Предатели Мира - Пекур Екатерина. Страница 6

Три выпущенные обоймы. Теперь до Тени много зависело от того, кто же в этой партии держит резервные фишки. Что ж, если он останется жив и способен хоть что-то соображать — может быть, он это узнает.

Ленивым движеним он взял пистолет в руки и хлопнул по заряднику. Патроны на месте. Он несколько раз вскинул привычную тяжесть «треккеда» — правой, левой, двумя, с поворота. Руки как будто не дрожали.

Ещё есть шансы — мало, но есть. Ещё есть время. Выстоять на чём угодно — на обиде, ярости, тупом протесте против автора приказа, сыграть на полусекундной понимающей искре в глазах нового шефа, стравить с третьим его самого… что угодно. Ему нужно выжить. Ждать. Они правы. Ему это очень надо.

Его выпустили из-под «тёплого» крыла отдела внутрених расследований. Живым и почти не поломанным. Но он приманка. На неведомую тварь, самим охотникам неизвестную. Тварь, которая либо сломала, либо что-то плохое сделала с отличным и ценным сотрудником. Так что он всё забыл — или делает вид, что забыл. Что хуже. Для сотрудника. Ходячие консервы. Вот что он такое. Либо на него кого-то поймают, либо он сам заговорит. Жизнь предполагалась тяжёлая.

Но чьи нервы окажутся прочнее, тот и дождется, правда?

Ещё повезло, что это был не третий, подумал он, погружаясь в работу. Но пара месяцев в четвертом довели бы туда. И уж точно без соблюдения… И уж точно под его тщательным патронатом. Даже, возможно, с публичной казнью, хотя какой уже был бы смысл.

Только бы она додумалась вернуться туда. Но он знал, что она не вернётся.

Глава вторая

Единственными серьёзными и удивительными вестями, которые доходили из Большого Мира, были новости о летающих машинах риннолётах. Почему они так звались, никто толком не знал. По окраинам Бмхати циркулировали истории о некоем безумном старике, построившем первый образец — с этими рассказчиками спорили другие, утверждавшие, что секрет полёта выдали пленные Отродья. Однако по сути народ (даже в либеральных припустынных городишках) помалкивал, воздерживаясь от комментариев и опасаясь вездесущих спецслужб. Многие тайком чертили отводящие беду знаки. В Тер-Кареле нашлись мечтатели, которые бахвалились, что, дескать, пусть приедет сюда какая-нибудь рекрутинговая комиссия, они сразу запишутся в команды этих злокозненных аппаратов — а иначе, мол, где ещё в Мире найти храбрецов с незашоренным Мировозрением? Но комиссии не спешили в Тер-Карел (чему люди разумные были, конечно, весьма рады), и в целом у меня было весьма чёткое представление, откуда КСН наберёт атеистически настроенных храбрецов. Из собственных рядов — но уж никак не среди маргиналов и нарушителей Порядка. Так что я тоже никак не комментировала все эти домыслы — возможно, львиную их долю растространяла сама же контрразведка вкупе с первым отделом.

К началу лета по телевизору показали сюжет о том, что Тенью измысленные машины поставлены на вооружение, для них создавалась отдельная служба, подконтрольная КСН и Совету Мудрейших (ага, конечно, иронично хмыкнула я, припоминая некую беседу на неком складе). Через небольшое время в Дхати из Дорхи вернулся один из местных — он рассказал, что видел эти проклятые штуковины в небесах собственными глазами. При этом, по его словам, самые слабонервные из свидетелей падали в обморок, в городе участились депрессии, а народ потянулся в родные Имения. Но постепенно словечко «риннолёт» перестали сопровождать соединёнными пальцами — может быть, потому, что делать это пришлось бы полсотни раз на неделю. Народонаселение опасливо затихло, переложив моральные и этические проблемы механического полёта на крепкие плечи нерушимого Комитета.

Я тоже помалкивала.

