Гавань Семи Ветров - Воронин Дмитрий Анатольевич. Страница 24

— Никак нет, господин. Очухается, что ему сделается… — пробурчал дюжий десятник, потирая ладонью саднящую челюсть.

«А может, и сдохнет, — добавил он про себя. — Невелика потеря… Ишь саданул-то как, чуть все зубы не повышибал».

— Значит, так… этого, — барон небрежно кивнул в сторону кулем лежащего Жарова, — в темницу.

— В какую изволите? — угодливо изогнулся в поклоне тощий человечек, даже в распрямленном состоянии не достававший рослому барону и до плеча. — В подвал, к крысам, али в ту, что возле пыточной… или в иную какую? Нонче в замке вашей светлости пустых камер множество превеликое.

Над этим простым вопросом барон задумался, и задумался надолго. Затем, даже не повернувшись к главному смотрителю замковых казематов, пробормотал:

— В эту… в последнюю обитель.

— Будет исполнено, господин.

Барон дернул головой, будто отгоняя назойливую муху, затем в очередной раз прошелся мрачным взглядом по лицам присутствующих.

— Так о чем это я? М-да… этого, стало быть, в темницу. А девку — в опочивальню. В ту, что на верхушке башни. Ты! Иди сюда!

Мясистый палец барона уперся в грудь еще одного тщедушного человечка, но в отличие от первого этот носил чудной халат, расшитый блестками, казавшийся совершенно неуместным среди этих мрачных стен. Было очевидно: под вычурным, наверняка не слишком удобным и уж явно не особенно теплым, одеянием скрывается что-то вроде местного чародея. И, судя по всему, чародея, весьма запуганного грозным хозяином, поскольку на узком крысином лице человечка тут же появились испуг, угодливость и вина. Не важно, что человечек не знал, в чем провинился, — барон придумает, это он умеет, придумает и объяснит.

— Да, господин, чем могу служить?

— Зелье сделаешь или еще что — чтоб спала. Не приведи Эрнис, ежели магичка проснется… первым на дыбу пойдешь, понял?

— Понял, господин, понял… все сделаю как велено, спать будет — набатом не подымешь…

Чародей, явно испытавший огромное чувство облегчения от того, что в данный момент барон не намеревается обратить против него свой гнев, говорил еще что-то, но Жинас уже утратил к своему придворному магу всякий интерес.

— А теперь все вон отсюда.

Что ж, и это было в порядке вещей. Может, иногда бы барону и стоило сказать что-нибудь типа «попрошу вас оставить меня» или хотя бы «все свободны». Но барон вполне справедливо считал, что если суть фразы во всех случаях остается одинаковой, зато первое повеление выполняется не в пример быстрее, то и нет причины что-либо менять.

Очень скоро в полутемном, освещенном лишь несколькими факелами зале остались двое. Барон и его гость, заявившийся в замок еще вечером, потребовавший — неслыханная наглость, не попросивший, а именно потребовавший — немедленной аудиенции. И, что интересно, получивший требуемое.

— Вот и сделалось по-твоему, маг. — Барон тяжело рухнул в кресло. Хмель еще не выветрился у него из головы… наверное, прогулка по свежему воздуху совсем не повредила бы Динасу ди’Флуру, но он считал себя человеком разумным, а потому захватывать магичку и ее спутника отправил только воинов во главе с десятником Сваном. Мало ли что могла магичка выкинуть — барону были известны случаи, когда разбушевавшегося мага удавалось остановить лишь тогда, когда тот исчерпывал все свои силы. Как правило, к этому моменту число противников мага заметно сокращалось.

— Прошу прощения, господин барон… мы, помнится, договаривались, что обоих надлежит убить, просто и без затей.

— Не помню таких договоров, — фыркнул барон. — А если бы и так, то что? Считай, маг, что я передумал. Ежели за головы этих двоих награду назначили, не иначе, за живых-то больше дадут.

— Не зазорно ли будет благородному барону торговаться будто в лавке?

