Квадра (СИ) - Воронина Тамара. Страница 29

Дан все-таки поперхнулся. Ну, откуда властитель это взял, понятно: взгляд перехватил, да и физиономист он отличный, но вот с чего бы его заинтересовало бы мнение Дана по такому личному вопросу? Но прокашлявшись, он кивнул.

– Мне и моя не нравится.

– Можешь немного укоротить волосы, но не слишком. Ты уж прости, это моя просьба. Объяснение покажется тебе смешным, но Квадра должна выглядеть гармонично. Во всех отношениях. Жаль, вы не можете увидеть себя со стороны. Это красиво, Дан.

– Да не буду я стричься, – несколько смущенно буркнул Дан, – непринципиально. Я пойду? Простите, что вломился к вам без приглашения…

Хозяин улыбнулся. Может, я просто скотина неблагодарная, человек столько для меня сделал, нянчится, на поводу идет, на провокации не поддается, а все недоволен, Фома неверующий… Лучше было бы прозябать, кормиться на четыре сотки и…

Дан раскланялся (научился делать это не без изящества, но с достоинством, долго у Гая уроки брал) и отправился к себе в некотором душевном раздрае. Однако садиться и начинать размышлять на темы бытия он не стал. Не тянуло. В общем, и не мыслитель, и к интеллигентским самокопаниям никогда склонен не был, по философии имел четверку, полученную с помощью одолженной однокурсником шпоры и смысл жизни перестал искать, когда вышел из подросткового возраста. К тому же имелся риск увлечься и начать думать о Тике. Нет. Прошлое прошло – пусть сбудется заветная мечта властителя… хотя бы здесь.

* * *

Литы прогостили ровно неделю, выглядели очарованными властителем, а он очаровывал так убедительно, что даже Дан немножко поверил. Конечно, вампиры никак уж наивностью не отличались, но пиетет перед властителями имели огромный и всерьез считали, что их сыну неслыханно повезло. Понравились они и Алю. Дан опасался, что эльф впадет в тихую депрессию, потому что у него не было такой классной семьи, но Аль его ожиданий не оправдал, хотя откровенно Гаю завидовал. На прощание мама Лит обцеловала Дана не меньше, чем сына, папа долго руку жал и максимально дружески улыбался, и вот им Дан верил абсолютно.

Они провожали вампирскую чету глазами, стоя на нижней галерее. Литы не оглядывались. Когда скрылась под водой дорога, Гай вздохнул.

– Рад я был их увидеть. Очень рад.

Аль обнял его за плечи и засмеялся:

– У тебя такие замечательные родители! Чтоб эльф – верил вампирам! А я верил.

– Удивительно, – согласилась Лара. – Они такие милые.

– Милые? – усмехнулся Гай. – Не встречалась ты с ними темной ночью… Просто они прожили достаточно долго для того, чтобы научиться… быть милыми, когда им это нужно. Нет, то есть вы им нравитесь, это правда, но только потому, что вы мои друзья. Разве что Дан – сам по себе.

– Ага, – поехиднее согласился Дан, – сам по себе.

Гай пожал плечами, но возражать не стал, и выглядело это так, словно Дан так или иначе со временем поверит сам. Со временем… Все в этом мире познается «со временем». Или «в свой срок». Не готов он, понимаешь, к здешним знаниям и откровениям.

А не готов. Прозаическая причина: не знает он этого мира. Шесть лет провел, но не знает. Мира. Прежде он считал, что круг его общения довольно ограничен: семья – куда денешься, коллеги – тем более куда денешься, немногочисленные приятели и Витька Олигарх сотоварищи. Ну, понятное дело, женщины. Дан не стремился к активному общению невесть с кем, так что, пожалуй, вполне сознательно отгораживался от более тесных отношений, даже с женщинами. То есть женщин он водил куда положено, дарил цветочки, болтал ни о чем, большей частью о их нетленной красоте, и тащил в постель, как и полагается. Если общение прекращалось после нескольких встреч, не вспоминал. Если затягивалось, старался прекратить. Пожалуй, только Лика Одинцова что-то для него значила, и только с ней он говорил о чем-то большем, то есть не только о ней, но и, например, о балете. Разговоры были, конечно, потрясающие: Лика сыпала непонятными терминами, а Дан кивал, изредка восторженно ахая или удивленно охая... А большой сволочью я был… Или не очень большой, Лика-то тоже неизбывной страстью не пылала? Почему ж куда больше нравилось быть придуманным Лазарем, чем реальным Даном? Ну вот, стал. Пусть не автомат с подствольником в руках, а меч, пусть не наркоторговцы противостоят…

