Горячий след - Верещагин Олег Николаевич. Страница 11

Очень жарко, чёрт побери! Олег остановился на пороге (хотя никакого порога и не было, собственно — сразу за каменным полом начиналась трава) и рефлекторно прикрыл рукой глаза. Сверху рухнул поток солнечного света.

Солнце стояло в зените — невидимое, ослепительный размытый блеск в белом небе, яростно полосовавший землю ливнем жара. Во все стороны расстилалась степь, поросшая высоким, по пояс и выше, редким серо-жёлтым ковылём. Тонко звенел воздух. В этом звоне слышалась музыка, и Олег не удивился, когда, опуская руку, услышал на миг знакомое:

Да не ругай меня, братишка, за правду…

Ты ж мне сам сказал, что платишь монету?

Но даже и любя кого-то взаправду

Ты сам вокруг себя вращаешь планету… -

и понял, что это Третьяков в Ванькиной каморке в клубе. Мальчишка чиркнул по воздуху рукой ещё раз, вызвал снова какой-то звук, явственный, но непонятный…

Ну что ж. Сейчас не нужно было удивляться. Может быть, по-настоящему удивительные вещи будут впереди, так что лучше не тратить себя…

Постояв ещё, Олег неспешно обошёл здание. И почти не удивился, наткнувшись среди ковыля на железную дорогу.

Это была одна-единственная ветка. Рельсы, бетонные шпалы, подсыпка. Пять шагов с этой стороны, пять шагов с той — ковыля нет, дальше — опять серо-жёлтая стена. Олег встал на шпалу, посмотрел влево-вправо — в оба конца дорога шла до тех пор, пока не таяла: то ли на самом деле, то ли просто в жарком мареве.

Олег автоматическим жестом поднял руку с "командирскими" к глазам.

Часы стояли.

Олег засмеялся. Внезапно ему стало очень легко, как будто решилось что-то важное. Он сделал первый — широкий — шаг со шпалы на шпалу — и, сойдя вбок, на насыпь, пошёл уже нормально, напевая негромко, просто так, для себя, очень подходящие к случаю строчки…

— От пустой коновязи вдаль уходит дорога —

На дорогу из тучи молча смотрит звезда.

На себя лишь надейся — на себя, не на бога.

Жизнь даётся на время — а честь навсегда…

25.

ТАМ, ГДЕ СТОЯТ ЧАСЫ.

То ли тут вообще не шло время, то ли шло как-то иначе, но солнце прочно обосновалось над головой и пекло с дикой силой. Куртку Олег подвязал к низу рюкзачка и шагал себе, по временам развлекаясь тем, что извлекал из воздуха какие-то обрывки разговоров, мелодий… Потом — поднадоело, и он сам спел (никто ведь не слышит):

— Опять тобой, дорога, желанья сожжены!

Нет у меня ни бога, ни чёрта, ни жены…

Чужим остался Запад, Восток — не мой Восток,

А за спиною запах пылающих мостов.

Сегодня вижу завтра иначе, чем вчера,

Победа, как расплата, зависит от утрат…

А мы уходим рано, запутавшись в долгах —

С улыбкой д'Артаньяна, в ковбойских сапогах…(1.)

Самым странным было, что не ощущалось ни особого беспокойства, ни желания спешить или что-то там ещё… Как будто всё само собой должно устроиться к лучшему. Хоть как-то, но — к лучшему. И не надоедало шагать, даром что пейзаж был насквозь однообразным и, можно сказать, унылым. Ковыль осыпался тонкой сухой пыльцой, лишь задень. У пыльцы был горячий запах лета.

Временами Олегу отчётливо казалось, что где-то слева — река. Сперва он подавлял желание свернуть и посмотреть. Но, когда это желание снова подкатило, круто развернулся и зашагал влево.

Он не успел сделать и ста шагов — ковыль оборвался, и за полоской рыжей глины открылся обрыв. Склон падал вниз отвесной стеной метров на пятьдесят, не меньше. В широченной спокойной реке отражался закат, и Олег недоумённо понял, что это правда — закат, солнце садится, а ведь только что казалось — стоит по-прежнему над головой… На том берегу бесконечной зелёно-ворсистой тканью лежал лес. А посреди реки плыл пароход. Настоящий пароход, с колесом сзади — "американской" конструкции. Река была настолько громадной, что пароход казался маленьким и почти неподвижным. В иллюминаторах и окошках надстроек горели огоньки, и Олег понял, что там, внизу, на реке, уже ночь — берег закрывает солнце.

