Призыв - Гейдер Дэвид. Страница 24

Каково это было — понять, что спасения нет? Когда порождения тьмы волной хлынули, сметая все на своем пути, почти бесследно уничтожая целый народ? Гномы уж точно никогда не сомневались в том, что Мор может повториться, и всегда относились к Серым Стражам с куда большим уважением, чем прочие народы. Соплеменники Дункана были, само собой, куда менее безотказны. Слишком уж легко забывали они о том, что не маячило у них перед глазами.

Не то чтобы молодой Страж был лучше всего остального человечества и потому осуждающе взирал на него с высоты своего совершенства. Вовсе нет. Просто ему столько всякого довелось повидать в жизни, что он прекрасно знал, на что способны люди. И как правило, считал, что было бы, в сущности, не так уж и плохо, если бы Мор прокатился по всему Тедасу и поглотил человечество, а потом, наверное, мучился бы отрыжкой и в конце концов выплюнул добычу.

Дункану стоит как-нибудь сесть и составить список всего хорошего, что погибло бы вместе с человечеством. Печенье, например. Порождения тьмы могут стереть с лица Тедаса все печенье. Это было бы ужасно, и ради одного их спасения стоило затевать нынешний поход.

— Почему мы остановились? — спросил Мэрик, почти бесшумно подойдя сзади.

В свете факелов Дункан заметил, что выглядит он неважно: бледное лицо блестит испариной как от лихорадки. Пребывание на Глубинных тропах явно не шло ему на пользу. Да и кому оно, впрочем, пошло бы на пользу?

— Скоро мы столкнемся с порождениями тьмы. И их много.

— В самом деле? Я не… ах да.

— Мы их чуем, — напомнил Дункан. — Думаю, продолжение пути сулит немало развлечений.

Он изо всех сил постарался, чтобы в этих словах прозвучала молодецкая удаль и уверенность, которой на самом деле он вовсе не испытывал.

Женевьева неутомимо вышагивала по краю лагеря, и ее взвинченное состояние мало-помалу передалось остальным. Разговоров почти не было слышно, и после ужина, который состоял из сухих пайков и безвкусного вина, путники тесно сгрудились вокруг небольшого костра — костра, который командор позволила разжечь с большой неохотой. Никто из них не хотел признаваться, что, хотя все выбились из сил, одна мысль о том, чтобы хоть на миг сомкнуть глаза в этой гнетущей тьме, кажется почти невыносимой. Огонь дарил свет и тепло, и рядом с ним было чуть легче не вспоминать о том, что над ними нависает невообразимая толща земли и камня.

И все равно уныние очень скоро накрыло их с головой, точно погребальный саван.

Жюльен и Николас, устроившись на большом камне, играли в орлесианскую игру, где требовалось передвигать фигурки из слоновой кости по расчерченной на клетки доске. Дункану доводилось видеть, как богачи развлекаются этой забавой, но он понятия не имел, каковы ее правила и как она вообще называется. Судя по всему, игра требовала изрядной сосредоточенности — оба воина часто морщили лбы и в задумчивости потирали подбородки.

Наверно, такая игра была под стать этой парочке. Когда Дункан только вступил в орден, он думал, что Жюльен и Николас братья, но потом оказалось, что они просто близкие друзья, которые предпочитают общество друг друга и по большей части держатся особняком. На памяти юноши Жюльен редко говорил зараз больше десяти слов, да и то только для того, чтобы угомонить Николаса. Манеры его отличались мягкостью, совершенно не похожей на грубоватую несдержанность друга.

Келль, сидевший напротив Дункана, сосредоточенно строгал поясным ножом древки стрел. Колчан его был уже полон, однако он не прекращая своего занятия. Вне сомнений, он считал, что все эти стрелы ему очень скоро понадобятся, и был, наверное, прав. Кромсай, свернувшись клубком около хозяина, взирал с обожанием и, наверное, жалел, что не может помочь ему в работе.

Все остальные просто глазели на огонь. Когда мимо проходила Женевьева, все застывали. Нельзя сказать, чтобы это бросалось в глаза: Жюльен и Николас, поглощенные игрой, замирали, не отрывая глаз от доски, а все прочие задерживали дыхание. Командор окидывала их жестким взглядом и шла дальше. Вслух она ничего не говорила, но явно считала, что, если уж никто не собирается спать, они с тем же успехом могли бы свернуть лагерь и двигаться дальше.

