Гавань Семи Ветров - Воронин Дмитрий Анатольевич. Страница 30

— Стойте!

Тщедушная фигурка бросилась между воинами и Денисом, рискуя напороться на клинки. Бросилась — и упала на колени.

— Господин! Прости! Не признали…

В коленопреклоненной фигуре Денис с удивлением узнал хлипкого Игнасиуса, экс-библиотекаря и, по воле судьбы и Пресветлой Эрнис, смотрителя баронских тюрем.

— Ты головой повредился, старый дурак? Какой это тебе господин? Он убийца… — послышался чей-то голос.

К чести воинов, ни один из них рта не раскрыл. Клинки следили за малейшим движением Жарова, и ни один из бойцов не расслаблялся. Ни на мгновение. Опыт — он дорогого стоит. Сколько поединков проиграно из-за секундной слабости.

— Завещание… завещание барона Берга. Опустите мечи… прошу… принесу бумагу… опустите мечи.

— Что за бумага? — визгливо поинтересовался еще один коротышка, закутанный в крикливый халат, весь вышитый золотыми звездочками. — Ты чего удумал, Курф? Что за завещание?

— Принесу, сейчас принесу, — торопливо бормотал Игнасиус, разом утратив тягу к велеречивости. — Только молю, опустите оружие.

На сцене появилась еще одна личность. Здоровенный детина, тоже в кольчуге и шлеме, на плечах — тяжелый плащ темно-синего сукна. Не иначе как не из простых вояк, этот чувствовал себя хозяином положения. И могучая ладонь, лежащая на рукояти меча, явно знала толк во владении оружием.

Здоровяк бесцеремонно растолкал собравшихся, затем сделал короткий жест — и воины отступили на несколько шагов. Но клинки не убрали. Более того, за их спинами еще один солдат вскинул арбалет, и теперь тяжелый наконечник железного болта смотрел Жарову прямо в грудь.

— В чем дело, Курф?

— Сван, молю… не убивайте. Есть завещание барона Берга. Я принесу, я быстро.

— Хорошо, неси, да поскорей, — мгновение подумав, кивнул детина. Затем повернулся к Денису. — А ты, если хочешь жить, не шевелись. Понял?

Библиотекарь вскочил с колен и умчался, спотыкаясь и хватаясь руками за стены, чтобы вдруг не упасть. Великан мрачно рассматривал Жарова.

— Зачем?

Вопрос был короток, но большего и не требовалось.

— Зачем я убил барона? — уголками губ усмехнулся Денис. — Он напал, я защищался. Ты же не думаешь, что я зарезал его спящего?

— Как ты оказался здесь?

— Бежал из вашей тюрьмы… — Еще одна усмешка.

— Я знаю тебя, — внезапно заявил Сван. — Я знаю тебя, ты тот парень, которого ночью брали.

— А зачем брали-то?

— Вопросы здесь задаю я, — прорычал великан, и Денису тут же расхотелось спорить. — Я распоряжаюсь в замке в отсутствие хозяина…

Тут Сван осекся. Сказанное имело оттенок черного юмора. Похоже, отсутствие хозяина будет долгим. Подумав, он за неимением лучшего приказал:

— Брось оружие.

Жаров отрицательно покачал головой.

— Воин должен умирать с оружием в руках.

Кажется, таковы были взгляды викингов, неистовых воинов из истории Земли. Видимо, нравы настоящих бойцов были одинаковы везде, потому что Сван хмуро кивнул, пожимая плечами:

— Эта честь тебе будет оказана, вор.

— Я не вор, — вспыхнул Жаров. — Я воин. Как и ты.

Неизвестно, до чего бы они договорились, скорее всего еще реплика-другая, и в этих стенах опять раздался бы звон стали, но тут опять на горизонте появился изрядно запыхавшийся библиотекарь. В руках он тащил какой-то весьма древнего вида свиток.

— Сначала… расскажу… — Он отдернул свиток от протянутой лапищи Свана. У Дениса мелькнула мысль, что если этот здоровяк еще и грамоте обучен, то он и в самом деле не заурядный вояка.

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять одышку, Игнасиус рухнул на один из не опрокинутых стульев.

— Простите, господин. — Это адресовалось Жарову, но удивляться тому уже надоело. — Простите, что сижу, но стар уже, ибо…

— Короче! — рыкнул Сван, которому, видимо, многословие смотрителя тюрем давно уже стояло поперек горла.

