Император Терний - Лоуренс Марк. Страница 48

Короче говоря, я пробыл в море всего один день, и в тот самый день на нолпути между континентами, когда с обеих сторон не видно земли благодаря непроглядным прибрежным туманам, пришел час моего рождения, и я вступил в свой шестнадцатый год.

Я прибыл в порт Альбус, дочерна загоревший под солнцем Кордобы, которое, по правде, такое же, как в Кадисе, Венните и Морроу, хотя жители Кордобы считают, что их солнце — особенное и принадлежит только им. Я перебрался через пролив по набережным, кишевшим маврами, нубанцами, жителями Аравии, Лошадиного берега и Королевств Порты. Капитан Ахам с «Кешафа» согласился перевезти меня в то утро. Я ждал, пока мускулистые нубанцы, черные, как тролли, перенесут на берег остатки его грузов. Они складывали в стопки соляные блоки толщиной в ладонь и в половину квадратного метра размером, привезенные из каких-то неизвестных земель, лежащих за великой пустыней, на верблюдах. Рядом с ними — корзины фруктов из рощ Марока. Лимоны, такие большие, каких мне прежде не доводилось видеть, и плоды деревьев, которых я в жизни не встречал. Портовый грузчик назвал мне их: ананасы, карамбола, волосатые личи. Я купил по штуке каждого за пару медяков и поднялся на борт час спустя с липкими руками, липким лицом, липким кинжалом и ртом, жаждущим еще испробовать вкус далеких берегов.

Пока я ждал и ел фрукты, ко мне в проходе между штабелями бочек присоединился какой-то человек. С виду еще более странный, чем кто-либо из толпы на набережной.

— Сэр Йорг из Конахта. — Я небрежно поклонился. — А вы, часом, не флорентинец?

Он кивнул, не снимая высокого цилиндра с широкими полями. Видно было лишь его лицо, пухлое, совершенно белое. Как он умудрился не обгореть докрасна, не представляю.

— Я в жизни не встречал современного флорентинца.

Мне не понравился этот быстрый кивок, и я выплюнул все остатки вежливости вместе с жесткой кожурой ананаса.

Он ничего не смог на это ответить и отвернулся туда, где два человека волокли его багаж, покрытый той же черной тканью, из которой были скроены его плащ, узкие штаны, жилет и рубашка. Симфония в черных тонах, нарушаемая лишь его белыми перчатками и, разумеется, кислой белой физиономией. Пот стекал с его носа и, казалось, пропитал весь плащ, да так, что тот блестел.

— Флорентинский банкир направляется в Африку без единого телохранителя? — спросил я. — Я готов несколько дней защищать вас от разбойников за звонкую монету.

Я думал, что привлеку меньше внимания, будучи телохранителем еще более неуместного персонажа, чем я сам.

Он покосился на меня, не удосужившись скрыть отвращение.

— Благодарю вас, сударь, не нужно.

Я пожал плечами, зевнул и запрокинул голову. Я представил, каким потрясением должен был стать огромный дикий мир для любого из банкирских кланов после долгого покоя, который поддерживали во Флоренции их заводные солдаты. Еще кусочек ананаса блеснул на кончике моего ножа, и я его шумно сжевал.

— Ваше имя, банкир?

— Марко Онстантос Эвеналин из Золотого Дома, Южное торговое отделение.

— Ну что ж, удачи, господин Марко.

Я повернулся к нему спиной и прошел на борт. Вероятно, ему и понадобится вся удача, какая только возможна, но рассудок подсказывал: что-то такое в нем было, а не то он не смог бы забраться так далеко от счетных столов Флоренции.

На истертых белых палубах «Кешафа» я часами смотрел на воду, стоя на носу, и обнаружил, что, хотя почернел на юге, солнце все еще могло обжечь меня. Вторую часть пути я проскучал в тени парусов.

— Милорд?

Слуга капитана принес воды в кожаном сосуде.

Я принял ее. Никогда не отказывайтесь от воды там, где сухо, а ведь не найдется места суше, чем моря близ Африки.

— Благодарю.

Жажда сделала меня благодарным.

Я путешествовал скорее как бедный дворянин, чем как король, и письма моего деда при необходимости открывали передо мной двери. Сбросил тяжесть своего титула — и жизнь стала куда проще. Я отхлебнул воды и откинулся на бухту каната. Давно я не чувствовал себя настолько вольготно. Я был сыт по горло формальностями Альбасита, хоть и избежал угрожавших мне приемов. Лучше изучать Империю инкогнито, на улицах и, если понадобится, в сточных канавах, чем среди фонтанов в душистой тени замков.

