Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мир - Нортон Андрэ. Страница 121

— Наваждение? — Отец удивился.

Мать закрыла глаза. Я знала, что она осторожно пользуется мысленным поиском. Я рискнула последовать её примеру, всё время опасаясь коснуться нити, связывающей нас с Хилэриэном.

И мой разум узнал, что глаза действительно обманывают меня. Симон Трегарт был прав: на это место была наложена колдовская иллюзия, и стены вставали там, где их не было, открытые места на самом деле были заняты. Закрыв глаза, мы как бы увидели другой город, поставленный на тот, который был раньше. Причины этой иллюзии я не могла понять, потому что это были не новые чары, поставленные Хилэриэном, чтобы сбить нас с толку. Это колдовство было очень старым, обтрёпанным и износившимся почти до основы.

— Я вижу! — резко сказал отец. Он тоже переключился на другое зрение. — Так… Мы идём сюда.

Сильная рука схватила мою руку, в то время как я и мать держали под руки Айлию; связанные таким образом, мы стали разрушать чары города, потом мы закрыли глаза дневному свету и подчинились нашему внутреннему зрению.

Мы вышли на улицу, спускавшуюся к толстой внешней стене, и я узнала её. По ней мы шли, когда спасались от пиратов. Я дважды открывала глаза, чтобы проверить, действуют ли ещё чары наваждения, и каждый раз видела тупиковую улицу или стену дома или часть стены, так что спешила зажмуриться и продолжать наш путь.

Человек, не имеющий подобного дара, не смог бы победить этого колдовства. Мы в этом убедились, когда дошли наконец до ворот. На расстоянии вытянутой руки от входа на земле лежал воин, раскинув руки, будто хотел дотянуться до свободы, которой так и не увидели глаза. Это был рослый мужчина в кольчуге. Его грубые волосы были заплетены в косы. Богатый шлем валялся в стороне. Лица человека не было видно, и я была рада этому.

— Салкар! — Отец наклонился над телом, но не касался его.

— Не думаю. Во всяком случае, не из того племени, которое мы знаем, — возразила Джелит. — Наверное, это из твоих пиратов, Каттея.

В этом я не могла бы поклясться, поскольку видела их только мельком в ту ночь, когда они напали на вапсалов, но подумала, что мать права.

— Он умер уже довольно давно. — Отец снова выпрямился. — Может, он погнался за тобой, Каттея, и для него ловушка сработала.

Но нам удалось избежать её. Мы прошли сквозь стену между бронзовыми зверями и здесь обнаружили признаки того, что люди действительно боялись этих мест; перед воротами лежала каменная плита, принесённая, наверное, из разорённого посёлка, и на ней лежала куча разных вещей. Сначала они, наверное, были разложены как следует, но потом птицы и звери сбили это всё в кучу. Там была меховая одежда, теперь засыпанная песком и расклёванная птицами, металлические блюда, на которых когда-то лежала пища, меч и топор, при виде которых отец с изумлением вскрикнул. Вообще-то он был посредственным меченосцем, потому что в его родном мире мечи не употреблялись. Тем не менее, для воина всякое оружие благо, когда ничего другого нет.

— Оружие мёртвого, — сказал он. — Говорят, если взять оружие убитого воина, значит взять и его боевые навыки.

Я вспомнила, что Кимок, прийдя за мной в Чёрную Башню Динзиля, нашёл меч в тайнике давно исчезнувшей расы и взял его для нашей защиты. Я думаю, поскольку уж рука мужчины инстинктивно хватается за сталь, пусть это оружие будет служить добру, а не злу.

Мать тоже взяла что-то с этого жертвенного стола и, держа это обеими руками, вглядывалась почти со страхом.

— Эти пираты прячут свою добычу в странных местах, — сказала она. — Я слышала о такой вещи, но никогда не видела. Видимо, они сочли её недостаточно ценной, раз предложили живущим здесь, по их мнению, демонам.

Это была каменная чаша, сделанная в виде двух сложенных ладоней, но руки были не вполне человеческими; пальцы очень длинные и тонкие, узкие остроконечные ногти прикрыты блестящим металлом. Чаша была красно-коричневая, гладкая и хорошо отполированная.

— Что это? — с любопытством спросила я.

