Причастие мёртвых - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 66

Серьги он трогать не стал, не снимал их никогда — дырки в ушах слишком быстро затягивались, а протыкать новые невелика радость. В общем, больше всего времени ушло на то, чтобы смыть один мейк и нарисовать другой. Не рейдовый. Драться в клубе, где проходит благотворительный аукцион в пользу детей-сирот, может и придется, но готовиться к этому — по-любому извращение.

А вот Мартин выглядел так, будто как раз драться и собирался. «Черное с блестяшками»? Ну-ну. Черное — с этим не поспоришь. Демон был облит черной тканью от горла до лодыжек, до верха претенциозных ботинок с серебряными ремнями и пряжками. Два огромных серебряных же скорпиона вцепились лапами в его запястья, еще один изображал пряжку ремня, и еще двое притворялись украшениями на ножнах двух висящих на бедрах ножей.

Притворялись. Изображали.

Puta madre…

Заноза порадовался, что боится только шестиногих тварей. Скорпионы были настоящими. Живыми. Они не двигались, они казались сделанными из серебра, они, может, и были посеребрены сверху, но, скорее всего, это какая-то специальная порода.

Специальная порода живых серебряных скорпионов. Домашние любимцы. Трындец какой-то.

Ножи на их фоне даже как-то потерялись.

— Они не разбегутся? — спросил Заноза осторожно. Он прямо сейчас засомневался, действительно ли не боится скорпионов и пауков. Причем, с какой радости вспомнил про пауков, вообще непонятно.

Мартин хмыкнул.

— А ты молодец, мой упырь. Думаешь, они живые?

— Разве нет?

— Только для демонов. По ходу, для вампиров, видимо, тоже. Лэа не говори, они ей нравятся.

— А она где?

— В Питере. Ждет нас. Или не ждет, — Мартин пожал плечами. — Пойдем, что ли.

Оказалось, что Питер — это город. На той же планете, что и Москва Мартина.

— Санкт-Петербург, — объяснил Мартин, когда вокруг них вспыхнуло кольцо портала, — так понятней?

Да, так было понятней. Санкт-Петербург и Москва — две русские столицы.

— Столица одна, — Мартин улыбнулся, — ни черта-то ты не знаешь. Хотя, конечно, у вас там их, может, и две. Я тоже ни черта не знаю.

Лэа ждала их. И не одна. Портал открылся в полутемный коридорчик, куда доносилась приглушенная музыка, там-то, нетерпеливо притопывая ногой, она и ожидала. В сиреневом платье с юбкой-колокольчиком и круглоносых туфельках с пряжками она выглядела лет на пятнадцать. И превратилась в настоящую принцессу. Стройная фигура стала хрупкой, белая кожа — прозрачной, голубые глаза — огромными и бездонными. Лэа играла в милую девочку, ей нравилась игра, у нее получалось. Если б Заноза не влюбился в нее еще в первый вечер на Тарвуде, сейчас было бы самое время. А рядом с Лэа, приобняв ее за талию, стоял высокий, широкоплечий мужчина. Лет тридцати. Ровесник Хасану, может, на пару лет старше. Коротко стриженый блондин, в расстегнутой кожаной куртке с цепями и заклепками, и в кожаных же штанах. Застегнутых. На штанах клепок и цепей тоже хватало.

Заноза привычно принюхался. И Мартин ударил его по предплечью. Сильно, резко. Отбил руку вниз. Раньше чем пальцы коснулись рукояти пистолета.

Быстрый демон.

Хрен там. Умный демон. Знал, что будет, следил, готовился остановить, поэтому и успел вовремя. Ну, и быстрый конечно, чего уж.

— Вот видишь, — сказала Лэа, — они пришли, я же говорила. Это Заноза. Заноза, это Сергей Погорельский. Тебе, правда, не выговорить. Занозер отказался участвовать, — она очень по-принцесски скривила губы, — и Мартина подбил. А мог бы стать лучшим лотом. Серега, он бы тебя сделал.

— Привет! — Сергей Погорельский шагнул вперед, протянул руку, — чего отказался-то? Мартин, а ты?

Мартин оттер Занозу плечом, пожал Погорельскому руку, улыбнулся во все тридцать два зуба. Не демон, а заряд позитива и дружелюбия:

— Привет! Что нам с тобой делить больше нечего? А Заноза, вообще, по-русски не говорит, толку от него тут…

— Ну, Занозе, чтоб покорить наших дам, разговаривать не обязательно, — улыбка Погорельского была менее ослепительной, чем у Мартина, зато куда более искренней, — Заноза, ты музыкант?

