Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 37

Но Рубеус настойчив. Он возвращается, каждый день или ночь. И сегодня тоже.

- Поговори со мной, - Рубеус садится рядом, и я начинаю ощущать себя еще более беспомощной и больной, чем есть на самом деле. Темные волосы, черные глаза, высокие резко очерченные скулы, наверное, он красивый, но мне уже все равно. - Конни, пожалуйста, поговори со мной.

- О чем? - в горле першит, и лежать неудобно, без крышки капсула похожа на обыкновенную кровать, только жестче. Да и не бывает кроватей из прозрачного пластика.

- Например, о том, зачем ты это сделала? Тебе, что, так надоело жить? Настолько все плохо, что только умереть?

- Уснуть, и видеть сны. Быть может, вот в чем трудность: какие сны приснятся в смертном сне…

- Что?

- Шекспир. Поэт такой древний, - Господи, ну и чушь же я несу.

- Поэт, значит. Никогда не понимал смысла в стихах. Если гимн церковный, то еще ладно, но когда ни о чем… или о смерти… зачем писать стихи о смерти?

- Не знаю, но ведь красиво же.

- И ты тоже из-за красоты решила? Или другие причины были?

- Были, - все-таки неприятного разговора не избежать. Ненавижу объясняться, но он имеет право. Или не имеет? Или потребует объяснения вне зависимости от этого мифического права? Можно снова отвернуться и замолчать, тогда он уйдет. Но тогда одиночество, капли застывшей краски на стене, мерное тиканье приборов и размышления о смысле жизни? Уж лучше разговор, неприятный, но честный.

Рубеус ждет, не торопит, а я не представляю, с чего начать.

- Я поняла, что должна уйти и просто выбрала путь.

- Просто? Ты просто выбрала? - Он начинает злиться. - Взяла и выбрала, так? А обо мне ты подумала?

- А ты обо мне думал? Хотя бы раз все время? Ты стыдился меня. Пенял на мою неспособность вникать в дела. А мне плевать на дела. Мне нужно было, чтобы ты со мной поговорил. Нормально, без крика и Микиных советов. Не поверишь, но поначалу я на что-то надеялась, дура, да? А потом ты сказал, что лучше бы мне не возвращаться, и я поняла, что и в самом деле лучше. Причем для всех. Я лишняя здесь, в замке, в жизни этой. Так чего за нее цепляться? Обидно только, что могла бы раньше уйти, не так больно было бы.

Молчит. Точно подписывается под каждым сказанным словом. Правильно, а чего я ждала? Извинений?

- А чего ты ждала? - жесткий тон, жесткий взгляд, скрещенные на груди руки, когти черными мазками выделяются на белой плоскости халата. - Того, что будет как полтора века назад? Ты сама отгородилась от жизни, запершись в выдуманных обидах. Да мне некогда было разбираться с ними, я не умею и не хочу учиться, потому что бегать за существом, которое думает только о себе, глупо.

Существо… я не человек, и не да-ори, я - абстрактное существо, которое всем мешает. Главное, не заплакать, не здесь, не при нем. Потом, когда уйдет, чтобы никто не видел.

- Я не это хотел сказать, извини.

Легкое прикосновение заставляет вздрогнуть, и Рубеус убирает руку.

- Я просто не мог бросить все на самотек ради… - Рубеус осекся, ну да я и так поняла, где уж не понять, когда все сформулировано настолько ясно. Да и до разговора этого тоже все ясно было, мне остается лишь сохранить хорошую мину при плохой игре. Черт, до чего же сложно улыбаться… и губы потрескались. Отвечаю и сама удивляюсь, насколько спокоен и даже равнодушен голос.

- Ради меня? Да нет, Рубеус, я не настолько наивна, чтобы ожидать от кого бы то ни было подобного подвига. Да и вообще не понимаю, зачем ты здесь, ведь у Хранителя столько дел, ни минуты покоя. Война опять же. Мика.

Он поднялся и вышел, только у самого порога, обернувшись, бросил:

- Ты стала очень злой.

Злой? Я стала злой? Да, черт побери, я стала злой, потому что быть доброй - больно.

Мика пришла дня через два, и честно говоря, я даже обрадовалась ее визиту - лежать в полном одиночестве тоскливо.

- Привет, - сегодня на ней белый наряд, столь же изысканный сколь раздражающе роскошный. - Как самочувствие?

- Великолепно.