К моему приезду в посёлке были все признаки, что гуляния по поводу приезда Мара, наконец, пошли на спад. Отчасти — из-за истощения запасов провизии и выпивки (не предназначенных для продажи). Народ разошёлся по домам, и я блаженно пересекла главную улицу Тер-Карела в необычной для вечера тишине. Хотя тут всяк имел право на личную жизнь, но община она и есть община — двери не запираются, все как одна Семья. Среди ночи могут заглянуть соседи, порыться у тебя в холодильнике и, поймав твой сонный взгляд, сказать что-то вроде: «Ага..?» Это значит — одолжу, спи дальше, мы же свои люди, разберёмся. Справедливости ради, мне ведь тоже приходилось так поступать — хотя поначалу это казалось диким. Но иногда я страдала от невозможности полного уединения. Для этого я и ездила в оазис…

Дом встретил меня необычной тишиной. Я села на диван и закинула пыльные ботинки на стул. Из окна виднелись два домишки напротив — точнее, под звание домишка подходил лишь одни из них, дощатый сруб, кое-где обшитый шифером, листами пластика и даже крылом грузового мобиля. Там жила парочка влюблённых — аллонга и мулатка. Жили они вместе уже лет десять, душа в душу, нарожали кучу детей-квартеронцев, вели крепкое хозяйство и относились друг к другу с перемежением страсти и неистовых ссор, неизменно собиравших кучу зрителей. Рядом, почти на окраине, красовался давно мёртвый автобус, стоявший на осях без покрышек. Его окна были кое-где застеклены, кое-где забиты чем попало, сбоку красовалась дыра, а крышу украшала самодельная антенна. В автобусе жил Полпальца — технарь, музыкант и поэт, который учил меня готовить и пытался научить петь. Таковы были все дома в посёлке — кроме разве что самых старых, матёрых. Но и те когда-то начинались так же. Были они сараями, машинами и навесами, и только постепенно обросли более-менее надёжными стенами, крышей под старым шифером (его продавали поселяне-окраинцы) и прочими атрибутами цивилизации…

— Руа..?

Я обернулась. На нижней ступеньке чердачной лестницы стоял верный друг моего друга. Перебрав за эти дни кучу обращений и не раз подавившись моим именем без обязательного «госпожа», Кинай наконец выбрал из массы вариантов именно это слово — «руа». Это было типично хупарское «внутреннее» словечко и несло оно кучу уважительных оттенков, а переводилось как «сестра» или что-то вроде того. Не физическая сестра, дочь одного из отцов в многочленной хупарской семье, а именно сестра как член некоего братства. Заслужить такое наименование от хупара, для белого! — в моей прежней жизни это была бы огромная честь — примерно как признание, что я, как хупара выражались, «причислена к Лучшим». Но такие вещи они всегда хранили в тайне от аллонга, да и не считала я себя спасителем шоколадных, героем дня. Кинай, судя по всему, просто решил, что это наиболее тактичный способ наименования моего (глубоко уважаемого им) бренного тела — чтоб не нарушить негласные правила Тер-Карела и остаться в мире с собственной совестью. Ведь он, в конце концов, пришёл сюда не из-за проблем с властями и не из-за расофильсих воззрений, а лишь потому, что не захотел бросить Мара… А Порядок Кинай всегда ценил и соблюдал.

— Кинай? Так вы с Маром дома? Чего же молчите? Спускайтесь! Сейчас еды наготовим…

— Гос… — привычно в последнее время запнулся Кинай, — То есть… Мар… уехал.

— Как? Куда? — удивилась я.

— Да, в этот… Дхати… увязался за теми, кто наливку на торг повёз… сказал, провеяться… — пожал плечами верный хупара.

— А ты чего не поехал?

— А он сказал — чего тебе по песку носиться, сиди отдыхай…

И Кинай, конечно, подчинился. По привычке. Да уж. Мар умел, и даже вопреки своим расофильским принципам, иной раз так зыркнуть на хупара, или так вежливо попросить, что те бегали как испуганные мыши — мне никогда не удавалось достичь такого эффекта! Даже в ярости! Наверное, потому что я не чистокровная аллонга, хи-хи? или дома у нас и впрямь был рассадник ересей, не научили меня так себя вести… ещё больше хи-хи? Но и многие другие аллонга, мои знакомые, отнюдь не достигали маровских высот убеждения шоколадных… что не раз уже наводило меня на мысли об успешной селекции себе подобных в богатых Семьях Дорхи. Или, может быть, туда просто редко засылали агентов из-за Гор? — улыбнулась я. Вот никакие крохи бризовской крови и не разбавили породу далуновских предков!