Сын архидемона - Рудазов Александр. Страница 24

Вообще, положение сложилось не самое лучшее. Я даже задумался о том, чтобы последовать совету полковника и вырубить охрану… не из пистолета, конечно. Просто парализовать на часок-другой моим хвостовым жалом. Проблема в том, что здесь ведется видеонаблюдение — если применить силу, на базе мгновенно поднимется тревога. Вон, одна видеокамера прямо на меня таращится. Моргает своим красным глазком, стрекочет чуть слышно. Хорошо, что кулон сидов обманывает не только глаза, но и технику — а то бы я попал.

Профессора Гадюкина ситуация тоже не устраивала. Он позвонил кому-то по мобильному и принялся недовольно гундеть, что к нему де приехали старые друзья, почти что родственники, а их так подло и гнусно унижают недоверием. Собеседник Гадюкина что-то пытался объяснить, втолковать — мол, порядок для всех одинаковый, ничего личного — но профессор талантливо изображал истеричную барышню и ничего не желал слушать. В конце концов он даже пригрозил, что прямо завтра хлопнет об стол заявлением об уходе, раз с ним тут так обращаются. Уйдет в частный бизнес или вообще пополнит ряды утекших за границу мозгов.

На другом конце трубки явно забеспокоились. До моего сверхчуткого слуха донеслись просящие нотки, переходящие в плохо скрытую лесть. Собеседник Гадюкина воззвал к его патриотизму, пообещал увеличить зарплату и подарить на день рождения новый синхрофазотрон, но профессор хотел не этого. Он хотел, чтобы нас, его лучших друзей, пропустили к нему в гости в обход металлодетектора и без личного досмотра.

— Я за них ручаюсь! — выкрикнул Гадюкин. — Понимаете, батенька?! Я лично за них ручаюсь!

— Хорошо, хорошо… — неохотно пробубнили на том конце трубки. — Если под вашу личную ответственность, то конечно, пусть проходят… но только к вам в кабинет и никуда больше! Вы же все-таки не ребенок, профессор, что у вас вечно за капризы какие-то…

— Это не капризы, а прихоти, — отрезал Гадюкин, передавая трубку лейтенанту Никодимову.

Тот с каменным лицом выслушал распоряжение начальства, кивнул и отодвинулся в сторону, пропуская нас к лифту.

Кнопок в лифте не было. Их заменяла прорезь кардридера — Гадюкин вставил туда карточку, и лифт совершенно бесшумно понесся вниз. Мое чувство Направления подсказывало, что мы мчимся с огромной скоростью, но все остальные чувства искренне верили, что мы стоим на месте. Прошло секунд пять-шесть, и лифт остановился, опустив нас под землю метров на сто или сто пятьдесят.

— Добро пожаловать в мои пенаты! — весело провозгласил Гадюкин, указывая путь.

Коридор, по которому мы прошли, был белым, как снег. Белые стены, белый потолок, белый пол. Эту абсолютную белизну нарушал только ярко-красный робот-пылесос, с чуть слышным жужжанием ползущий нам навстречу. Если не считать этого неразличимого для человеческого уха звука, в коридоре стояла полная тишина.

У двери в кабинет Гадюкина скучали два охранника — молчащие и неподвижные, как стража Букингемского дворца. При виде нас они лишь скосили немного глаза, но не шевельнули ни единым членом. Висящая на стене камера — и та проявила больше внимания.

— Слева Виктор, а справа Сергей, — небрежно представил их Гадюкин. — Они тут все время стоят. Не знаю, зачем.

У Сергея чуть заметно дернулась щека, но он ничего не сказал.

Войдя в кабинет, профессор Гадюкин первым делом запер дверь, а потом прижался к ней ухом. Постояв так с полминуты, он повернулся ко мне, и в его глазах заплясали крошечные дьяволята.

— Как вы это сделали? — без обиняков спросил он, тыкая меня пальцем в плечо. — Голограмма?.. Изумительная реалистичность. Но я бы хотел увидеть вас в природном виде, батенька. Во всей натуре, как говорится. Камер у меня тут нет, не волнуйтесь.

— Олег, ты не мог бы… — виновато попросил Святогневнев.

Я молча повернул камень в кулоне. Улыбка Гадюкина мгновенно разъехалась до ушей, а дьяволята в глазах достали вилы и развели костры. Он принялся радостно ощупывать меня со всех сторон — так ребенок тормошит подаренного ему щенка.

— Да-да, теперь вижу! — счастливо взвизгнул Гадюкин, измеряя мой хвост рулеткой. — Яцхен, настоящий, сомнений нет!

— Эй, — недовольно прохрипел я. — Руки уберите, профессор.

— Да как скажете, батенька, — убрал руки Гадюкин.

Теперь он начал просто тыкать меня во все места длинной палочкой. Даже в глаз потыкал — причем с таким видом, словно так и надо.

— Вы как себя вообще чувствуете, батенька? — заботливо осведомился он. — Кушаете регулярно? Болей в груди нет? А в животе? А в паху? Стул нормальный? Жалобы на самочувствие есть?

На все вопросы, кроме первого, я ответил отрицательно. Болей и жалоб у меня нет, кушаю крайне нерегулярно, а со стулом по жизни проблемы, но к этому я постепенно приспособился.

— Надо же, какой здоровенький получился, — как-то даже слегка разочарованно произнес Гадюкин. — Знаете, я ведь всегда очень внимательно следил за проектом «ЯЦХЕН». Лично не участвовал, но следил очень внимательно, очень-очень внимательно, да-с!.. Очень интересно было, к чему все это приведет! Как и ожидал — привело к абсолютному бардаку! У нас, батенька, по-другому не получается — менталитет-с!

— Ну, если по-честному, весь этот бардак на «Уране» начался не из-за Олега, — неохотно заметил Святогневнев. — Он вылупился, когда все уже закончилось… ну я же тебе рассказывал…

— Мелочи, Лелик, мелочи! — отмахнулся Гадюкин. — Совершенно несущественные детали! Кстати, подай-ка мне иглу, пробирку и жгут. Вы сегодня уже кушали, батенька?

— Угу, — подтвердил я. — А что?

— Да ничего. Не следовало бы. Перед биохимией кушать не рекомендуется… ну да что ж с вами поделать. Согните руку в локте.

— В каком из?..

— В любом.

Даже не поинтересовавшись разрешением, Гадюкин сноровисто взял у меня образцы крови и тканевой жидкости. Ему пришлось изрядно попыхтеть, прежде чем он сумел пробуриться сквозь мой чешуехитин, но это препятствие профессора только обрадовало. Он сломал три иглы и еще две согнул — но с шестой у него наконец-то все получилось. Правда, это была уже не игла, а какое-то хитрое медицинское сверло — по-моему даже с алмазным наконечником.

Еще Гадюкин попросил нацедить в специальные контейнеры немного хвостового яда и кислотной слюны. Кусочек хитина он тоже отпилил.

— Вот бы ему еще и аблацию сделать… — мечтательно протянул Гадюкин, пряча добычу в шкаф.

— Аря, насчет этого мы не договаривались! — встрепенулся Святогневнев.

— Шучу! — расплылся в улыбке Гадюкин. — Шучу я, Лелик, шучу!

— А что такое аблация? — полюбопытствовал я.

— Да ничего особенного, — отмахнулся Гадюкин. — Не обращайте внимания, батенька, это я просто так сказал, гипотетически. Хотя, может, все-таки сделаем?

— Аристарх!

— Шучу.

По-моему, он все-таки не шутит. Знать бы еще, что такое эта аблация. Рабан почему-то молчит, хотя обычно его и кляпом не заткнешь.

— Теперь давайте осмотрим… это, — задумчиво произнес Гадюкин, поворачиваясь к зомби Погонщика Рабов.

Честно сказать, я удивляюсь, как нас вообще пропустили с этим лэнговским уродом. Даже без спинных рогов он все-таки демон, мать его так! Точнее, ходячий труп демона! Да, он человекоподобен… но е-мое, монстр Франкенштейна тоже был человекоподобен! Вы только взгляните на эту харю и скажите честно — хотите, чтобы ночью вам приснилось такое?

Знаю-знаю, у меня у самого бревно в глазу. Поверьте, я в курсе, что на конкурсе страшилищ мне всегда будет доставаться одно из призовых мест. Ну и что с того? Я, по крайней мере, гармонично сложен и для яцхена очень даже симпатичен. А Погонщиков Рабов когда-то сделали из людей — и уж кто-кто, а Древние знали толк во всяких извращениях.

Ну да пес с ними, сейчас важнее другое. Я на базе «Гея», но по-прежнему не имею понятия, где искать Палача. Профессор Гадюкин мне здесь ничем не помог — он даже удивился, когда услышал, что этот гребаный киборг может быть где-то здесь.

Зато он знал, где искать доктора Игошина. Его кабинет шестью этажами выше и дальше по коридору.