Королева эльфов. Зловещее пророчество - Хеннен Бернхард. Страница 1

Бернхард Хеннен

Королева эльфов. Зловещее пророчество

(Последний эльф — 4)

Пролог Эльфийская королева

Вполне вероятно, что я — единственный эльф, которого едва не убил заяц-беляк. И единственное, что мне приходит в голову в качестве оправдания, — это то, что мне было всего тринадцать и я надеялся получить свой первый поцелуй… я, Альвиас, который некогда был гофмейстером королевы Эмерелль.

Я сижу высоко над крышами Вахан Калида и точу кинжал.

Через два часа начнется Праздник Огней. Праздник, когда Альвенмарк выбирает повелителя. Я буду там. И я всажу правителю кинжал в грудь. Это будет моим последним служением королеве.

Но вернемся к зайцу-беляку… Меня постоянно преследовало ощущение, будто он знал, что делает. Он хотел свести меня в могилу!

Стояла одна из тех зимних ночей; когда по звездному небу колышущимися знаменами реет призрачное зеленое сияние.

Ночь, полная предсказаний и магии. Я был один с Найлин. Ей было семнадцать, а значит, нас разделял целый мир. Я знал, что ей строят глазки все молодые охотники. Но в ту ночь она выбрала меня, и я был невероятно счастлив.

Мы мчались по белому заснеженному полю в горах Карандамона. Охотники остались далеко позади. Найлин подбадривала меня. Соглашалась на все мои предложения. Она хотела быть со мной наедине. Ее длинные белокурые волосы золотистой накидкой спадали на вышитую охотничью безрукавку. На ней была шелковая рубашка, настолько тонкая, что сквозь нее просвечивали руки девушки. Как и все нормирга, она могла при помощи одного-единственного слова силы защититься от ледяного дыхания зимы. Она могла бы ходить по снегу голышом и не замерзнуть.

Брюки и сапоги облегали ее ноги, словно вторая кожа. Она знала, как привлечь к себе внимание! А я, напротив, был неопытен во всем. Я даже толком не умел защититься от холода.

Что-то я делал не так, шепча слово силы. Либо мне становилось слишком жарко, либо холод вгрызался прямо мне в плоть.

Только рядом с Найлин я, похоже, все сделал верно. Она не обратила внимания на мою неловкость. А я, я просто смотрел и смотрел на нее.

И я едва не выпал из седла, когда мой конь Зореокий вспугнул зайца-беляка. Зверь залег ничком в ямку и ждал до последнего, прежде чем броситься наутек. Он так напугал коня, что тот встал на дыбы и едва не сбросил меня. Найлин рассмеялась. А затем произнесла те роковые слова, которые должны были изменить всю мою жизнь.

— Поймай мне зайца. Я хочу подержать его в руках. Наградой тебе будет поцелуй!

Мой конь был быстрее зайца, и, скажу без ложной скромности, я был намного проворнее. Единственное, что ушастый умел лучше нас обоих, — это петлять. И лучше знал заснеженную равнину. Ему было известно, что скрывается под снегом.

Я помчался за беглецом, низко наклонившись в седле. Никогда еще я не чувствовал себя настолько хорошо.

Я дважды едва не схватил косого. Кончики моих пальцев коснулись его, когда разверзлась пропасть. Расселина в скале, скрытая под снегом. Все случилось так быстро. Миг назад я вскрикивал от радости, и вот…

Затем пришла боль. Пронзительная. Зореокий лежал рядом со мной. Сверкание глаз, благодаря которому он получил свое имя, померкло. Тело его дернулось. Последняя судорога искромсанной плоти. Из его горла послышался звук, который невозможно описать. Может быть, потому, что я не имею права отгораживаться от своей вины словами. Даже теперь, после всех столетий, он звучит у меня в ушах, когда я вспоминаю ту ночь. Столько боли и мучений было в нем.

Меня окружали острые скалы. И снег, упавший вместе с нами. Я не мог пошевелиться; болело все тело. Левая нога была вывернута под странным углом. Я отважился бросить на нее только один взгляд. Затем присыпал ногу снегом, чтобы не видеть… кость, торчавшую сквозь брючину, и собственную кровь.

Высоко надо мной, окутанное зеленым сиянием, появилось лицо, которое я боготворил. Найлин казалась бледной.

Ее вид придал мне сил, и я сумел удержаться от слез. Она спасет меня.