В такие времена, обретя покой в анонимности, я мог лишь задаваться вопросом: если я нахожу удовольствие в отрешении от уз королевской власти, тогда зачем я по-прежнему претендую на более высокий трон и на более тяжелую корону? Вокруг скрипели снасти, хлопали паруса, дул морской бриз, высушивая пот, и искать ответы на такие вопросы было нелегко. Мои пальцы нашли ответ. Медная шкатулка с узором в виде терний. Даже здесь, в широком синем море, гонимого беспокойными ветрами, дитя находило меня, и хотя в шкатулке могли содержаться худшие из моих преступлений, многие из них все еще блуждали свободно, и если я буду странствовать слишком долго, какой бы светлый рай я ни обрел, прошлое настигнет меня, поднимется темной волной и нарушит покой.

Если тебе нужно бежать, если есть куда бежать, это не совсем трусость. А если надо куда-то бежать, отчего не к имперскому трону, далекому и недоступному. В конце концов, получить все желаемое — это почти такое же страшное проклятье, как исполнение всех мечтаний.

Юсуф Малендра встал со мной у борта корабля. Высокий, худой, в развевающихся на ветру свободных одеждах. Капитан Ахам представил нас друг другу, когда я взошел на борт, — это был единственный пассажир, кроме Марко и меня, но до сих пор он где-то прятался, что не так-то просто на маленьком корабле. Современный флорентинец, Марко с длинной фамилией, начал блевать за борт, когда мы еще были в гавани, и едва не потерял эту свою странную шапку. Вскоре он исчез в трюме. Возможно, Юсуф тоже там сидел.

— Впечатляет, правда?

Он кивнул в сторону горы Тарика, все еще огромной, хотя до нее уже было много миль.

— Не то слово. Этот Тарик, наверное, был великий король, — сказал я.

— Никто не знает. Это очень древнее имя. — Он ухватился за борт обеими руками. — Все наши имена древние. Зодчие записали свои имена в машинах, и мы теперь не можем их прочесть. Солнца сожгли все написанное на бумаге, кроме самых древних записей, которые хранились в глубоких подвалах, тебе это известно? Записи, которые мы нашли, были ценными скорее в силу древности, чем из-за хранившихся в них тайн. Когда земля стала обитаемой и люди вернулись туда, большая часть обнаруженных ими рукописей оказалась греческими и римскими.

— Значит, мы отстали от Зодчих во всем, даже в именах?

У меня с губ сорвался короткий смешок.

Мы какое-то время стояли и смотрели на то, как кружат чайки, и слушали их крики.

— Едешь в гости к родне в Марок? — спросил он. — Женишься?

— Думаешь, я понравлюсь вашим дамам?

Я повернулся к нему обожженной стороной лица.

Юсуф пожал плечами.

— Дочери выходят замуж по приказу отца.

— А ты — ты женишься?

Я перевел взгляд от тонкой кривой сабли у него на бедре к темной массе его курчавых волос, скрепленных костяными гребнями.

Он запрокинул голову и рассмеялся.

— Вопрос за вопрос. Ты явно провел немало времени при дворе. — Он облокотился о поручень при очередном качке и хитро посмотрел на меня. — Я слишком стар для новых жен, сэр Йорг, а ты, вероятно, считаешь, что слишком молод для первой?

Темные, темнее кожи карамельного цвета, губы сложились в улыбку. Ему было, наверное, лет тридцать, не больше.

Я пожал плечами.

— Во всяком случае, слишком молод, чтобы жениться. Чтобы удовлетворить ваше любопытство, лорд Юсуф, скажу: я просто путешествую, чтобы посмотреть мир.

Волна шлепнула по носу корабля, обдав нас брызгами.

Мароканец вытер лицо.

— Соленая! Давай надеяться, что в мире найдется и кое-что получше, а?

Снова ухмылка, зубы длинные, ровные, странного серого оттенка.

Я ухмыльнулся в ответ. Меня вполне устроила бы одиссея, плавание на обломках корабля и утоление жажды мочой. Один день на море — это слишком мало. И потом, знакомство с новым миром стоит трудного путешествия, а не просто прыжка через пролив шириной в тридцать миль.