Заноза мотнул головой. Разговаривать с этим… смертным он не хотел. Чтобы разговаривать, нужно было набрать воздуха в легкие, а это означало — снова почуять запах. Тот самый, который остался на Лэа.

Мартин знал…

Что тут, на хрен, происходит?!

— Пошли, — сказала Лэа, — столик у вас на двоих, имейте в виду. Увижу рядом хоть одну юбку… ну, вы знаете.

— Суровая, — Погорельский вновь улыбнулся. — Ревнивая.

Столик Лэа выбирала сама, и выбирала не как принцесса, а как неплохой тактик. Свет тут был неярким, вид на танцпол, превращенный в подиум, открывался — лучше не придумаешь, и зал простреливался из конца в конец. Они с Мартином бросались в глаза здесь, где мужчины были в костюмах, а то и в смокингах, а дамы — в вечерних платьях, и, будь настроение получше, он бы уже сделал так, чтоб только на них все и смотрели. Чтобы сначала удивлялись, потом любопытствовали, потом — не могли удержаться от того, чтобы подойти и заговорить. Но сегодня чужие взгляды не радовали.

Для такого настроения тоже были подходящие дайны — те же самые, что привлекали людей. Вопрос лишь в векторе. Заноза отчетливо и ясно представил себе, насколько не хочет никого видеть, никого слышать, насколько ему противна сама мысль о том, чтобы с кем-нибудь разговаривать. И очень скоро их стол стал зоной отчуждения. Теперь, правда, сюда и обслуга не подошла бы без уговоров, но что поделаешь — за все надо платить, и когда платишь только комфортом, это, считай, повезло.

Лэа могла их видеть почти из любой точки. Ну, и они ее тоже, конечно. В своем платьице, тонкая и гибкая, со светящимися короткими волосами, она походила на фею. Красивых женщин в зале хватало, но фея была только одна.

Хорошо, что не настоящая. От настоящих фей сплошные проблемы. 

Не стоило брать с собой пистолеты.

— Не стоило брать оружие, — сказал Мартин.

— Я не знал.

— А я не подумал. Ты запах почуял?

— Да.

Не корица и полынь, а человеческий… смертный запах. Погорельский пах, как еда. Правда, Занозу с души воротило при одной мысли о том, чтоб попробовать его крови.

— Ты ему понравился, — Мартин выложил на стол сигареты, зажигалку. — Даже я понял.

— Я всем нравлюсь.

— Злишься?

— В бешенстве.

— Извини.

— Я не из-за тебя бешусь, — Заноза вытянул сигарету из пачки Мартина, протянул демону свой «Житан», — я из-за него. И потому, что не понимаю. И потому, что… не понимаю.

Он скрипнул зубами. Как объяснить? Как объяснять то, что самому непонятно?! Тем более, что он же не знает, что происходит, почему, в чем причина. А не зная, нельзя делать выводы.

— Даже у людей так бывает, — заметил Мартин, — сплошь и рядом.

— И у людей это называется… всякими некрасивыми словами.

— Непонятно, почему.

— Сейчас я начну беситься из-за тебя, — предупредил Заноза, щелкнув зажигалкой.

Близость огня, мгновенная вспышка ужаса — то, что надо, чтоб злость прошла. Он прикурил, понял, что успокаивается, передал зажигалку Мартину. 

— Человеку нельзя жить с демоном, — сказал тот. — Нужен кто-то еще, кто-то такой же, понятный, не опасный, нормальный. Понятный.

— Повторяешься.

— Нет, просто понятность — самое главное. Он раньше был, до того, как мы с Лэа встретились. Был ее парнем. Он музыкант, притом, известный. И поэт. И, кстати, очень хороший музыкант и поэт. Обычный человек, но про Лэа он знает почти все. А может вообще все. Другие миры, демоны, магия, Тарвуд.  Все его баллады — про нее, и для нее. Их столько людей слушает, а они — только для нее. Я так не умею. Ни стихов, ни музыки, только когти и убийства. Я ей пробовал хотя бы цветы дарить, но как-то, знаешь, не получается. Ей не нравится. А он умеет. И цветы тоже. И Лэа может к нему уйти, когда я… не знаю, становлюсь слишком странным, или слишком сильно достаю. Серега — ее крепость, тот, с кем она себя чувствует в безопасности. И этого я ей тоже дать не могу.