— А это мне решать, что зазорно, а что и нет, — насупился ди’Флур, буравя мага неприязненным взглядом из-под косматых бровей. — И тебе, Дорх, следует придержать язык. А то он, думается мне, слишком уж длинен стал. Не пора ль укоротить…

— Может быть, господин барон вспомнит, что он беседует не с темным крестьянином, а с магом! — вспыхнул Дорх дер Лиден, которого и так донельзя утомляла необходимость лебезить перед бароном. Теперь, когда дело было почти сделано и объект его мести был, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки, Дорха злила каждая секунда промедления, и он начал уже постепенно утрачивать контроль над своими поступками. — Может быть, господин барон подумает о том, что не след иметь мага своим врагом? И что стоит подумать об исполнении обещаний, даденных господином бароном.

Даже в полумраке было видно, как наливаются бешенством глаза барона. Огромная фигура Жинаса ди’Флура поднялась с кресла и шагнула по направлению к Дорху. Тот отступил назад, шаг, еще один, и еще… Сам Дорх считал себя человеком рассудительным, и если половина его души возмущалась творимой бароном несправедливостью (а нарушать данное ему, Дорху дер Лидену, слово, было, безусловно, верхом несправедливости), то другая часть шептала, что сжечь сейчас барона, хозяина этих земель, — это совсем не то что устранить пару тройку мелких личностей, о которых никто потом и не вспомнит. Конечно, он, Дорх дер Лиден, великий маг… но вступать в бой со всей замковой стражей — это, пожалуй, лишнее…

Додумать он, впрочем, не успел. Может быть, Дорх и достиг кое-чего в магии, может, он и сумел прирастить себе новую руку взамен отрубленной, но обзавестись глазами на затылке он не позаботился. А потому он воспринял кивок барона как согласие того с предъявляемыми требованиями. А не как знак тому, кто стоял за спиной у мага.

Что бы там ни говорили, а лучший способ заставить мага не колдовать — это как следует дать ему по голове. Впервые в жизни Дорху пришлось убедиться в справедливости этого мнения на собственном опыте.

— Угрожать мне вздумал, червь?

Барон, презрительно пнув бесчувственное тело, усмехнулся. Затем повернулся к здоровенному, еще крупнее барона, слуге, исправно выполнившему свою миссию и теперь ожидавшему дальнейших указаний.

— Его тоже в темницу… — Он на мгновение задумался, затем мстительно добавил: — В ту, с крысами. И не кормить… жрать захочет — пусть охотой займется. У двери часовых с арбалетами, двоих… нет, четверых. Ежели что — стрелять сразу, не жалеть. И прикажешь скакуна оседлать, с утра в столицу поеду. Сван и еще трое — со мной. Остальным службу блюсти. Ясно? Ну так и вон отсюда.

И в самом деле, зачем менять свои привычки?

Процесс возвращения сознания был похож, наверное, на отчаянные попытки тонущего вырваться на поверхность. Отчаянный рывок, глоток живительного воздуха — но что-то тяжелое тянет вниз, и снова медленное погружение в пучину беспамятства. И вслед за глотком воздуха — вспышка боли. Каждый раз, снова и снова…

Постепенно он начал медленно осознавать, что все еще жив и что это непрерывное выныривание и погружение — более чем игра воображения, попытка сознания найти мпромисс между болезненной реальностью и куда более риятным небытием.

Он открыл глаза. Ничего не изменилось — та же чернота, что была перед ним и ранее, осталась и сейчас. Подумав, он решил, что сейчас тьма все же не столь уж непроглядная… нет, определенно можно было что-то разглядеть. Денис даже попытался сосредоточить разбегающиеся глаза на каком-то относительно светлом пятне, как чей-то сапог с силой врезался ему под ребро. Боль словно шилом пронзила тело, и против собственной воли Жаров издал короткий стон.

— Воистину тьма есть враг людской, — проворчал невидимый в темноте человек. Похоже было, что он не намеренно пнул пленника, а просто споткнулся в потемках. Послышался звон металла.

Через некоторое время зрение почти вернулось. Оказалось, что в окружающем Жарова пространстве не так уж и темно — крошечная лампа, явно масляная, немного освещала просторное помещение, окруженное стеной, сложенной из массивных каменных блоков. А еще он понял, что привидевшаяся ему тяжесть действительно существует, — правую ногу охватывало что-то жесткое… Кандалы?