— Зеркало видения. Им пользуются как хрустальным шаром, только сюда наливается вода. Не знаю, как эта вещь попала сюда, но она не должна здесь оставаться. Дотронься до неё, Каттея.

Она протянула мне чашу. Я прикоснулась к ней и вскрикнула от неожиданности, камень был не холодным, как я ожидала, а горячим, почти обжигающим. Но Джелит держала чашу и, казалось, не чувствовала жара. А я ощущала не только жар, но и волну Силы и поняла, что это могучая сила, которая может послужить нам оружием, как и меч, так естественно оказавшийся в руках отца.

Мать взяла обрывок шёлка, тоже лежащего на жертвеннике, завернула в него чашу и спрятала её под тунику. Отец прицепил к поясу меч и сунул туда же боевой топор для равновесия.

Эта куча награбленного наводила на мысль, что в ту снежную ночь победителями стали пираты, а не вапсалы. Я была уверена, что всё это оставили здесь именно они. Я ни разу не видела, чтобы вапсалы оставляли где-нибудь свои сокровища, кроме как в гробнице Утты.

Теперь, прежде чем уйти отсюда, надо было удостовериться, что из народа Айлии никого не осталось. Я объяснила это родителям, и они согласились со мной. Сейчас была середина утра, солнце приятно пригревало. Снега уже не было, лениво жужжали насекомые, и мы слышали утреннюю перекличку птиц.

Пока мы не покинули мыс, я всё время была в напряжении, ожидая контакта с Хилэриэном, его зова или вопроса: куда мы пошли и зачем. Но вот мы вошли в кустарник, где распускались почки, в нормальный для глаз мир, и моё напряжение чуточку спало. Но я всё ещё сомневалась и сознавала, что мы не освободились от своего спутника, которого я меньше всего на свете хотела видеть.

Когда мы обследовали посёлок, стало ясно, что он пуст, и не потому что племя отправилось в странствия. На ветру полоскались разорванные шкуры палаточных крыш.

Мы осторожно прошли по развалинам. Я нашла хижину, из которой бежала — но когда? Для меня это было несколько дней назад. Морские разбойники побывали и здесь. Сундук Утты был опрокинут, свёртки с травами разорваны и содержимое из них высыпано и перемешано.

Мать поднимала то сухой листок, то щепотку травяной пыли, нюхала и бросала, покачивая головой. Я поискала рунные свитки, приведшие меня в цитадель, но их не было. Видимо, пираты решили, что это ключ к какому-нибудь кладу. В дальнем углу мы нашли кувшин с дорожной пищей из вяленого мяса, спресованного с сухими ягодами. В то время для нас это было дороже любых сокровищ.

Айлия стояла за дверью, где её оставили, и, казалось, не видела ничего вокруг и не сознавала, что вернулась в свой посёлок. Отец прошёл по другим палаткам, но быстро вернулся.

— Место смерти, — угрюмо констатировал он. — Уйдём отсюда.

У меня не было друзей в племени. Я была пленницей, но я никогда не была им врагом, и их смерть всегда будет лежать на моей совести: они верили в мой дар, а я погубила их. Мать прочла мои мысли, обняла меня и сказала:

— Нет, потому что сознательно ты не обманывала их, и тебе ничего не оставалось, как предоставить их своей судьбе. Ты не Утта, и ты не могла держаться за выбор, который они заставили тебя сделать. Так что не бери на себя чужой груз. Это зло жизни, и в какой-то мере люди сами виноваты, когда это зло приходит как акт судьбы.

Слова, предназначенные для утешения и облегчения, сейчас, однако, были только словами, хотя и запали мне в душу, и позднее я вспомнила их.

У нас не было ни саней, ни сильных собак, не было настоящего проводника. Мы знали только, что нам нужно на запад. Сколько времени займёт путешествие в Зелёную Долину, и много ли опасностей подстерегает нас на пути — можно было только гадать.

Я думала, что вспомню дорогу по берегу реки, через страну от места горячих источников, но когда я сказала об этом отцу, он покачал головой и ответил, что если долина горячих источников так хорошо известна кочевникам, то лучше обойти её и направиться прямо на запад. Это была хорошая мысль, хотя мы и не могли быстро идти пешком, особенно с Айлией, которая хоть и шла под нашим контролем, но о ней надо было заботиться, как о неразумном ребенке.