То, что поведал Игнасиус Курф, поминутно срываясь на «высокий штиль» и столь же поминутно обрываемый рыком здоровяка Свана, и в самом деле заслуживало внимания.

Речь шла все о том же бароне Берге ди’Флуре, который, видимо, поставил своей целью отравить жизнь потомкам самим своим существованием, а заодно и собственной смертью. Оказывается, его светлость написал завещание. Как водится, ознакомить с его содержанием потенциальных наследников он не соизволил, а когда в замке началась резня за право надеть баронскую корону, о бумаге и вовсе никто не вспомнил, даже если кто и знал. Документ нашли много позже — чуть ли не через полстолетия. Нашли случайно, при ремонтных работах обнаружив тайник в спальне тогдашнего хозяина замка. Лист пергамента, который теперь любовно прижимал к груди библиотекарь, был тогда воспринят не более чем шутка. И многие поколения воспринимался именно так — причуда Хитреца, забавная идея, не более того. И в самом деле он мало походил на изъявление последней воли… если бы не выцветшие подписи, украшавшие свиток.

В пергаменте говорилось о том, что замок Флур, а равно причитающиеся ему деревни числом семь, а тако же сокровищница и иное имущество завещаются находящимся в здравом уме и твердой памяти бароном Бергом ди’Флуром тому и только тому, кто предъявит Алую Баронскую Печать. В документе ясно говорилось о том, что барону Бергу не было дела до того, кем являться будет предъявитель, и требовал он, чтобы и челядь, и дружина, и сервы преклонили колена пред владельцем той печати.

— Вот и подпись барона, и оттиск той Печати! — вещал Игнасиус, наслаждаясь всеобщим вниманием, которым ранее его явно не баловали. — А ниже, вот смотрите, строки, другой рукой начертанные. Я сейчас прочту. Так… вот… ага… «Я подтверждаю, что строки сии писаны бароном Бергом ди’Флуром в моем присутствии, и тако же жалую титул баронский и право на земли от замка Флур тому люду али иному какому созданию, что сию Печать предъявит. А Печать сию после предъявления разбить следует, дабы воля сия единожды только была исполнена. Писано собственноручно…»

— И кто же написал сии строки? — язвительно осведомился «звездный халат». — Небось того писаря уже и кости ветром ушли…

Он осекся, осознав, что сморозил несусветную глупость. Во всей стране был лишь один человек, кто мог не шутя обещать пожалование дворянского титула. Казалось, все в комнате затаили дыхание — и многие уже поняли, что услышат.

— Кости его никуда не ушли! — торжественно промолвил звенящим голосом Игнасиус. — Кости те хранятся в усыпальнице рода Императоров, ибо подписан сей пергамент Его Величеством Таласом Седьмым, коего еще Защитником называют, собственноручно, и большая Печать приложена.

«Халат» протянул руку, и пергамент перекочевал к нему. Жаров видел, с какой бережностью старческие пальцы расправляют старый свиток, как щурятся подслеповатые глаза, пытаясь разобрать каждую завитушку порядком выцветших от времени чернил.

Наконец «халат» опустил свиток — было видно, как мелко трясутся его руки — и обвел взглядом присутствующих.

— Мне доводилось встречать в старых бумагах подпись Его Величества Таласа Седьмого, — прошептал он, и этот шепот услышали все, — Подпись похожа на истинную. И Печать похожа, очень похожа. Но подделать печать и подпись — умельцы найдутся. А потому…

Рука Свана вновь легла на рукоять меча. Арбалет приподнялся и теперь целился прямо в лоб Жарову. Двое рубак шагнули вперед.

— А потому, — продолжал придворный маг (ибо кем еще мог быть старик, разодетый в подобный наряд), — следует незамедлительно обратиться в Канцелярию Его Величества, ибо известно, что каждое приложение Большой Императорской Печати всенепременно записывается и хранится со всей возможной бережностью. А также надлежит и Алую Печать отвезти в Канцелярию, дабы сверили ее с оттиском и подлинность подтвердили. А человека этого надлежит до поры содержать в замке… — Он на мгновение замялся, затем добавил: — С почестями, владельцу положенными. Но за пределы замка не выпускать.

— Хорошо говоришь, — пробурчал Сван. — Сам в столицу поедешь?