Кого не ждали - Свительская Елена Юрьевна. Страница 2

— Что пялишься? Я особа ничем не примечательная, — ворча, он обирал ягоды у моей ладони.

Теперь внимательно рассмотрела незнакомца. Его густые брови, нос с горбинкой, руки чем-то напоминали мне моего друга десятилетней давности. Вряд ли он выбрался из пламени того пожара. Почему же я прислушалась к словам той женщины?

Заметив, что я его разглядываю, спутник собирался что-то сказать, но я его опередила:

— У тебя на левой руке есть шрам?

— Когда ты успела его заметить? — недоумённо спросил мужчина.

Надо же, и у него на левой руке шрам!

— Всего лишь предположила.

Спутник собрался отползти к другим ягодам, но я схватила его за рубашку.

— Покажи шрам!

— Что прицепилась? Вот, посмотри и отстань! — он поднял рукав до самого плеча, открывая загорелую руку и светлую полоску, начинавшуюся на пол-ладони выше кисти и заканчивавшуюся у середины локтя. Рядом с длинным шрамом был и другой, короткий.

— Ромка? — передо мной был не худой угловатый парнишка, а крепкий, широкоплечий мужчина, но шрам у обоих был одинаковый, как цвет глаз и цвет волос.

— Ты кто? — растерялся мой спутник.

— Я Алина.

— Алина? Забавное совпадение… Алинка?!

— Да, да! Я вылезла через окно, когда почувствовала запах дыма…

— Выходит, ты не сгорела в том доме?! Какое счастье!

Ещё недавно думала, будто наша встреча невозможна, но мой единственный друг сидел рядом со мной!

Оставив кувшин с собранными ягодами, рванулась к нему, обняла за шею.

— Ромка, ты жив!

Только бы наша встреча не оказалась сном! Так много снов радовали меня, а с рассветом исчезали, оставляя только горечь.

— Куда же ты ушла, Алинка? Я спрашивал у всех, кто там был, но никто ничего не знал о тебе.

— Я искала тебя среди столпившихся у дома. Они не обращали на меня внимания, отмахивались. Не найдя, сбегала в лавку, куда тебя послали. Лавочник сказал, что ты уже был у него.

— Мне велели зайти к портному, разнести дюжину писем, поэтому я поздно вернулся. Как же ненавидел те письма, графа…

— Как хорошо, что тебе дали столько поручений! Ты из-за них задержался!

— Что хорошего, если мы десять лет не виделись и не знали ничего друг о друге, — ворчал Роман. — А могли и совсем не встретиться.

— Теперь мне уже наплевать и на пожар, и на битвы, и на все годы, которые мы бродили по стране друг без друга! Если мы встретились не во сне, а наяву, то ничто во всей Мирионе не способно меня огорчить, отобрать у меня моего друга.

Неожиданно Роман отстранился, виновато взглянул на меня.

— Есть кое-что, о чём я молчал.

— Так скажи! А… не хочешь — молчи, спрашивать не буду.

— Скажу. Не было ни дня после пожара, когда бы я не жалел о своём молчании. Ты меня не простишь, но ты должна об этом знать.

— Ромка, что ты говоришь? Я прощу тебе всё! — хотела взять его за руку, но он руки не подал.

— Говоришь так, потому что понятия не имеешь, что я от тебя скрывал.

— Скрывал и скрывал… что теперь убиваться…

— Из-за ненависти к твоему отцу я утаил от тебя главное.

— Ты был знаком с моим отцом? Значит, тебе что-то известно о моей семье?

Молчанье прервало наше оживленье. Наконец Роман вздохнул:

— Мама отругала бы меня, если бы узнала…

— Ну, расскажи хоть что-нибудь о моей семье! Ты же не причинишь мне боли! Ты никогда не обижал меня…

Роман опустил глаза и сказал то, чего никак не ожидала я от него услышать:

— У нас одна мать.

— То есть, ты — мой родной брат?

— Не совсем…

— Дело в отце? Да? Почему ты его ненавидел?

— Он не из Светополья. То ли из Черноречья, то ли из Новодалья. Матери и другим лгал, будто он наш, но я-то видел, как он порой смотрел на людей — такой ненависти, такого презрения к ним у наших быть не могло.

Оказалось больнее, чем ожидала, намного больнее.

— Ты меня ненавидел, да?

— Вначале, когда ты появилась, ненавидел тебя и его.

— Вначале? А что потом? Ведь я его дочь, дочь врага!