Никто не противостоит. То есть вообще. За шесть лет этот псих бородатый – первый. К тому ж противостоял никак не Данилу Лазарцеву, а его хозяину. Его владельцу. Почему Дан так легко с этим смирился? То есть не с противостоянием, конечно, а со своим пребыванием в собственности? Сиречь в рабстве. Нирута от этакого сравнения корежило так, что непугливому Дану становилось страшновато, и начинал он неутомимо доказывать, что рабство и собственность – понятия ну совершенно разные даже юридически, а уж о моральном аспекте и поминать нечего, и так уж в этом был убежден не только он, но и разнорасая Квадра, что в голову Дану закрадывалась мыслишка о неполной эквивалентности обмена. Может, в здешнем языке, который Дан так и не мог отличить от русского, это действительно понятия разные, но отличить-то не мог. Ему казалось, что он говорит по-русски. Он проводил эксперименты (над терпеливым Гаем), переходил, например, на английский, и Гай только плечами пожимал: не понимаю, чужой язык, неприятный на слух, будто рот горячей кашей набит или чем-то непрожеванным. И так же Гай не понимал, если Дан переходил на стихи – вот парадокс: сказать «Буря покрыла темнотой небо» – понятно, «Буря мглою небо кроет» – удивление на лице. Русский ему на слух нравился больше английского, но не так чтоб. Дан, смутно припоминая свое все-таки высшее образование, долженствующее означать некий культурно-эрудиционный уровень, пытался рассуждать (про себя). Предположим, передано ему не столько знание языка, сколько понятийный аппарат. Типа все говорят, а он не слова понимает, но тот смысл, который в эти слова вкладывается. Но получался бред полный, потому что как раз так не выходило: они вкладывали в слова «рабство» и «собственность» разный смысл. Раба, например, можно продать или передать товарищу. При особенном желании можно утопить или там повесить за любую часть тела. Можно использовать для сексуальных экспериментов хоть самому, хоть отдавать кому-то. То есть с рабом можно сделать все что угодно. То есть совершенно. А с собственностью нужно обращаться бережно. И если, например, за особо извращенное обращение с рабами можно от императора (по науськиванию властителей в том числе) и по шее получить вплоть до конфискации принадлежащего имущества, то в отношения хозяина и собственности вмешаться не может абсолютно никто: ни император, ни верховный понтифик, ни Гильдия магов, а ничего более влиятельного и значимого в империи не имелось. Кроме, естественно, властителей.

Вообще, у Дана сложилось впечатление, что они четверо были в империи чуть не единственными представители класса собственности. А Нирут, стало быть, – класса собственников. Дан впрямую не расспрашивал, чтоб в очередной раз не нарваться на отсутствие ответа, но вот у Велира собственности не было, у императора – тоже, а было ли по чину кому другому иметь собственность, он не знал. Подозревал, что не было.

Хозяин отвечал за собственность только перед самим собой. Заботился о ней… в общем, дай бог каждому: Квадра вообще не знала никаких бытовых проблем, деньги считать разучилась давным-давно, даже рачительный Гай и привыкший к хронической экономии Дан. У них все было высшего качества. Самая простая дорожная куртка Дана стоила дороже самого роскошного костюма Гая в бытность его лекарем, а Литы жили отнюдь не в бедности. На столе у них было… просто все, что им хотелось, но они к кулинарным изыскам никакой склонности не питали, в чем совершенно совпадали с хозяином.

Вне замка, сопровождали они властителя или выполняли его задания, они могли останавливаться в самых роскошных гостиницах или (при желании) в домах любого подданного империи. Типа заявиться к герцогине Фрике и потребовать четыре лучшие спальни. Поклонится и предоставит. И еще за честь почтет. Могли не платить за гостиницу или ужин, хотя, конечно, платили – было чем. Денег имели немерено, а если вдруг кончались, достаточно было заглянуть в любой банк и взять сколько надо.