Трон Торна - Воронин Дмитрий Анатольевич. Страница 72

Глава 14

Серый Паладин. Серебряный Бор

В деревушку они прибыли на следующий день к вечеру. И в былые-то годы народу здесь было негусто, а теперь, во времена опасные и неспокойные, многие так вообще спешно уложили узлы, покидали их в телеги и направились подальше от невзгод и запаха войны.

Но так поступили далеко не все, и потому деревенька встретила путников дымом, вьющимся из печных труб, детишками, с шумом и гамом бегающими друг за дружкой, да несколькими молодками у колодца, явно занятыми не столько своими ведрами, сколько разглядыванием заезжих гостей. Впрочем, молодые девахи быстро разглядели, какие взгляды мрачный мужчина в тяжелой кольчуге бросает на свою спутницу, увидели форму ушей третьего из заезжих гостей, пошушукались, посмеялись — мол, чего это эльфу среди людей понадобилось, — да и пошли по своим делам, справедливо решив, что развлечений на сегодняшний день больше не будет.

Рон осадил коня у приземистой, покосившейся хибары, над дверью которой было намалевано нечто странное. Рыцарь улыбнулся: если бы в былые времена достославный Тьюрин объявился в здешних местах да углядел бы сию картину, несомненно пытающуюся изобразить не просто гнома, а гнома веселого… Пожалуй, разнес бы Тьюрин сей домишко по бревнышку, а хозяину вломил бы так, что тот до конца жизни заикался бы. Впрочем, места тут были довольно глухие, гости заглядывали редко, а уж гномов-то здесь отродясь не видывали, так что грязная корчма «Веселый гном» могла и дальше пугать малых детей своей уродливой вывеской.

Сам хозяин с тоской в глазах сидел на завалинке перед входом и, как и его заведение, производил впечатление весьма печальное. Был он длинен, как жердь, и так же худ. Длинный кривой нос, нависавший над тонкими с опущенными вниз уголками губами, придавал его лицу выражение невероятного уныния. Засаленный кафтан, покрытый разноцветными пятнами, позволял судить не только о нынешнем меню, но и о том, что подавали в этом заведении на протяжении последней недели, а мрачный вид хозяина явно свидетельствовал, что единственным, кто потреблял те самые блюда, был он же сам.

— Привет тебе, добрый человек, — произнес эльф, слегка наклонив голову.

Трактирщик поднял глаза, вперил в эльфа долгий изучающий взгляд, затем так же ощупал взглядом его спутников и буркнул:

— Пять домов дальше, затем налево… трактир «Принц и дракон». Вам там, судари, самое место.

После этой фразы, сказанной хриплым, каркающим голосом, он полностью утратил интерес к путникам и снова принялся изучать носки своих поношенных сапог.

— А не ты ли Кардиусом зовешься? — холодно поинте ресовался Рон, стараясь дать понять трактирщику, что от вечать надо вежливо и, по возможности, быстро.

— А хоть бы и так… — хмыкнул тот. — Да кому какое дело до моего имени?

— Есть дело, раз спрашиваю, — Рон уже начинал звереть, но усилием воли взял себя в руки и продолжил спокойно и размеренно: — А когда я спрашиваю, лучше отвечать. Это понятно? А то ведь можно и сапогом в рыло получить.

Трактирщик поднял на рыцаря тоскливый взгляд, но даже не сделал попытки отпрянуть или хотя бы встать перед благородным рыцарем и его спутниками.

— Сапогом? Эт-то, конечно, можно. Это вы, благородные, завсегда рады. Ну я Кардиус и есть… чего благо родные господа изволят?

— Нам нужны кое-какие сведения. Ходят слухи, что ты много чего знаешь об этих краях. Вот и поделись.

— Знать-то я, может, и знаю… да только ведь одним знанием брюхо не набьешь, так, господа благородные? Может, сговоримся? Я много не прошу.

- Может, и сговоримся… если от тебя толк будет. Не обидим.

В глазах трактирщика блеснул огонек интереса.

— Ну так… пошли в дом, что ли. Негоже тут вот, на завалинке… и уши чужие не всегда к месту бывают… прошу, господа. Разносолов не обещаю, но кой-чего на стол собрать найду. Плохие времена нынче, постояльцев почитай и нету, разве что мужичье какое забредет, так ведь с них и медный грош поиметь — и то забота.

