Грязная игра (ЛП) - Батчер Джим. Страница 43
Я моргнул.
— Ох, нет. Молли всего лишь ребёнок.
— Она была всего лишь ребёнком, — сказал мой двойник. — Ей уже за двадцать, если ты вдруг забыл. Она не настолько уж и моложе тебя, и в пропорции эта дистанция сокращается. И она тебе нравится, ты ей доверяешь, и у вас двоих дохрена общего. Тогда трахни её.
— Чувак, нет, — сказал я. — Этого никогда не будет.
— Да почему нет?
— Это будет серьёзным нарушением доверия.
— Потому что она твоя ученица? — спросил он. — А вот и нет. Больше нет. Адские колокола, мужик, если задуматься, она же теперь практически твой босс. Ну, или, по крайней мере, тебе она больше не подчиняется.
— Я не буду это обсуждать, — сказал я.
— Подавление и отрицание, — едко сказал мой двойник. — Обратись к психотерапевту.
Фигура рядом с ним издала мягкий звук.
— Правильно, — сказал двойник. — У нас не так много времени. Мёрфи уже вытаскивает гвоздь.
— Времени для чего? — спросил я. — И кто это такой?
— Серьёзно? А не хочешь хоть немного прислушаться к своей интуиции?
Я нахмурился, глядя на другую фигуру, затем мои глаза расширились:
— Постой, это... это паразит?
Фигура вздрогнула и издала страдальческий стон.
— Нет, — сказал мой двойник. — Это то, что Мэб и Альфред зовут паразитом.
Я моргнул несколько раз.
— Что?
— Слушай, мужик, — сказал второй я — Ты должен решить эту проблему. Подумай, окей? Я не могу просто поговорить с тобой. Этот полусон — лучшее, что я могу, но ты должен пойти мне навстречу.
Я нахмурился.
— Постой. Ты говоришь, что паразит — на самом деле не паразит. Но это значит...
— Колесо сдвинулось, — сказал мой двойник тоном спортивного комментатора. — Жирный, ленивый старый хомяк, кажется, совершенно забыл, как это делать, но он вроде как двигается. Падают хлопья ржавчины. Паутины медленно рвутся.
— Да пошёл ты, — раздражённо сказал я. — Ты не показывался с тех самых пор, как...
Я умолк и молчал довольно долго.
— А, — сказал он, тыкая в меня пальцем и подпрыгивая на мысках своих ботинок. — Ах-хах! Ах-ха-ха-ха-ха-хах, забрезжил свет!
— С тех пор, как я коснулся монеты Ласкиэль, — тихо выдохнул я.
— Двигайся дальше, — призвал меня двойник. — Что случилось потом?
— Прикосновение к монете поместило мне к голову копию Ласкиэль, — сказал я. — Как отпечаток в глине, такой же формы, что и оригинал. Она пыталась склонить меня принять настоящую Ласкиэль, но я отверг её.
Мой двойник покрутил запястьем в жесте «продолжай движение».
— И тогда?
— И тогда отпечаток начал изменяться, — сказал я. — Ласкиэль неизменна, но её отпечаток был сделан из меня. Глиняная форма. Если изменилась глина, изменится и отпечаток.
— И?
— И я дал ей имя, — сказал я. — Я назвал её Лаш. Она стала независимой личностью со своими собственными правами. И мы как-то не очень ладили до тех пор... — я сглотнул. — До той психической атаки. Плохой. Она встала на её пути. Это её уничтожило.
— Да, — тихо сказал мой двойник. — Но... послушай, то, что она сделала, было актом любви. И ты был довольно близок с ней, когда это случилось, разделяя одно мысленное пространство. Забавно — ведь ты нервничаешь, когда только думаешь о том, чтобы жить с женщиной, но присутствие одной буквально у тебя в голове проблемой не было.
— Что ты имеешь в виду?
— Господи, это ты должен быть тут разумом, — сказал мой двойник. — Думай же! — Он уставился на меня долгим взглядом, пытаясь вдохновить на понимание.
Мой желудок упал в какую-то невообразимую пропасть в то же время, как отвисла моя челюсть.
— Нет. Это не... это невозможно.
— Когда мамочка и папочка любят друг друга очень сильно, — сказал мой двойник голосом маленького ребёнка. — И живут вместе, и обнимаются, и целуются, и у них бывает близость...
— Я... — мне стало как-то нехорошо. — Ты говоришь... Я беременный?
Мой двойник воздел руки:
— Наконец-то! До него дошло.
За годы и годы бытия чародеем, я имел дело с понятиями, формулами и мысленными формами, которые варьировались от странных до вызывающих безумие. Ничто из них никоим образом не подготовило мою голову к тому, чтобы осознать это. Вообще. Никак.
— Как это... Да это даже... Какого чёрта, мужик? — возмутился я.
— Духовная сущность, — спокойно ответил мой двойник. — Родилась от тебя и Лаш. Когда она пожертвовала собой ради тебя, это был акт бескорыстной любви, а любовь — это фундаментальная сила творения. Само собой, что акт любви является актом творения. Ты помнишь это, правда? После её смерти? Когда ты всё ещё мог играть ту музыку, что она подарила тебе, даже когда её не стало? Ты мог слышать эхо её голоса?
— Да, — ответил я, чувствуя себя ошеломлённым.
— Это потому, что часть её осталась, — сказал он. — Сотворённая из неё — и из тебя.
И очень аккуратно он раскутал чёрное одеяло.
Она выглядела, как девочка двенадцати лет, переживающая последние недели детства перед тем, как безумная волна гормональных изменений закрутит её в водовороте стремительных изменений, которые приведут её в отрочество. Её волосы были тёмными, как у меня, но её глаза были прозрачно-зелёно-голубыми, какие часто бывали у Лаш. Черты её лица были смутно мне знакомы, и чисто инстинктивно я понял, что оно состоит из черт людей, которые окружали меня в жизни. У неё был упрямый, квадратный подбородок Кэррин Мёрфи, круглые щечки, как у Ивы, линия губ Сьюзан Родригез. Её нос принадлежал моей первой любви, Элейн Меллори, волосы — моей первой ученице, Ким Делэйн. Я знал это, потому что это были мои воспоминания, здесь, прямо передо мной.
Её глаза беспокойно метались, и она дрожала так сильно, что едва ли устояла бы на ногах. Её ресницы покрылись инеем, и прямо на моих глазах он начал расползаться ещё и по щекам.
— Она духовная сущность, — выдохнул я. — О, Господи. Она дух интеллекта.
— Вот, что случается, когда смертные сливаются с духами, — подтвердил мой двойник, уже не с таким жаром.
— Но Мэб назвала её паразитом, — сказал я.
— Многие люди так шутят, говоря о таких, как она.
— Мэб назвала её чудовищем. Сказала, что она навредит всем, кто мне близок.
— Она дух интеллекта, совсем как Боб, — сказал двойник. — Зачатая от духа падшего ангела и разума одного из самых сильных чародеев Белого Совета. Она родится со знаниями и силой, и совершенно не будет знать, что с ними делать. Многие сказали бы, что это чудовищно.
— Аргх, — сказал я и схватился за голову. Теперь я понял. Мэб не соврала. Не совсем. