Колумбы иных миров - Федотова Юлия Викторовна. Страница 16

Заспанные, удивлённые и встревоженные сторожа бросили им верёвочный трап, но за Ильзой и Эдуардом Рагнару пришлось спускаться самому – у них сил не осталось даже на то, чтобы держаться за верёвки, пока их будут вытягивать.

– Да что с вами? Что случилось? – наперебой допытывались рыцарь и гном, а Улль-Бриан испуганно повизгивал: «Ой! Ой!». И даже судовой, встопорщенный со сна, вылез из-под палубы, крутился рядом и давал советы: «Их надо водичкой, водичкой побрызгать!», даром, что «они» были только что из океана.

– Да расскажите же, ради всех богов!

– Ох, не спрашивайте! – Хельги в изнеможении плюхнулся на палубу, родную, как никогда. – Нас едва не пожрали заживо! – и попросил, оглянувшись, будто опасался погони. – Ради всех богов, отчаливайте поскорее.

И до самого полудня от участников ночного кошмара было не добиться толку, хотя ни один из них больше не заснул. Да и потом сведения приходилось из них только что не клещами вытягивать. Больше было эмоций, чем вразумительных ответов.

Лишь ближе к закату они отошли от пережитого настолько, чтобы начать связный разговор.

И начала его, как водится, Энка.

– Слава богам, Рагнара с нами не было! Он на такие вещи податливый – вспомните Чернолесье! Непременно помер бы! – изрекла она ни с того ни с сего, а потом потребовала. – Если кто-то понимает, ЧТО ЭТО БЫЛО, объясните и мне.

– Деревья! Они все проклятые! Убить нас хотели! – отвечал Хельги бестолково – это и без него было ясно, каждый ощутил на себе.

Но Меридит серьёзно кивнула.

– Да-а! Вот это сила! После такого наше Чернолесье покажется тренировочным лагерем для новобранцев!

– Жуть! – вторила Ильза. – А злые какие! Сущие упыри!

– А мы гадали, куда подевались тамошние эльфы! Их бедных, деревья пожрали! Всех, подчистую! Вот беда! – загоревал Эдуард.

И тут очнулся Аолен. До этого момента он сидел в стороне ото всех, на корме, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову руками. Друзья решил, что его тошнит, и не беспокоили.

– Нет! – сказал он, и в голосе его звенело такое отчаяние, что всем опять стало страшно. – Нет! Всё было иначе! Это не деревья! Это оннолэннон!

– Что? Кто? – все недоумённо переглянулись. Они готовы были поклясться, что не видели никого кроме деревьев, и голоса шли именно из них. – А это что ещё за твари?

– Твари! – горько усмехнулся эльф непонятно чему. – Оннолэннон. Лишённые тел. Помните, я вам рассказывал про своих тёток?

– А-а! – оживилась Ильза, эта тема её и тогда занимала. – Которые хотели посадить тебя в дупло, чтобы ты там философствовал, пока не останутся только глаза и рот?

– Да. Именно так. Эльф сливается с деревом, утрачивает тело и живёт вечно, в гармонии с миром… – Аолен перевёл дыхание, будто собираясь с духом перед самым страшным, и выпалил, – в этом лесу каждое дерево – оннолэннон!

– Мамочки мои обе сразу! – выдохнул Хельги, бледнея. – Ты хочешь сказать, нас едва не угробили ТВОИ СОПЛЕМЕННИКИ?!! Эльфы?!! Благородные и прекрасные?!! Ты уверен? – дикая мысль не желала укладываться в его голове. Это было так же невозможно, как если бы дева корриган взяла топор и вышла на большую дорогу, или домовый гоблин записался в гильдию наёмных убийц.

– Я уверен, – заговорил эльф, раздельно и монотонно, без всякого выражения. – Меня они не просто убивали. Они говорили со мной. Хотели, чтобы я знал… Зачем? Они всё равно не выпустили бы меня живым…

– Вот что случается, если слишком долго сидеть на одном месте! – торжествующе заявила Энка. – Эти эльфы до того дофилософствовались, что совершенно озверели! И немудрено! Я бы на их месте… – и перебила сама себя. – А о чём именно они с тобой говорили?

