Ритуал тьмы - Хардебуш Кристоф. Страница 39

— Александр фон Гумбольдт, — младший не сводил с Никколо глаз.

Братья были очень похожи друг на друга, вот только волосы Вильгельма уже поредели и их тронула седина.

— Так вы родом из Отранто? Это в Королевстве обеих Сицилий, Неаполь, если я не ошибаюсь? — поинтересовался Вильгельм.

— Совершенно верно. Но на самом деле я родился и вырос в герцогстве Тоскана. Моя семья живет в Ареццо. Вы бывали в Италии?

— О да. Несколько лет я был послом Пруссии в Ватикане. Рим — великолепный город, сохранивший былую красоту. Там витает дух античности, а древние руины позволяют погрузиться в прошлое.

— Мой брат сердцем почти итальянец, должен вам сказать, — Александр лукаво улыбнулся, и вокруг его голубых глаз образовались морщинки.

— Зато ты у нас почти француз, а может быть, и настоящий парижанин, — Вильгельм поморщился. — Такая истинно прусская добродетель, как скромность, стала тебе совершенно чуждой.

Никколо почувствовал, что слова старшего брата прозвучали достаточно резко, и попытался смягчить ситуацию.

— Париж — прекрасный город, хотя… скажем так, не особо чистый, — он решил сменить тему.

— Города не бывают чистыми, — возразил Александр. — Но вы сказали, что хотите воспользоваться нашим драгоценным временем, — наклонившись к Никколо, он заговорщицки понизил голос. — Если вы спасете меня от здешней чудовищной скуки, то я только рад, — он выпрямился, не обращая внимания на укоряющий взгляд брата. — Но вы, наверно, хотели поговорить не о чистоте французских городов, не так ли? Я надеялся, что тема будет поинтереснее.

— Действительно, я хотел расспросить вас о ваших поездках, господин фон Гумбольдт. Меня крайне интересуют некоторые вопросы, связанные с зоологией.

— Так как мне нечего добавить к красочным рассказам моего брата о диких животных, я, с вашего позволения, пойду поболтаю с Мельбурном [43], — вежливо кивнув, старший брат откланялся.

Александр посмотрел ему вслед, а потом повернулся к Никколо.

Уильям Лэмб, виконт Мельбурн — муж Кэролайн Лэмб.

— Обычно, находясь в светском обществе, я избегаю скучных разговоров о моих поездках, чтобы не утомлять ими слушателей. Но для вас я с удовольствием сделаю исключение, — у фон Гумбольдта были совершенно удивительные глаза, умные, приветливые, с заразительными веселыми огоньками. — О чем же вы хотели поговорить? Какая из Божьих тварей вас интересует?

— Волки, — склонившись вперед, тихо сказал Вивиани.

— Необычная область интересов, — одобрительно произнес Александр, опуская Никколо руку на плечо. — Может быть, пройдемся?

Они протолкались сквозь толпу и вышли в коридор. Тут было значительно тише и прохладнее.

— Можно сказать, что canis lupus [44] — мой конек, — продолжил Никколо.

Отпив вина, Гумбольдт смерил его долгим взглядом.

— Ну что ж, должен отметить, что волки — не моя область исследований, но, как представитель естественных наук, я, конечно же, интересовался разнообразием видов во всех его проявлениях. Волк — очень распространенное животное, его можно встретить и в Европе, и в России, в Азии и Африке, и даже в Северной Америке. Что касается Южной и Центральной Америки, куда я ездил с экспедициями, то, насколько мне известно, волков там нет. Кстати, я бывал и в Северной Америке, но лишь пару недель — тогда я гостил в Филадельфии, — Александр заговорщицки оглянулся. — Не рассказывайте об этом никому из гордого племени англичан, но в бывшей столице Соединенных Штатов волки не бегают по улицам, а люди там вполне способны ходить на двух ногах и разговаривать.

Никколо улыбнулся. Этот немец был одарен и красноречием, и чувством юмора.

— Меня интересует не столько зверь как таковой, — Никколо запнулся, пытаясь сформулировать свой вопрос так, чтобы он не прозвучал безумно.

— А что же?

— Вам известны легенды об оборотнях?

