Квози - Фостер Алан Дин. Страница 35

Самолет подлетал к озеру, и Чад напрягся, ища глазами дом. Ну вот, наконец-то! Дом стоял такой же неизменный, как и горы. В этом году были сильные снегопады, а это означало высокий паводок и отличную рыбалку. Отец несколько лет пытался приучить к ней Минди, но безрезультатно. Теперь он взялся за Чада, который время от времени сопровождал отца, но все время проводил бесцельно разглядывая облака или листая комиксы. В рыбалке его больше всего привлекала возможность сколько угодно пить содовую воду.

Чаду никогда не было скучно на озере. Время шло, он взрослел, и ему позволяли уходить все дальше и дальше от берега. Он чувствовал себя в горах, как дома и, в отличии от Лос-Анджелеса, здесь не было хулиганов и сексуальных маньяков, а медведи, несмотря на все его попытки встретиться с ними, явно избегали его.

На посадку ушло немного времени. Каждый знал свои обязанности при разгрузке самолета. Последние несколько лет участвовал в этом и Чад. Затем принимались за уборку дома. Отец проверял и запускал холодильник и электричество, составляя список того, что нужно починить или заменить. Мама вместе с сестрой приводили в порядок спальни, а затем перебирались на кухню. День — другой, и они готовы к двухмесячному безделью, как это называл отец.

Чад не переставал удивляться тому, что его сестра, потерявшая голову от стихов и мужчин, продолжала приезжать на озеро. «Одиночество, — утверждала она, — полезно для творческой натуры». Она твердо решила стать писателем. До сих пор ее успехи были незначительными, но она не теряла надежды. Публикация ее стихов в небольшом литературном журнале не принесла денег, но получила положительные рецензии. Была опубликована пара коротких рассказов в журнале, который никто не покупал, и новелла, за которую она получила приличную сумму в 250 долларов.

Она проводила целые дни в своей комнате, распугивая белок и мышей стуком своей пишущей машинки. Минди работала над романом.

«Одиночество жизненно необходимо, — настаивала она. — На озере никто из поклонников не надоедает». Чтобы успокаивать их, она пользовалась телефоном в городе во время редких вылазок за продуктами.

Чад одобрял ее увлечение литературой. Теперь она не донимала его так, как раньше. Он стал для нее чем-то, с чем нужно мириться, а не изводить. Возраст изменил ее в лучшую сторону, хотя было жаль, что больше нет смысла ее дразнить. Теперь она просто не обращала на него внимания, тогда как раньше приходила в ярость. Годы меняют людей.

Примерно через неделю за ужином Чад наконец-то затронул тему, которая давно его волновала.

— Па, ты ведь называешь меня «парень».

— Ты и есть парень.

— И у меня никогда не было проблем в горах, так?

— Так. Именно поэтому мы позволяем тебе отправляться в горы одному.

— Если так, — он сделал глубокий вздох, — тогда вы разрешите мне там переночевать одному?

Отец замер с ложкой у рта и взглянул на мать. Она молчала. Это был неплохой знак.

— Мы уже разрешали тебе.

— Да, но только на веранде или на причале. А я хочу отправиться в настоящий поход с ночевкой. Я справлюсь.

— Но ты не умеешь готовить, да и не на чем.

— А мне и не надо готовить. Я все возьму с собой. Мне ведь много не надо. Всего лишь на одну или две ночи, — продолжал он уговаривать родителей.

Словно призрак из ночи возникли слова сестры:

— Ты испугаешься.

— Я никогда не встречал в лесу никого больше лисицы и, в отличие от некоторых, не боюсь темноты.

Глаза Минди вспыхнули, но она всего лишь вздохнула и печально покачала головой. Может быть, сестра и не была больше его открытым врагом, но и веселья с ней было мало.

— Я обещаю, что не испугаюсь, — он держал себя в руках. — И вообще это моя проблема.

— Если только не упадешь в темноте со скалы, — мрачно вступила в разговор мама.

— Но, ма, я не собираюсь разгуливать по ночам и падать со скалы. Я знаю, как разбить лагерь и развести костер. У меня есть фонарик и спальный мешок. Все будет хорошо!

— А как насчет палатки? — спросил отец. — Я думаю, тебе вполне по силам захватить палатку.

— Я думаю, спального мешка будет вполне достаточно. У него есть дождевая накидка, а я отправлюсь в путь только при хорошей погоде.

— По ночам все еще холодно.