— Альвиас?

— Я жив, — выдавил из себя я.

— Я приведу подмогу!

И с этими словами она исчезла. Не спросила, ранен ли я. Не попыталась спуститься, чтобы помочь.

Я слушал ее шаги по снегу и уже не мог сдерживать слезы.

Конечно, боль в ноге была намного серьезнее, но рану, которую она нанесла моей душе, я не могу забыть до сих пор.

Не знаю, сколько я пролежал в расселине. Наблюдал за тем, как моя кровь окрашивает снег. Время от времени я набрасывал нового снега, но белизна оставалась нетронутой недолго.

В голове не было ни единой связной мысли. У меня был пояс. Нужно было перевязать ногу. Вместо этого я смотрел, как мои слезы, падающие на скалы, медленно превращаются в похожие на жемчужины льдинки.

Мелодраматично, так, как это получается только у тринадцатилетних, я представлял себе свою смерть. Кто будет плакать обо мне. Кто будет по мне тосковать…

А потом пришла она. Другая. Ее лицо появилось над расселиной, словно соткалось из неба. Я не слышал ни звука. Она возникла внезапно. Смотрела на меня мгновение. А затем спрыгнула ко мне, не опасаясь острых скал.

— Я тебя вытащу. — Незнакомка произнесла это так самоуверенно, как говорят только князья и короли. Тогда я еще не знал, кто она.

Я смотрел на нее… Я страшно ослабел от потери крови. На девушке был охотничий костюм из серой кожи с белой меховой оторочкой и серебряной вышивкой. Темно-русые волосы волнами спадали на плечи. Губы незнакомки были цвета темно-красной спелой малины. Глаза — светло-карие, полные сочувствия. У нее было узкое лицо и улыбка, от которой сердце билось быстрее.

Она осторожно смахнула снег, который я насыпал на ногу.

Я наблюдал за тем, как на лице ее проступил ужас. Моя раздробленная берцовая кость, торчавшая из плоти…

— Сейчас будет больно.

Она не сделала ничего, чтобы подбодрить меня или отвлечь. И слово «больно» даже в первом приближении не могло выразить чувство, охватившее меня, когда она вдавила обломки в растерзанную плоть. Я закричал, как не кричал больше никогда в жизни. Я пытался вырваться. Но она была невероятно сильна, хоть и хрупка и ростом не выше меня.

В глазах ее стояли слезы. Увидев это, я умолк. Она разделила мою боль, этот факт об искусстве врачевания мне был известен уже тогда. В ногу полилось тепло, наполняя все тело.

У меня закружилась голова.

Когда я очнулся, оказалось, что она вытащила меня из каменной западни. Я так никогда и не узнал, как ей это удалось.

Она посадила меня на свою кобылку и повела лошадь в поводу к горам.

А во мне рос страх перед родителями. Она оставалась рядом до последнего мига. Похвалила мое мужество и стойкость.

Да, это были ее слова! И так она спасла меня второй раз за день.

И только когда она ушла, я узнал имя моей спасительницы.

Эмерелль, королева Альвенмарка.

Семь лет спустя я увидел ее во второй раз. В других декорациях. И признаю, все эти годы Эмерелль не шла у меня из головы, и пришел я ради королевы.

Это было на Празднике Огней в Вахан Калиде, том зачарованном месте у мангровых болот, на побережье Лесного моря, которое просыпается от вечного сна лишь раз в двадцать восемь лет.

Вахан Калид — это город, где все стремятся к тому, чтобы продемонстрировать свое богатство, ибо здесь князья Альвенмарка принимали решение о том, кто будет носить корону следующие двадцать восемь лет. Все крупные эльфийские роды возвели здесь башни-дворцы, перегруженные разнообразными украшениями. Да и другие народы Альвенмарка не желали отставать, хотя их представления о роскоши отличались от эльфийских. На некоторых фасадах попадались шелковые коконы величиной с яблоко, где таились гнезда цветочных фей. А ламассу утверждают, будто каждый год заново строят дворец из ветра, однако, кроме них, его никто не видит. Дворец тысячи знамен также каждый раз возводится заново к празднику. Минотавры сооружают его из ярких полотнищ знамен, вонзая в землю сотни украшенных позолоченной резьбой палаточных шестов, над которыми развеваются знамена. Внешне скорее скромная, однако же окутанная тайнами Башня восковых цветов, созданная апсарами над морским гротом.