Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 42

- Во-первых, Ярви - не потаскуха, и ты это знаешь. Во-вторых, завтра же ты прилюдно раскаешься, расскажешь, как все было на самом деле. Ну а в-третьих, если ты хотя бы глянешь в ее сторону, то разговаривать я больше не стану. Пуля в лоб и все.

Визг сменился тонким поскуливанием, видать, собаку задело серьезно. Ну до чего нехорошо получилось, в следующий раз, если выпадет подобная ситуация, стрелять надо вверх.

- А сам что делать станешь? Думаешь, тут станут убийцу терпеть?

- Уйду. - Фома поставил пистолет на предохранитель, просто, чтобы еще кого случайно не ранить. - Мир большой, и это место ничем не хуже и не лучше любого иного. Так что ты подумай, Удольф, благо почти целая ночь впереди.

«Я не собирался изгонять его из деревни, более того, был весьма и весьма удивлен тем фактом, что Удольф предпочел бежать, бросив и жену, и детей, и нажитое имущество, но не допустить, чтобы другие увидели истинную его сущность. Теперь в деревне косо смотрят не только на Ярви, но и на меня, только в отличие от нее я к этим взглядам равнодушен, потому как понимаю правильность моего поступка и если за что себя корю, то лишь за то, что не сделал этого раньше».

- Они тебя не простят, - Ярви сидела в темном углу, вычесывая склоченную собачью шерсть, пес жмурился и терпел, только вздрагивал, когда пальцы девушки касались раненого места. - Сейчас говорят, что собаку ты пожалел, а человека нет.

Она ласково потрепала пса по загривку, тот, потянувшись, лизнул руку. А на Фому рычит, помнит, наверное, кто боль причинил. Собаку Фома нашел по другую сторону забора дома Удольфа, когда на следующее утро пришел за ответом. Зверь лежал, распластавшись в луже собственной крови и скулил, ослабевший и беспомощный. Тогда злость на Удольфа только усилилась, правда потом как-то так получилось, что злость исчезла вместе с Удольфом. А собака осталась. И Ярви осталась, пока не улыбается, но и не плачет больше, синяки скоро сойдут с лица, а в деревне не осталось никого, кто бы мог причинить ей вред.

- Это ты так думаешь, - встрял Голос, но Фома отмахнулся, у него было одно очень важное дело, и он понятия не имел, как к нему подступить. Поэтому сидел, делая вид, что пишет, а сам наблюдал за тем, как солнечный свет скатывается по волосам Ярви, солнечными зайчиками оседая на платье. Красивая, до чего же она красивая. Легкая светлая и чистая, и у него, конечно, мало шансов заручиться ее согласием, но попробовать стоило, и скрестив пальцы на удачу, Фома спросил:

- Ярви… ты выйдешь за меня замуж?

Вальрик

Желтый песок арены раскалился добела, а может, просто казалось, что раскалился. Босые ноги проваливались по щиколотку, а на коже моментально высыпали круглые капли пота. Его противнику проще, чернокожий, худой, словно высушенный искусственным солнцем, он двигался со звериной легкостью, и Вальрик ощущал себя неуклюжим.

Не думать ни о чем, кроме поединка. Вдох-выдох. В руке привычная тяжесть клинка. А песок не позволяет ногам скользить. Сближение. Темнокожий танцует. Шаг вперед - шаг назад и снова вперед. Тяжелый меч противника чуть описывает полукруг у самой земли, и мелкие песчинки взлетают облаком пыли… Когда расстояние, разделяющее их сокращается до нескольких шагов - плоский нос, желтое кольцо в ухе и шесть белых полос-шрамов на черном плече - темнокожий атакует.

Отбить - сабля, столкнувшись с тяжестью меча, жалобно стонет. Уйти и ответить. Острие радостно взрезает черную кожу. Царапина. Первая кровь возбуждает.

Вдох-выдох. Вальрик не хочет убивать этого человека. Победить - да. Убивать - нет.

Вдох. Атака, уйти от которой не получается. Навязанный рисунок боя. Темнокожий сильнее и выше. Бронзовый меч тяжестью сминает легкие сабельные удары, и Вальрику приходится отступать. И снова отступать. Вычерненное лезвие вспороло воздух у самого лица и…

Выдох. Провал беспамятства. Единственная мысль - убить.

Убить, убить, убить! Свист, стон, падение. Ноги поехали по песку, а клинок вырывается из пальцев. Вывернутое запястье теряет чувствительность и… преграда исчезает.