- Я рада, - Мика небрежным жестом поправляет волосы. Тонкие браслеты золотой волной скатываются к локтю, потом снова к запястью… красиво. - Знаешь, я так переживала…

- Не верю.

- Ну и правильно делаешь. Слушай, тебе не кажется, что здесь как-то мрачновато, а? Лично у меня в подобной обстановке возникают мысли отнюдь не о выздоровлении.

- А ты болела?

- Нет. Я как-то стараюсь избегать… травм. И тебе советую. - Она произнесла это с таким искренним участием, что я едва не прослезилась от умиления. Я вообще в последнее время какой-то слишком уж чувствительной стала.

- Спасибо.

- Я вообще-то поговорить хотела… надеюсь, ты не станешь ябедничать? А стены все-таки надо будет перекрасить… нежно-зеленый или бежевый? Тебе какой больше по вкусу?

- Бежевый.

- Значит, в зеленый. Прости, ничего личного, но Хельмсдорф - мой дом и я в нем хозяйка. Я помню такой, каким он был раньше, и вижу, каким стал теперь, не без моего, заметь участия. Я знаю здесь каждый камень. Я чувствую замок, его потребности, желания, саму его суть, а ты - чужая. Ты сама понимаешь, что чужая здесь, и останешься чужой. Я лично ничего против тебя не имею, но…

- Но мне лучше уйти, так?

- Да. Рубеус, конечно, предложит тебе остаться и, возможно, даже будет уговаривать. Я надеюсь, ты не согласишься.

- А почему нет? Места здесь много.

- Не для тебя. Ты мешаешь, Коннован.

- Кому, тебе?

- Мне. И Рубеусу. И Карлу, который вынужден отвлекаться на твои истерики, вместо того, чтобы уделять внимание делам гораздо более важным. Кстати, он дико зол.

Не сомневаюсь и не удивляюсь, как-то у меня не получается жить так, чтобы Карл не злился. Мика хмурится и поспешно, пока я не начала возражать, добавляет:

- Конечно, ты можешь воспользоваться ситуацией. Женщины вообще умеют внушать мужчинам чувство вины, я сама такая. Но Коннован, разве тебе не будет противно оставаться там, где твое присутствие, мягко говоря, не слишком уместно? - Она выжидающе смотрит в глаза. - Почему ты не умерла, Коннован? И почему вообще вернулась? Тебя никто не ждал и не ждет, ты никому здесь не нужна.

Украшенные перстнями пальцы касаются моей щеки. Неприятно. А Мика, наклонившись, шепчет.

- Почему ты так стремишься жить, когда вся твоя жизнь - сплошное недоразумение? Ты неудачница, Коннован, и если хочешь что-то исправить, то найди в себе силы и доведи начатое до конца.

Ее волосы щекочут кожу, ее губы почти касаются уха, а слова ядовитыми змеями вползают в душу.

- Я тебе даже помогу, вот держи, - Мика вкладывает что-то в руку. - Здесь столько всяких лекарств… главное выбрать правильное. Дозу рассчитать. Тебе хватит и четырех таблеток. На всякий случай можешь пять. Больно не будет. Ты ведь не обижаешься на меня, Коннован? Я всего-то сказала правду. Все милая, мне пора. И ты долго не тяни.

Она уходит, только запах духов и пять круглых таблеток на ладони напоминают о том, что недавно здесь была Мика. И еще боль. Почему с каждым днем мне становится только больнее? Почему они не хотят оставить меня в покое? Почему они вообще звали меня, если теперь жалеют, что я не умерла?

Таблетки без маркировки. Розовый цвет, успокаивающий, безопасный. Интересно, что это? Вряд ли прямой яд, скорее, лекарство, одно из тех, что имеются в лазарете, иначе потом будет сложно объяснить, откуда я его взяла. Хотя… вряд ли кто-то станет доискиваться причин. Кому я нужна?

Мика права - никому.

Так может, стоит последовать «дружескому» совету, я ведь пыталась уже, другое дело, что эта попытка провалилась. Сама виновата.

У кого спросить о смерти, о пяти розовых таблетках на ладони, проглотить и обрести обещанный покой, уснуть и видеть сны. Я согласна даже без снов, лишь бы избавиться от этого угнетающего осознания собственной никчемности.

Жить? Ради чего? Ради кого? Мифическая надежда, что все пройдет, забудется и станет как прежде? А как было прежде? Я не помню.