Страж неприступных гор - Крес Феликс В.. Страница 14

— Что ты тут делаешь? Неужели так торопишься отправить их в петлю?

Ахагаден постоянно был на ножах с Ридаретой — по многим причинам, но, пожалуй, больше всего потому, что ни разу не дал себя соблазнить. За это она его просто возненавидела, и если бы нашелся хоть какой-то повод уволить его со службы, на следующий день его уже не было бы в живых.

— Тороплюсь, но не с этим… Что ты мне прислал?

— Освобождение от всех проблем. Твоим солдатам больше не придется гоняться за…

— Им за это платят, — прервал его Ахагаден. — Значит, это действительно твоя подпись?

— Тебе не нравится приказ? — удивился Раладан.

Ахагаден вытянул руку с помятым документом.

— А что, мне должен нравиться приказ казнить сто пятьдесят человек?

— Неужели их столько осталось?

— Никак не меньше. На корабле, в норах и неизвестно где еще. Мои солдаты до сих пор их ловят.

— Ну так поставишь побольше виселиц.

— Я не поставлю ни одной виселицы, — твердо сказал Ахагаден. — Впрочем… одну могу поставить. Для примера. Но не сто пятьдесят.

— Если бы не твои фрегаты и твои солдаты, сегодня ты спал бы на пожарище. Они сожгли бы весь город. Я хорошо знаю этих… ну, не моряками же их называть. А ты их не знаешь?

— И что с того?

Раладан откинулся на спинку кресла.

— То, — сказал он, — что на этом острове возвели крепость, ввели армию и флот, и все затем, чтобы никто не сжег Ахелию. Не сожгут ее и те, кто должен ее защищать. Что ж, доигрались. Я не умею править, я лишь поступаю так, как поступила бы на моем месте Алида.

— Ошибаешься.

— Ей всегда хотелось отправить их ко дну вместе с их проклятой посудиной.

— Ко дну — другое дело. Если найдешь достаточно длинный фитиль, чтобы он тлел целый день, прежде чем огонь доберется до бочек на их пороховом складе, я сам его подожгу, прежде чем они отправятся в очередной рейс. Естественно, под командованием своей «капитанши».

— Я таких шуток не понимаю, так что следи за языком, — сказал Раладан.

— Слежу. Ее высочество Алида врезала бы тебе по башке, если бы ты при ней отдал такой приказ. — Ахагаден снова поднял письмо, которое держал в руке. — Я тебе врезать по башке не могу, хоть руки у меня и чешутся, лишь предупреждаю как друга: ты сам не знаешь, что делаешь, Раладан. Погоди, дай мне закончить… Горожане должны чувствовать, что кто-то за них заступится, возместит ущерб и защитит в случае чего. Но тех, кто сюда приплывает, ты наверняка хоть немного знаешь. Это пиратское княжество, — Ахагаден стукнул пальцем по крышке стола, — и без пиратов не будет ничего — ни флота, ни доходов… Ничего. Если окажется, что за глупую пиратскую выходку, пусть даже кровавую, новый правитель Агар вешает всю команду парусника, то долго править тебе не удастся. Ты потеряешь Агары… или, вернее, Агары потеряют своего правителя, Раладан.

— Если бы твои солдаты устроили нечто такое же, что и те…

— То я повесил бы двоих или троих, но не весь гарнизон! — крикнул Ахагаден, со злостью швыряя письмо на стол. — Где я взял бы после такого новых солдат?! Кто бы ко мне пришел служить в войске?!

— Я своих решений не меняю, — заявил Раладан. — Я сказал этой своре — все вы будете болтаться в петле. И будут. Ты прав, я знаю подобных людей. Когда меняется командир корабля, сразу случается что-нибудь из ряда вон выходящее, поскольку все хотят знать, что теперь можно себе позволить и насколько силен новый капитан. Тот, кто оставит это безнаказанным, никогда не сумеет с ними справиться. Я наведу порядок по-своему, и то, что случилось прошлой ночью, больше не повторится. Запомни, что я сказал.

— Хочешь навести здесь, на суше, такую же дисциплину, как на борту парусника?

— Хочу. И так будет.

— И всех следует повесить?

— Включая офицеров.

— Но без капитана корабля?

— Ты тоже сейчас доиграешься, Ахагаден… Я уже говорил — шуток я не понимаю. Ридарета была здесь, когда они били из пушек.

— А где она была, когда начался пожар?

— Хватит, — сказал Раладан, вставая. — Вон лежит письменный приказ, ты, похоже, его выронил… Так что подними и исполняй, или я найду коменданта, который его исполнит.

Ахагаден покачал головой.

— Может, все же подождешь до утра? Подумаешь?

— Поднимешь или не поднимешь?