Убить. Запах чужого страха туманит остатки разума.

Убить?

Неподвижное тело. Ладони зарылись в желтую шубу песка. Серьга слабо поблескивала, а из широкой рубленой раны расползалось черной пятно крови. Меч лежал тут же, перерубленный пополам, будто сделан из крашеного воска, а не бронзы, на сабле зазубрины, но… невозможно перерубить меч саблей.

В глазах мертвеца чудилась обида, и, опустившись на колени, Вальрик закрыл глаза. Он не хотел убивать, он даже не помнит, как это произошло. Где-то высоко, на потолке заменяющем небо, одна за одной начали гаснуть лампы.

Собственная комната показалась еще более тесной и похожей на клетку, чем обычно. Раздеться, умыться и спать. Быть может, сегодня повезет и сон не будет просто сном, а будет светло-солнечный лес, напоенный ароматом цветущего вереска и янтарной смолы, хрупкий сухой мох, кружево ветвей и бурые лохмотья сосновой коры… и Джулла. Хотя бы там увидеть ее…

Усталость появилась внезапно, точно специально ждала, пока Вальрик расслабиться, чтобы предъявить права. Боли не было, но и сил тоже. Вальрик сел на кровать, прислонившись к стене, и закрыл глаза. Жаль, что так вышло сегодня, но если Бог есть, то он видит, что Вальрик не хотел убивать. Просто не справился с собой. И если выпадет снова драться, то снова не справится, заранее противно… но и по-другому никак.

Когда Вальрик почти собрался с силами, чтобы встать, появился Ихор, вошел без стука и, поставив на стол термос и весьма объемную на вид кружку, заметил:

- Хозяин доволен, - Ихор выглядел непривычно раздраженным, да и руки заметно дрожали. - Пей.

Он протянул кружку, в которой плескалось что-то бурое и весьма неприятное на вид. Вальрик послушно выпил, на душе было тошно, раз за разом он прокручивал утреннюю схватку, пытаясь уловить тот момент, когда в очередной раз потерял контроль. Момент не улавливался.

- Как это было? - Вальрик не сомневался, что Ихор наблюдал за схваткой, потому и спросил.

- Как? А тебе и вправду интересно? Бой перешедший в бойню, вот как это было. Сначала ты обезоружил противника, а потом убил, хотя он поднял руки, показывая, что признает поражение. Но тебе ведь плевать, ты же себя не контролируешь!

- А чего ты хотел? - к горлу подступило раздражение пополам с обидой. - Ты же знал, что остановиться я не могу. Пытаюсь, но не могу. Я не хотел участвовать в этих чертовых играх, мне надоело убивать, но ты сам напомнил, ради чего стоит жить. А теперь снова не доволен.

Голова неприятно кружилась, Вальрик попытался встать, но комната покачнулась.

- Успокойся. Ложись, вот так. Отдыхай, - Ихор помог раздеться. - Да не злюсь я, просто, тошно смотреть на то, что с тобой происходит.

- Что ты мне дал?

Сон наплывал теплыми волнами, хотелось закрыть глаза и с головой погрузиться в уютную дремоту, но Вальрик держался. Сначала договорить, а потом спать.

А о чем разговор? Он не помнил, ничего не помнил… и не надо, память причиняет боль, а во сне легко и спокойно… покойно… покой - это смерть, он не хочет умирать, у него есть еще здесь дела. Мысль принесла пробуждение.

- Очнулся? - Ихор все еще был здесь, сидя за столом, читал книгу. Откуда в казарме книги? Книги в библиотеке, а библиотеки в замках. Голова тяжелая, мысли ворочаются крупными булыжниками, царапая друг о друга каменные бока, и во рту неприятная сухость. Зато слабость прошла, вернее сменилась удивительной легкостью, Вальрик ясно ощущал каждую мышцу, и сердце, и эластичные трубки сосудов, и желтые ниточки нервов. Такого с ним еще не случалось.

- Чем ты меня напоил?

- Травяной настой, помогает расслабиться после боя, силы восстановить, вот только на тебя он как-то странно подействовал.

Вальрик попытался сесть. Эта непонятная легкость несколько мешала координации движений, но в целом нынешнее состояние ему нравилось. Еще бы воды выпить, но для этого придется вставать, Ихор не делает попыток помочь, сидит и смотрит, точно ждет чего-то.