной экспедиции…»

«…гигантскую каменную фигуру человека с крестообразно раскинутыми руками, а также желто-белую колонну наподобие гигантской свечи и кубические каменные сооружения на берегу Сейдозера, остатки древней дороги в труднодоступных участках тундры. Эти находки подробнейшим образом были описаны мной в научном отчете от 25 ноября 1922 года и представлялись мне следами древнейшей северной гиперборейской цивилизации. Представляются они мне таковыми до сих пор.

Вопросом же мерячения я занимался в ходе той же экспедиции в русскую Лапландию в рамках моей работы и Институте мозга и по заданию академика Бехтерева лично. Основной задачей экспедиции было обследование района, приметающего к Ловозерскому погосту. Этот район населен малообразованными лопарями-саамами, занимающимися оленеводством.