Постепенно это стало невыносимо. Все тело Дункана изнывало, требуя сна, и он уже несколько раз обнаруживал, что клюет носом, но тут же вскидывался. Костер источал блаженное тепло — единственный источник хоть чего-то приятного в этом Создателем забытом месте. Юноше хотелось обхватить огонь обеими руками и тесно прижать к себе. Может, хоть это помогло бы ему согреться и не дрожать от холода, а дрожал он теперь почти не переставая.

— Тебе нехорошо? — спросила Фиона, и голос ее прозвучал так неожиданно, что Дункан едва не подпрыгнул.

Он обернулся, одарил эльфийку мутным взглядом, не сразу сообразив, о чем она спрашивает, но в конце концов покачал головой.

— Хочешь сыграть? — предложила она. — У меня в мешке грсть карты…

— Нет.

Дункана вновь пробрала сильная дрожь, и он принялся ожесточенно тереть руки. Все прочие отвлеклись от своих занятий и уставились на него, исподтишка переглядываясь.

— Ты уверен?

— Да! Уверен!

У костра опять стало тихо, и Дункан почти пожалел, что отказался. И принялся растирать руки, отметив мимоходом, что они заметно побледнели. “Забавно, — подумал он, — я полжизни мечтал о том, чтобы у меня была такая же светлая кожа, как у других детей, а для этого, оказывается, всего лишь нужно было как следует промерзнуть на Глубинных тропах”.

— Может, подбросить топлива в костер, чтобы разгорелся пожарче? — предложил Келль.

— Мне и так хорошо! — огрызнулся Дункан.

Он чувствовал, что Фиона не сводит с него встревоженного взгляда, хотя заговорить не решается. А потому юноша крепко обхватил себя руками и придвинулся вплотную к огню, стараясь не показать своим видом, как ему дурно.

Судя по тому, как неловко посматривали на него остальные, все его старания пропали втуне.

— Знаете, — вдруг подал голос Мэрик, который, сидя рядом с Дунканом, тоже грел руки у огня, — во времена мятежа у нас в ночь накануне битвы проводился некий обряд. Мы пускали по кругу емкость с гномьим элем и проверяли, кто сумеет больше выпить.

Ута ухмыльнулась и изобразила руками какой-то знак Келль, все так же строгавший стрелы, с озадаченным видом оторвался от своего занятия.

— Она говорит, что это на самом деле не эль.

— А то я не знаю! Думается мне, его варят из грибов. Он черный, точно смола!

Дункан застонал:

— И вы это пили?

Король подмигнул ему и, сунув руку за пазуху, извлек из-под плаща большую серебряную флягу. Гномью руну, вычеканенную на боку у этой фляги, разглядели все, и кое-кто одобрительно присвистнул. Даже Николас и Жюльен заинтересовались происходящим. Из горлышка потянуло тошнотворно-сладковатой вонью — точно скунс заполз под сарай и там издох, а его труп долго разлагался на жаре.

Фиона рассмеялась, зажимая рот ладонью:

— Фу, какая гадость!

— Эту традицию ввела моя мать, — сказал Мэрик. Он поднес флягу к носу, принюхался — и блаженно вздохнул, словно аромат содержимого нисколько не отдавал трупной вонью. — Она познакомилась с одним гномом, который оказался в немилости у орлесианцев. Мне было тогда лет пятнадцать. Как звали этого гнома, я забыл. Помню только, что такой курчавой бороды я в жизни ни у кого не видел. Как бы то ни было, гном какое-то время кочевал с нами и подарил нам целый бочонок гномьего эля.

Улыбка Мэрика вдруг стала нежной, в глазах мелькнула печаль. Дункану не сразу припомнилось, что мать короля убили, причем, судя по слухам, прямо у него на глазах. Интересно, правда ли это.

— Никто не хотел пить этот эль, но мать была так упряма, что терпеть не могла, когда что-то пропадало попусту, пусть даже подарок. А потому на следующую ночь перед боем она достала этот бочонок и зачерпнула из него кубком. На глазах у всех своих офицеров она осушила кубок, а потом подначила их проделать то же самое.