И эльф поведал о Великом Исходе.

– Да, грустная история! Особенно когда знаешь, чем она кончилась, – сказал Хельги. – Одного я не понимаю. Ушли они из Староземья, нашли такой чудесный остров. Чего им нормально не жилось? Зачем поголовно в дупла полезли?

Аолен долго молчал. Он не знал, как выразить словами те чувства, что пришли к нему из чужих, изуродованных душ, и могут быть до конца поняты только эльфом. Тоска по утраченной родине, безысходность одиночества и изоляции, отсутствие надежд и того, что современным языком называют «перспективами». Плюс обида, досада на тех, кто сломил свою гордость и остался приспосабливаться к новой, грубой и жестокой жизни, смешанная с неподобающей эльфам завистью, в которой нельзя признаться даже самому себе. Плюс обжигающе-горькие воспоминания о собственном великом прошлом и ненависть к тем, кто лишил их всего. Плюс растущее чувство отчуждения – они перестали любить друг друга, потому что каждый видел в своём соседе или родиче отражение себя самого…

Ушедшие хотели создать свой, лучший мир – возвышенный, полный добра и любви, мир без войн, горя и страдания, живущий природой и высоким искусством. Но не сумели. Получился скучный, замкнутый мирок, суетный, мелочный и бесцельный, лишённый всякого вдохновения. Но гордость не позволила Ушедшим признать ошибку и постараться что-то изменить…

А Судьба – она порой прощает ошибки одному существу, но никогда – целому народу. ОНИ ИЗМЕНИЛИСЬ САМИ. Они так долго твердили о собственной избранности, что поверили в неё – все до единого! Оннолэннон – вот высшая духовная ипостась, которую способен достигнуть эльф. Не каждый – избранный! Но ведь они все были избранными!..

…Ни одного свободного дерева не осталось на острове за пятьсот лет. Ни один эльф не сохранил своего тела. Полстолетия назад ушли последние.

Но не высокие чувства и мудрые мысли зрели в их душах – зачем, если их всё равно некому передать? Годами, столетиями взращивалась, холилась лелеялась и преумножалась НЕНАВИСТЬ. Она зрела, закипала, как вулкан. И вся её мощь, вся нерастраченная сила выплеснулась на головы случайных путешественников…

– Вот! – подвела итог речи эльфа Энка, назидательно погрозив пальцем неизвестно кому. – Вот почему я сбежала из Сильфхейма! Думаю, там, в конце концов, тоже все перебесятся.

– Если судить по тебе, то непременно! – не удержалась от колкости боевая подруга.

Аолен умолк и снова перебрался на корму. Горький рассказ утомил его почти физически. Хельги тоже сидел тихо, он думал о своём. О Замёрзшем Архипелаге, о потерянных островах Эмайн. Не впервой думал он об этом, но только теперь начинал понимать…

Льды не приходят в один день. Это не раскалённая лава, плещущая из жерла вулкана. Не оползень, не обвал или снежная лавина, не наводнение. Льды ползут медленно, милостиво дарят своим жертвам возможность уйти и спастись. Как ушли, ещё по теплу, не дожидаясь вечной зимы и голода, люди. Как отступили, осознав, что битва проиграна, спригганы.

А они остались – прекрасные Диниши, благородные тилвит тег, страшные слуа… Они сами избрали свою участь и обрели вечный приют в могильно-ледяных чертогах… Неужели целые народы согласны и жизнью, и сущностью своею заплатить за право оставаться избранными?…

Но излагать эти свои размышления на бумаге Хельги не стал, посчитав их недостаточно оформленными. Да и последнее событие было описано им очень скупо: пришли, нашли, заночевали, убежали. И заканчивалось это лаконичное повествование народной мудростью «не всё то золото, что блестит», непонятно к чему, в данном контексте, относящейся. А потом, ещё через полчаса он сделал приписку на красивом мёртвом языке латен, и вовсе ни с чем не связанную: «Incredibile dictu» – «трудно поверить».