Земля Забытых Имен - Мерцалов Игорь. Страница 78

— Разве кто-то знал? — спросил он больше по наитию, потому что все еще трудно было представить себе, что, кроме него самого, затерявшегося в пустоте, может быть рядом — или где-то — некто другой. Ведь тогда это была бы уже не пустота, а он не ощущал ничего вокруг.

Только голос, который, помедлив, продолжил:

— Я никого не звала, если ты это имеешь в виду. Ты можешь вспомнить, как это бывает, когда ты не один. Я — не могла вообразить. Да, я не нуждалась в других, только в самой себе и… в тепле. Может, поэтому никто не пришел? Не знаю. Но я возненавидела всех сущих, когда узнала, что они есть. И навечно осталась одна.

Тишина. Потом опять еле слышно, с непонятным чувством:

— Что же ты молчишь?

— Чего ты от меня хочешь?

— Не могу сказать. Ты сам должен… Что ты думаешь?

— Не знаю.

— Что ты чувствуешь?

— Страх… тоску… — Он медленно ронял слова, не зная точно, вспоминает их или придумывает. — Сожаление. Надежду. Не знаю.

— Что ты чувствуешь ко мне?

— Мне тебя жаль, — сказал Нехлад, не улавливая, где разница между «ко мне» и «к себе».

И вдруг что-то произошло. Словно содрогнулась пустота на бессчетные версты вокруг, вся эта вселенная небытия.

А может, что-то перевернулось в нем самом, только разница между ним и вселенной пустоты была еще невелика. Но слова уже перестали быть призраками, тягуче плывущими сквозь сознание. Он действительно чувствовал, а значит, и слова были действительностью.

Он рвался к забрезжившему свету собственного «я».

Холодно, боги, как холодно! Откуда холод? Не бывает такого холода, им нельзя дышать, он съест нутро за один вздох… смертельно хочется тепла, любой ценой…

— Нет! Это не твое, так поступила я, а ты собой оставайся, ты прорвись… Ты меня вынеси отсюда…

Слова промерзали до хруста, до блеска и раскалывались, оседали крошевом и пылью.

— Не смей сдаваться!

Все, что нужно и важно, чем можно жить и о чем мечтать, все те прекрасные вещи, чьи названия стерлись в измученной холодом памяти, были где-то — то ли внутри обледенелого «я», то ли за гранью вселенной…

Снежная Дева? Всего лишь несчастная Ледышка.

— Вынеси меня! Ведь я сейчас — как ты, точь-в-точь… Так вот почему невозможно угадать, где чья мысль, где чей крик. Два существа, достигнув сердца пустоты, стали неразличимы. Неужели и правда все начинают так — и демоны, и боги, и рабы нави, и… люди?

Должно быть… Но людям даровано забвение, над всеми прочими вечно тяготеет сделанный в начале выбор. Даже если не сами выбирали судьбу, а просто, подобно рабам, тянулись за волей создателя — творца, что вырывает жаждущие жизни куски нави и преобразует их по нужде своей.

Выбор, сделанный в самом начале существования, скорее даже — предшествующий существованию. Сделанный не по каким-то причинам, ибо не определяется он ни малейшей толикой опыта, а как отклик на первое, неосознанное желание. Именно такое желание, о котором говорил Древлевед, по-своему зачем-то пытавшийся вернуть Нехлада к этому начальному мигу бытия.

Суть выбора проста: «я» для вселенной или вселенная для «я»?

Еще до всякого опыта уверовать, что все существующее или когда-нибудь способное возникнуть, предназначено лишь для удовлетворения стихийно возникающих желаний, что «я» больше и значимей всего остального, что только можно повстречать?

Или ждать, что встретится нечто — или некто — равнозначное, а может, и превышающее новорожденное «я»?

Да, да, думай об этом! Пройди этот путь! Запутавшись во мраке, потерявшись в сердце пустоты — пожелай большего, чем «я», сотвори в мыслях то, чего в «я» еще нет…

Проведи меня по этому пути. Поделись со мной даром мечтать…

Нехлад открыл глаза в просторном покое, залитом утренним светом. Слышались приглушенные голоса. Лицо было мокрым, и щеки горели от старания, с которым его приводили в чувство. Нехлад сел.