За всё то время, пока шагалось, Олег не отпил из фляжки ни глотка. Сейчас захотелось пить и есть. Чуть дальше по берегу мальчишка увидел удобный спуск — берег как будто был разрублен балкой.

Олег напился из фляжки (вода почти не согрелась, хорошая вещь), ещё постоял, глядя на пароход и испытывая какое-то недоумение от того, что тут есть другие люди. Часы по-прежнему стояли. Не очень спеша, он пошёл к балке.

Спуститься оказалось не так-то легко — балка заросла кустарником и, когда мальчишка выбрался на гладкий речной песок, уже совсем стемнело. Волны мирно шуршали о берег. Над головой зажигались звёзды — знакомые, но крупные, яркие. Думалось пусто и легко.

Побродив по берегу, Олег нашёл плавник — коряжину с себя толщиной и длиной, сухую и гулкую. Неспешно нащепал ножом лучинки, застругал их, сложил под торчащей чуть в сторону обломанной веткой, зажёг от зажигалки и, сбросив снаряжение и одежду на песок, пошёл в воду.

Вблизи река выглядела ещё шире, но перестала быть пугающей. После жаркого воздуха степи вода показалась холодной, но лишь в первые секунды. Олег наплавался, потом попил, ныряя у берега и хватая зубами найденные ногами роднички — там, где ступню начинало щекотать ледяными струйками. Схо-

________________________________________________________________________________________________________

1. Стихи Ю.Кукина

26.

дил за фляжкой, набрал её. Прополоскал носки, потом — трусы, выжал как следует и то и другое, повесил на несколько подобранных палок плавника у разгоревшегося тем временем огня — ясно было, что коряжина будет гореть до утра. Подволок ещё одну — почти такую же большую, положил, как экран или спинку дивана. И сел на вытащенную из рюкзака прокладку, накинув куртку на плечи. Комаров не было, но так казалось удобнее и спокойнее. Достал из рюкзака, не глядя, консервы, колбасу, пресные галеты. Начал есть.

Стемнело окончательно, полностью. Но ненадолго, на несколько минут — большущая синеватая луна, какая-то одурелая, неестественная, встала над лесом. В её сиянии растаяли почти все звёзды, но на том же берегу подальше загорелись огоньки — целая россыпь. Олег подумал, что и его костёр там, наверное, виден, но это его не обеспокоило. Пусть…

Прошёл поезд. Совершенно отчётливо, там, над обрывом. Протарабанил колёсами по стыкам, потом — уже где-то далеко — дал гудок. Грохнула на реке играющая рыба. Коряжина горела ровно, но, наверное, можно было бы обойтись и без неё — ночь стояла тёплая.

Олег задумался. И с трудом очнулся, когда уловил — уже совсем близко — шорох шагов по песку. Песок вообще съедает все звуки. Хорошо ещё, что мальчишка не глядел в огонь, а луна продолжала шпарить вовсю…

Он не стал браться за револьвер или нож, хотя и придвинул ближе кобуру, пальцем сбросив ремень с курка "гнома". И смотрел, как человек подходит всё ближе.

Это был мальчишка — помладше Олега, кажется, но плечистый, длинноволосый (волосы стянуты повязкой), в коже — в куртке и узких штанах. Мягкие сапоги болтались через левое плечо, над правым виднелась завязка дорожного мешка. На широком поясе с большой пряжкой висели длинный прямой нож и небольшой колчан, а на правом бедре — простой арбалет.

Парень остановился в нескольких шагах, щурясь на огонь. Он оказался сильно загорелый, черноволосый, но глаза — вроде бы светлые. Этими глазами парень рассматривал Олега — в упор, глаза в глаза, но без враждебности или насмешки, просто с любопытством.

— Можно переночевать у огня? — спросил он. Олег мотнул головой — можно было поклясться, что он сказал не это, слова были не такие… но Олег понял. Просто — понял, и всё тут.