Рону пришлось порядком нагнуться, протискиваясь в низенькую дверь. Если и попадал он в места более грязные и убогие, то в далеком прошлом. Сразу и не вспомнить.

Полутемный, едва освещенный парой коптящих факелов зал был пуст. Закопченный потолок, грубая, плохо оструганная мебель, ершившаяся заусенцами, на полу грязь, какие-то черепки. Хозяин, двигаясь неспешно и без особой расторопности, бросил на стол несколько не очень чистых тарелок с холодным мясом и хлебом. Тут же нарисовались кружки, откуда донесся запах порядком прокисшего пива. Рон брезгливо смахнул со стола какие-то объедки и тяжело опустился на скамью.

— И чего желают знать благородные господа? — все же сесть с рыцарями и дамой за один стол трактирщик не рискнул. В иные времена за такую вольность можно было получить не только промеж глаз, а и пару дюймов стали в печенку.

— Где-то два года назад в этих краях видели Серого Паладина, — сообщил Рон. — С тех пор его никто и никогда не видел. Что можешь сказать об этом?

Кардиус задумался. Некоторое время он барабанил пальцами о край стола, что-то бормотал про себя, так что невозможно было разобрать ни слова, хмыкал, кашлял… У Рона создалось впечатление, что они зря теряют время в этой вонючей дыре.

— Э… ну так вот, значит, господа… и леди, конечно. Годика два назад, говорите… Как же, как же, помню. И впрямь видели неподалеку Серого, Жан-подпасок и видел, пер он куда-то, Серый, дороги не разбирая, видать, торопился. Как раз по весне дело было.

Рон сунул руку в кошель и извлек небольшой золотой кругляш. Вот тут-то глаза у трактирщика разгорелись ярким огнем вожделения. Он, похоже, даже перестал видеть что-либо вокруг себя, кроме медленно вращающейся в пальцах Рона золотой монеты. Судя по обстановке трактира, такой доход выпадал хозяину не то что не каждую неделю, а и не каждый месяц.

— Ну это, господа, значит, Серый-то в лес пошел. А дорог-то в лесу немерено, кто ж его знает, куда он делся. Как на духу, больше и сказать-то нечего.

Кардиус посмотрел на монету с таким сожалеющим видом, словно уже мысленно отправил ее обратно в кошель к рыцарю. Сказал-то ведь всего ничего, не стоит золота такой ответ.

Рон и сам понимал, что пока ничего полезного они не услышали. Да и чему удивляться — можно подумать, Серый кому-нибудь рассказал, куда идет да зачем. Конечно, было бы это неплохо, да вот только души, пусть и задержавшиеся в этом мире больше положенного, говорить с живыми просто так не могут… Так что Серый Паладин вряд ли поведал о своих планах.

— Было ли что необычное в то время? — спросила Айрин. Кардиус снова принялся хмыкать, бурчать и загибать пальцы.

Перечень необычностей, который он выродил после долгого ухода в воспоминания и под непрерывными понуканиями Рона и Айрин, был весьма широк. Оказалось, что как раз в тот год:

…у Марфы, что свинарник держит на окраине сельца, родился поросенок о двух головах, какового признали демоном и торжественно сожгли на площади…

…Жан-подпасок, тот самый, что Серого Паладина видел, как-то искал корову, что от стада отбилась, пестрая такая, с пятном на лбу и одним рогом поломанным, набрел на какую-то пещеру, где что-то большое сдохло, потому как вонь стояла — хоть нос зажимай. А что сдохло, непонятно, поскольку ни туши, ни даже костей там не нашли…

…дом кривого Шуга, что потерял глаз еще в имперских войсках и с тех пор мирно жил на пенсион, предоставленный ему всемилостивейшим императором, вдруг вспыхнул и сгорел дотла вместе с самим Шугом…

…Капа, жена старого Бруча, про которого все говорили, что он уже давно свое мужское естество по бабам растерял, вдруг понесла, а когда Бруч попытался порасспросить ее, где нагуляла, так она отобрала у него кочергу, коею он ее вразумлять пытался, да проломила муженьку голову…

…А Фира, жена лавочника Фарта, что оружием торгует, долго била мужа за то, что утаил от нее монетку, да не просто какую-то там медяшку, а золотую — сама видела, как какой-то приезжий мужик, что долго с ее муженьком болтал о чем-то, на прощание расщедрился и одарил лавочника денежкой. А когда стали выручку считать, так той денежки в кошеле-то и не оказалось…