Отворачиваюсь, хотя брат уже увидел мои слёзы. Я любила его больше себя самой, а он ненавидел меня в душе. Уж лучше бы бросил, оставил где-то, когда я была младенцем, чем теперь рассказывать о своих чувствах.

— Мой отец не вернулся с битвы. Мать очень страдала. Я молчал. Единственный мужчина в семье, даже если он мальчишка, не должен плакать, должен стать опорой для матери. Потом появился твой отец. Я не понял, зачем он остался в нашей стране, нашем городе. Впрочем, вру… он остался из-за нашей матери. На неё единственную он смотрел с обожанием, восторгом. Хотя мы никогда не ссорились, и твой отец ни разу не обидел меня, какие-то холод и неприязнь были между нами. И мать он не обижал, грубого слова от него не слышали. То, что я догадался о его чужеземности, ему стало ясно сразу. Он не любил меня, как я не любил его. Потом родилась ты. К тебе они оба относились с нежностью, про меня как будто забыли. Я мечтал немного подрасти и уйти из дома, который перестал быть моим. Опасности и лишения не пугали меня. Они заболели. Не выздоровели. На свете остались только я и ты. Тебе было около двух лет. И моё отношение к тебе переменилось. Я по-своему любил тебя.

— Возможно ли любить дочь врага?

— Представь себе…Ты часто спала у меня на руках, я чувствовал, как бьётся твоё сердце. И ты была такая крохотная, беззащитная и… доверчивая.

В голосе брата появилась нежность. Смотрю на него. Он — на меня и улыбается:

— Растрогала меня твоя доверчивость. И ненависть ушла, осталась любовь. Мы не в ответе за наших родителей. Я поздно это понял. И виню себя за это до сих пор… Прости, если сможешь меня за глупость мою прошлую. Ты была моим утешением, моей радостью, единственной родной кровинкой. Из-за этой проклятой ненависти тогда не сказал тебе этого. Наверное, уже поздно это говорить, но мне хочется, чтобы ты знала и простила меня.

— Об этом и просить нечего! Мне сказочно повезло: у меня был ты! Без тебя я пропала бы. А добро, сделанное тобой, давно перечеркнуло твои отроческие и юношеские заблуждения.

Обнимаю его. Крепко-крепко. Без слов.

Он всё понял и нежно обнял меня. Спрятав собранные ягоды, мы продолжили наш путь и воспоминания. Брат внимательно наблюдал за мной, затем неожиданно спросил:

— О чём ты умалчиваешь, Алинка?

— Как ты узнал? — едва не споткнулась, услышав его вопрос.

— Догадался. Ты иногда подозрительно замолкаешь, задумываясь о чём-то.

Рассказала ему о словах невидимой женщины и о маге, отдавшем мне утром сумку с едой. Кое о чём промолчала.

— Наверное, это какие-то маги развлекаются, внушая тебе какую-то чепуху.

— Но ведь она предсказала нашу встречу! Мы оба направлялись в Дубовый город.

— А тот странный тип тебе и имени своего не назвал!

— Нет, он назвал! — проговорилась я, а ведь хотела смолчать.

— Он мог и чужим именем назваться.

— Уверена: это его имя. Правда, таких имён ни у нас, ни у соседей наших не дают. Возможно, он родился где-то в другом краю Мирионы.

Брат схватил меня за плечи:

— Значит, чужеземец, и зачем он здесь, мы не знаем. Алина, одумайся, прошу! Ну, невозможно примирить страны, враждующие пять десятков лет! Нет такой силы, которая бы примирила их! А появление того мага либо счастливое совпадение, либо очередной ход чьей-то пакостной игры. Не желаю, чтобы ты была игрушкой в чьих-то руках. И поверь мне, сброшу с башни любого, кто посмеет с тобой играть!

— Кто же тогда примирит страны?

— Никто. Никому не нужно ничего менять.

— Если не я, то никто не будет…

— А тебе-то зачем?

Из-за резкого тона брата сразу не нашла ответа. Даже о своей детской мечте не упомянула, потому что у девушки, родившейся в одной из Враждующих стран, не должно быть такой наивной и нелепой мечты. Однако не мечтать у меня не получалось.

— Тебе меня не переубедить. Даже не пытайся.

— Вдруг пойму, какая сила…

— Не поймёшь. Наверняка это жестокая шутка каких-то дурных магов. Тебе лучше о ней забыть.