Истребитель магов - Казаков Дмитрий Львович. Страница 3

Он никогда не слышал о таком, и учитель, многомудрый Фарра, ничего не рассказывал. Колдуну оставалось лишь корчиться от боли и слушать, что за слова говорит за него кто-то чужой, его губами, но незнакомым пронзительным голосом.

– Путь на юг открыт для тебя, юный Харальд! – были слова. – Иди и найдешь там судьбу свою. Любого, кто осмелится противиться, настигнет кара!

Юноша, забыв, видимо, о том, что с ним беседует дух, рванулся вперед.

– А отец? Узнаю ли я о нем? – крикнул он, когда Гуннар ухватил воспитанника за руку, удерживая от неразумного шага.

– Иди и все узнаешь, юный Харальд, – сказал голос, а затем чужак в теле колдуна рассмеялся. Про себя, но так, что Мадая затрясло и едва не вырвало.

И чужое присутствие исчезло. Призрачное пламя погасло, боль сгинула, словно её и не было. Колдун рухнул на колени, пытаясь не потерять сознание. Ткнулся лицом в восхитительно холодный и шершавый снег.

Внутри дотлевал страх. Настоящий животный ужас.

Кто-то подхватил Мадая под руки, помог подняться.

– Спасибо, – прохрипел колдун, обнаружив, что его поддерживает Гуннар.

– Не за что, – ответил тот.

Подскочил Харальд, вдвоем они помогли Мадаю доковылять до юрты. Там он жадно ухватился за сосуд с водой. Руки колдуна тряслись. Холодные струйки текли по подбородку, щекотали грудь. Но ему было все равно.

– Воля духов явлена! – торжественно возвестил Елам, когда сосуд с водой вернулся на место. – Харальд имеет право покинуть племя. Но семя его должно остаться с нами!

– Что? – Юноша вскинулся, глаза его сверкнули.

– Спокойнее, – сказал Мадай, морщась от чужеродных отголосков в своей речи. – Тебе придется некоторое время пожить с одной из молодых вдов, по выбору вождя. Когда станет ясно, что она беременна, ты будешь свободен.

– Ладно. – Харальд решительно кивнул, но лицо его потемнело.

– Но вы кое о чем забыли, – неожиданно вступил в разговор Гуннар. – Мальчик, – при этом слове воспитанник дернулся, но смолчал, – не знает того, как живут люди на юге. Не умеет вести себя в городе, не ведает, кто такие родовитые.

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался вождь, хмуря брови.

– Я пойду с ним.

Мадай усмехнулся про себя. Он ожидал такого поворота событий. А вот Елам, похоже, нет.

– То есть как? – спросил он, удивленно морщась. – У тебя жена, дети! Ты не сможешь уйти!

– Смогу, – сказал Гуннар, и губы его сложились в кривую ухмылку. – У меня долг перед… отцом этого юноши, и теперь я вижу неплохой способ его отдать.

– Что за долг? – поинтересовался вождь.

– Вот он знает. – Гуннар показал на Мадая. – Харальд… старший, он исцелил мою жену от бесплодия.

– Да, – кивнул колдун на вопросительный взгляд вождя. – Было.

– Тогда быть по сему, – прогудел Елам и поднялся. Взгляд его, обращенный на Харальда, был полон сожаления, – Как только выполнишь долг перед племенем, можешь уходить.

Уходить оказалось неожиданно тяжело. Харальд и сам не осознавал, насколько привык к племени, к запаху прогорклого жира и шкур, постоянно витающему над становищем, к знакомому лучше собственной ладони лесу вокруг, к серебристым водам озера. И когда пришло время прощаться, все это вцепилось в него тысячами невидимых рук и держит. Крепче самых сильных пут…

Гуннару тоже пришлось непросто. Его спор с женой продолжался два дня, к согласию супруги так и не пришли. Взглянув на лицо спутника, Харальд промолчал. В мрачном сосредоточении они решительно зашагали на юго-запад.

Каждый шаг давался с таким трудом, словно Харальд без лыж преодолевал сугроб в человеческий рост. Когда путники отошли от становища на несколько верст, юноша остановился на миг и сказал:

– Я ещё вернусь сюда! Обязательно!

Гуннар промолчал.