— Подниму, ваше высочество, — сказал комендант.

Взяв документ со стола, он повернулся кругом и вышел.

Отдав все необходимые распоряжения, он до конца дня ждал гонца с распоряжением, отменяющим казнь. Не дождавшись, ближе к вечеру он снова побежал к крепости, куда пробрался, словно вор.

3

Горожанин всегда все знает. У тех, кто вытаскивал из воды остатки такелажа «Трупа», имелись уши. У доставившего письмо Раладана десятника кроме ушей имелись еще и глаза, так же как и у писавшего приказ урядника. У всех этих людей были семьи, друзья и знакомые… К вечеру весь город знал о том, что произойдет на главной площади; единственным человеком в Ахелии, который ничего об этом не слышал, была княжна Риола Ридарета.

Риола — поскольку проклятое (а по сути, обладающее силой формулы) имя почти никто не мог безнаказанно произнести, и его для безопасности сократили. Почти все знали, как оно произносится полностью, но среди суеверных островитян редко находился герой, готовый на собственной шкуре проверить истинность мрачной легенды. Впрочем, все подобные попытки неизменно заканчивались приступом удушья, а порой и тяжелым обмороком; человек со слабым сердцем мог попросту испустить дух. В то же время произнести имя «Риолата» безо всякого вреда для себя мог любой, кто знал, что это имя Королевы Рубинов, — подобное знание нейтрализовало силу формулы. Вот только правду о Предмете, силу которого носила в себе прекрасная Риди, знали всего несколько, может быть, полтора десятка человек во всем Шерере…

Однако бежавшая в сторону рынка, а затем отчаянно протискивавшаяся сквозь толпу Ридарета забыла в тот вечер, что она наполовину человек, а наполовину Брошенный Предмет. Это была просто перепуганная девушка, изо всех сил пытавшаяся предотвратить неизбежное.

Уже стемнело, и вокруг горели бесчисленные факелы. Никто не мог за один день поставить на площади сотню виселиц. Впрочем, день, неделя или месяц — в любом случае они все просто бы там не поместились. За сомкнутым кордоном солдат — здесь присутствовала почти половина регулярного войска Агар, полтысячи солдат в полном снаряжении, — поднимался лес столбов или скорее балок, к которым привязали моряков; их собирались задушить на гаррийский манер, с помощью скрученных сзади веревок, охватывавших вместе кол и шею. Полтора десятка тяжелораненых были без сознания и безжизненно свисали со своих балок. Всех обнажили до пояса, и у многих на груди или на боку виднелись полученные минувшей ночью раны. Кровь, однако, не вызывала жалости, напротив, напоминала всем о том, в каком сражении она была пролита. Людей этих ранили солдаты в синих мундирах с красным кругом на груди, солдаты, защищавшие население от обезумевшей кровожадной толпы. Говорили, будто ядра из орудий «Гнилого трупа» превратили в пепелище весь порт; те, кто был в порту, клялись, что все именно так и есть. В самом городе якобы погибло пятьдесят жителей, в том числе женщины и дети, которых пираты раздирали на части, схватив за руки или за ноги. Сгорело немало домов — в южной, северной, восточной или западной части города — в зависимости от того, где именно делились новостью: пепелище всегда оказывалось в другом месте, но все ведь видели ночью зарево. Народ превозносил справедливость и строгость князя, который решил не церемониться с негодяями.

Истина заключалась в том, что земля вздохнула бы с облегчением, перестав носить этих людей; парни Слепой Риди сто крат заслужили петли. Но — так уж вышло — совсем не за то, что натворили прошлой ночью. Может быть, некоторые из них — но не все.

Для офицеров и еще нескольких членов команды — среди них оказался боцман, но по каким-то причинам также и второй помощник плотника — возвели настоящие виселицы с помостом, благодаря которому их хорошо было видно. Среди «избранных» выделялся Мевев Тихий, омерзительная рожа которого прямо-таки просила о приговоре без суда — как, собственно, и произошло, поскольку никого из пойманных с поличным не судили. Палач лишь находил в перечне преступлений соответствующее данному проступку наказание, которое и приводилось в исполнение. Тяжело дыша, Ридарета протолкалась к цепи солдат, когда городской глашатай как раз объявлял наказание, полагавшееся за совершенное преступление. Его могучий голос утихомирил толпу, но зато стали слышны стоны раненых преступников, многие из которых не могли дождаться сокрушающей гортань веревки: привязанные к балкам, переломанные ночью конечности, а иногда лишь обмотанные тряпками культи — мечи у солдат были очень хорошие — мучили сильнее, чем арсенал камеры пыток. Некоторые, свесив голову, смотрели на собственные потроха, вываливавшиеся из-под грязной, пропитанной кровью, уже ненужной повязки.