О чудо! Отец, кажется, не против!

— У меня теплый спальный мешок.

— А как же звери?

Чад затаил дыхание, а отец продолжил:

— Там и правда нет никого крупнее лисы. Я думаю, все будет в порядке. Надо же когда-то начинать. Это научит его ответственности за свои поступки. — Он посмотрел на сына. — Будет интересно выяснить, боится ли он темноты или нет. Это будет неплохое испытание.

— Испытание действительно неплохое, но не кажется ли тебе, что он еще мал? — возразила мать.

— Но он здорово соображает для своих лет. Не думаю, что он натворит что-нибудь, да? Чад яростно закивал головой:

— Все будет нормально.

— Он будет идти только в одном направлении. Если что-нибудь случится, мы его легко найдем.

— Ничего не случится, па, — быстро сказал Чад. — Здесь ведь никого нет, а я не собираюсь карабкаться по скалам. Это будет обычная прогулка, только подлиннее.

Что может случиться?

— Ты можешь сломать ногу, вот что может случиться, — мама пожала плечами. — Только одна ночь, по крайней мере, пока. Ты должен вернуться на второй день до захода солнца. Потом посмотрим.

— Отлично!

— Будь осторожен, — сказала Минди и, к его удивлению, улыбнулась ему.

Проведя всю свою сознательную жизнь в словесных схватках с сестрой, Чад не знал, как отреагировать на такое проявление родственных чувств.

Он был так взволнован, что встал до восхода солнца. Мама была уже на кухне. Она приготовила столько бутербродов и лекарств, что их бы хватило на небольшую экспедицию, отправляющуюся в дебри Амазонки.

— Будь внимательнее, — предупредила она его на пороге. — Помни, никаких скал. Просто прогуляйся. Ешь не только сладости и пей побольше воды. — Не обращая внимания на его протесты, она поправила на нем кепку. — Не оставайся подолгу на солнце.

Он отстранился, перевернул кепку козырьком назад и ответил:

— Ма, все будет в порядке. Правда.

— Не задерживайся.

— Конечно, я ведь могу определить время даже по солнцу, — похвастался Чад, хотя разумеется, были часы, теперь уже за десять долларов. — Не беспокойся.

— Не буду, — солгала она. — Куда ты собираешься?

— На север, а затем вдоль ручья.

— Какого ручья?

— Ну того, большого, на западе. Может, я найду его исток.

Она не сдержала улыбки.

— Может, и найдешь. Как ты думаешь его назвать?

— Не знаю еще. Посмотрим. Может, Нил? Нет, это уже было, — он ухмыльнулся. — Конго? А, знаю! Наверное, я назову его Алиса Эйприл.

— Это будет замечательно, — она с удивлением почувствовала комок в горле. — Ну, тебе пора. Не пропусти рассвет.

— Ни за что. Спасибо, ма, — Чад быстро поцеловал ее, надел рюкзак и выбежал из дома.

Мама вышла на крыльцо и проводила его взглядом, пока он не скрылся в лесу. «Черт возьми, — подумала она, — он слишком быстро взрослеет».

С годами Разговаривающий-на-Бегу становился все серьезнее и все чаще удивлял своих друзей и родных. Почти все свое свободное время он проводил в медитации. Это радовало его учителей, но не товарищей. Им было не интересно общаться с ним. Постепенно его перестали приглашать на групповые совокупления и различные игры. Не то, чтобы в его поведении замечались отклонения от нормы, просто он был очень сдержан.

Философы отмечали его удивительное знание книги Шамизин и предлагали ему заняться философией профессионально, но он предпочитал работу, связанную с техникой и прекрасно справлялся со всеми заданиями. Вместо того, чтобы просто приниматься за ремонт, он вначале медитировал, а только затем принимал решение и приступал к работе. В результате он работал несколько медленнее других, но качество его работы было значительно выше. В отношении к занятиям он проявлял гораздо больше ответственности, чем его сверстники, для которых юность была временем игр. Пока они занимались танцами и придумыванием новых нарядов, Разговаривающий изучал электрические схемы колонии, чертежи механизмов, работающих в ней, чтобы быть готовым в случае их поломки. Словно какое-то шестое чувство помогало ему определять место возможного повреждения и предотвратить его. Интуиция Разговаривающего-на-Бегу завоевала всеобщее уважение и экономила ему время. Те, кто раньше насмехались над ним, теперь расточали похвалы.