А когда они остановились на ночлег под старой сосной, иголки которой от времени покрылись белесым налетом, осознание невозвратной потери нахлынуло с новой силой. И тогда Харальд – в первый раз после посвящения в мужчины – заплакал. Ему бьшо невыносимо стыдно, он давился слезами и пытался сдержать их.

Но ничего не получалось.

Потрескивал равнодушно костер, шумели сочувственно деревья, и молчал, словно камень, Гуннар. Понимал, что помочь воспитаннику сейчас не сможет ничем. Каждый проживает свою боль в одиночестве.

Горы воздвиглись впереди и начали расти, грозя проткнуть заснеженными вершинами голубой пузырь неба. Гуннар хмурился, пытаясь вспомнить дорогу, которой шел почти двадцать лет назад. Зверье в этих безлюдных местах бродило непуганое, и путникам довелось увидеть редкого гигантского оленя, рога которого в размахе превосходят человеческий рост.

Когда Харальд, не утерпев, взялся за лук, олень одним прыжком скрылся меж деревьев. Только колыхнулись сосновые ветки, да закружилась, опадая, хвоя…

Но чем выше поднимались путники, тем меньше становилось живности. Почти исчезли деревья, люди оказались в царстве камней, сером, молчаливом и холодном.

Около одной из осыпей Гуннар некоторое время стоял с мрачным выражением на лице, что-то бормоча себе под нос. Харальду удалось только разобрать слова «Иаред» и «как жаль».

А затем они пошли дальше. Туда, где кроме камней есть ещё снег и лед.

Они шли и шли. Между гигантских стен, которые неожиданно заканчивались высоченными обрывами, мимо холодных водопадов и ледников, древних, как само время. Путь был извилист, а ночами они не могли развести огня, чтобы согреться, – не было топлива.

Весна здесь, наверху, почти не чувствовалась.

Но зато когда за очередным перевалом открылось далеко на юге, внизу, зеленое пространство леса, Харальд ощутил такую сильную, незамутненную радость, что едва сдержал крик.

– Дошли, – просто сказал Гуннар, и на губах его появилась блеклая, как первый мартовский цветок, улыбка..

Место для привала нашли на берегу маленького ручья, с легкомысленным журчанием бегущего куда-то на юг. В кронах деревьев возились и орали деловитые птицы.

Охота оказалась удачной. На костре подрумянивался, распространяя аппетитный аромат, жирный тетерев. Харальд, глядя на него, только слюнки глотал.

Портил благостную картину Гуннар. Мрачный, как ненастная ночь, он беспокойно ходил вокруг костра. Словно хотел найти что-то потерянное или мучила его зубная боль.

Но, с другой стороны, хочется ему ходить, так пусть и ходит.

– Неспокойно мне, – сказал наконец старший из путешественников, останавливаясь около воспитанника. В темных глазах бывшего наемника плескалась тревога.

– А в чем дело? – спросил Харальд, поворачивая птицу так, чтобы мясо не подгорело.

– Да плохие это места, – вздохнул Гуннар, усаживаясь. – Стихийные существа тут шалят иногда…

– Кто?

– Духи, если по-вашему.

Харальд невольно отметил про себя оговорку «по-вашему».

– И что, это опасно? – поинтересовался он.

– Еще как, – кивнул Гуннар. – Когда мы шли к нид, на север, то в этих местах, чуть южнее, погиб мой друг. Хегни Весельчак. Его убил исполин. Порождение земли.

– Исполин? – Харальд словно покатал на языке новое, странное слово, пробуя его на вкус. – А что он… Кто он такой?

– На этот вопрос смог бы ответить только маг, – развел руками Гуннар. – Эй, эй, пора птичку снимать!

Харальд поспешил спасать ужин.

Ночь, вопреки опасениям, прошла спокойно, и утром путники, позавтракав остатками тетерева, двинулись в дорогу. Преодолели широкую котловину, заросшую светлым, до боли в глазах, березняком.

А когда взобрались на невысокий холм конической формы, в лицо людям неожиданно пахнуло холодом…

Харальд не успел испугаться, лишь смутно удивился – откуда посреди леса водопад? Стена бликующей воды падала прямо из воздуха и обрывалась, не доходя примерно аршина до земли. Не было слышно плеска, и даже птичье пение куда-то подевалось.

– Отходим, – тихо, одними губами, проговорил Гуннар. – Может, он нас не заметил.