— Вы имеете в виду вервольфов? Ликантропов? — Гумбольдт удивленно приподнял бровь.

Вивиани думал, что немец посмеется над ним, но увидел в его глазах лишь любопытство и потому кивнул.

— Я знаю, что это звучит довольно странно, но я интересуюсь историями о волках. Мифы, суеверия и тому подобное, — он старался, чтобы его голос звучал беззаботно и собеседник не почувствовал, насколько ему нужны эти знания.

— Ах, вы говорите об этнографии? Так мы уже оказываемся ближе к моей любимой теме. Что ж, легенд и мифов об оборотнях существует предостаточно, друг мой. Люди верят и силу животных и пытаются обрести ее, Можем привести пример из истории моего народа. Ваши предки, римляне, весьма неуважительно отзывались о подобных ритуалах варваров, если я не ошибаюсь.

— Но, по-моему, эти ритуалы никак не связаны с ликантропами.

— Позволю себе с вами не согласиться. Вам известны легенды о берсерках викингов? Эти воины надевали на поле боя шкуры — шкуры волков! — и их раны заживали с поразительной скоростью. Вот вам доказательство того, что эти люди ценили свойства животных и пытались сами обрести их.

— Вы хотите сказать, что все дело в их духе?

— А в чем же еще? В теле? Я не верю в то, что берсерки действительно превращались в волков.

Никколо вспомнил поляну возле Женевского озера, запах пороха, кровь, рев и рычание, испачканный кровью рот Шелли, ружье в своих руках — и помотал головой, отгоняя эти мысли.

— В любом случае подобные легенды существуют повсюду, — продолжил Гумбольдт. — Легенды о людях, которые умеют принимать облик зверя. Кстати, это было типичное обвинение во времена охоты на ведьм. Католическая церковь, видимо, всегда боялась оборотней. Но есть страны, где слухи об обладании подобными качествами вызывают не страх, а скорее уважение или восхищение. Хотя мы, европейцы, склонны считать себя венцом цивилизованного мира, во многом наши взгляды остаются довольно мелкими, — Александр вошел в раж. Он энергично жестикулировал, его глаза сверкали.

— А вы не думаете, что в этих легендах… может быть сокрыта истина? — осторожно поинтересовался Никколо.

— Как вам известно, я ученый, — Гумбольдт покачал головой. — Меня интересует вопрос о том, что именно заставляет людей верить в подобные представления о природе. И я полагаю, что в основе всего скрыт страх. Взять хотя бы волка. Дикий зверь, избегающий контактов с людьми. И что мы делаем? Мы начинаем на него охоту. Люди других культур лучше понимают необходимость мирного сосуществования. Но вам ли это говорить!

— Что вы имеете в виду? — удивился Вивиани.

— Несомненно, на родине вы стали свидетелем того, как обращаются друг с другом европейцы. Я живу и работаю в Париже, очень люблю этот город, страну и ее жителей. Тем не менее, именно там началась худшая из когда-либо виденных человечеством войн.

— Homo homini lupus... — пробормотал Никколо.

— Вы читали Гоббса?

Вивиани кивнул.

— Вот именно, — улыбнулся Гумбольдт. — Гоббс говорит, что человек человеку бог, когда речь идет об отдельных гражданах, но человек человеку волк, если мы говорим о государствах.

— Надеюсь, мой брат вам еще не наскучил подробным описанием своих путешествий, дорогой мой шевалье? — Никем не замеченный, к ним подошел Вильгельм.

— Ни в коем случае, — поспешно ответил Никколо. — Ваш брат любезно ответил на мои вопросы, хотя они, возможно, показались ему глупыми.

— Совсем наоборот, — Александр покачал головой. — Я сожалею о том, что не могу ответить на них подробнее. Но если нас так интересует эта тема, то я посоветовал бы вам обратиться к моему другу Жану-Батисту Обри и его сестре Жанне. Они оба превосходные этнологи и занимались народными суевериями, распространенными в Османской империи. Во время своих поездок они узнали много интересного об обычаях мусульман.

— Вот как? Если вас это не затруднит, я был бы очень благодарен вам, если бы вы дали мне их адреса — с удовольствием написал бы им обоим.

— Непременно. Завтра утром я их вам пришлю.