— Наконец-то! — Буевит знаком отправил ближников за дверь и подступил к нему. — Что здесь творится? Куда Незабудка делась? Ты понимаешь хоть что-нибудь?

Яромир кивнул, пересиливая слабость.

— Ничего не получается, — проговорил он.

— О чем ты?

— Чувства не приходят по заказу, без светильника ничего не выходит. Не могу докричаться до Древлеведа. А он — мог бы услышать меня, если бы захотел. Неужели ему все равно, чем тут кончилось? Или просто мысли не допускает, будто я мог… Видно, уверен, что она до последнего не придет к нему, вот и не торопит. Но если Ангейр получит свободу сейчас, когда ее больше… Безумие! Должен же Древлевед хоть проверить, готова ли она прийти к Ангейру?

— А ну стой! — резко сказал Буевит. — Может, по-чародейски это все что-нибудь и значит, а я так ни слова из твоего бормотания не понял. Отвечай кратко: где Незабудка?

Нехлад стиснул пальцами виски, собираясь с мыслями.

— Древлевед забрал ее.

— Куда, зачем?

— В Хрустальный город. А вот зачем? Думаю, она каким-то образом может высвободить души из Башни Слез. Он надеется опять, как встарь, соединить мощь Иллиат и Ангейра. Прости, это долго объяснять…

— Ну так говори кратко: это опасно для Незабудки?

— Не знаю.

— Что он с ней потом сделать может?

— Не знаю, Буевит. Но я…

— Молчи, — перебил его боярин. — Почему он тебя не забрал?

— Древлевед? Я ему больше не нужен.

— Не смей лгать! Зачем он к тебе приходил ночью?

— Он не приходил… — начал было Нехлад, но жесткие пальцы боярина вдруг с силой стиснули ему горло.

— Сказано же: не смей лгать! Стражу в порубе такими же чарами усыпили, как и перед покоями племянницы, значит, был он у тебя!

Яромир с неожиданной силой вцепился в его кисть и рывком отбросил руку. От напряжения перед глазами поплыли пятна, но голос обрел твердость:

— Не в чем винить меня, боярин! Древлевед чего-то хотел добиться от меня, это правда, но я его разочаровал. И тогда он бросил меня демонице, как собаке кость. Это она приходила ночью в поруб. Стражу усыпить ей ничего не стоило. Приходила, чтобы… Нет, не рассказать. Но ее больше нет.

— Ты убил демоницу? — воскликнул Буевит.

— Я бы так и сказал, если бы имел это в виду! Нет, я… провел ее по пути перерождения. Не спрашивай как. Для этого нет слов. Да и важно другое: Иллиат больше не существует, а Древлевед не знает этого и не желает узнать.

— Не знает — и что с того?

— Обряд, который он собрался совершить с помощью Незабудки, теряет смысл… и может обернуться большой бедой.

— Но если Иллиат больше нет, значит, Тьма побеждена?

— Буевит, Древлевед опаснее всякой Тьмы!

— Значит, едем вдогон! — воскликнул боярин. — Сей же миг своих молодцов скличу…

Он говорил жестко и четко, но в глазах его читался страх. Нехлад понял, что ему немного жаль Буевита, запутавшегося в происходящем. Но понял он и то, что ни в коем случае не должен показывать сочувствие. Поэтому ответил почти с той же жесткостью:

— А город бросишь на двух безумцев? Нельзя тебе уезжать, Буевит, ты один можешь спасти народ от смуты. А нечисть, что была в подчинении Иллиат? Знаешь ли ты, что этой ночью упыри и умертвил готовы были залить кровью весь кремль? Я не знаю, что с ними стало после исчезновения Иллиат, может, они тут до сих пор и как себя поведут — сказать не берусь. Так что за Древлеведом я поеду один. Твои воины все равно не смогут ничего сделать ему.

— А ты, значит, сможешь? — хмуро спросил Буевит.

— Вряд ли, — честно ответил Нехлад. — Но ты пойми, люди для него не помеха, ты их на верную смерть пошлешь. А у меня хоть малая надежда, да есть. И может, он еще откажется от своего замысла, когда узнает, что Иллиат уже не придет.

— А если не откажется, ты что делать будешь?

— Попробую убить, — вздохнул Нехлад, не считая нужным высказывать подозрение, что сделать это, видимо, невозможно. Как, вернее всего, нельзя было убить и Иллиат.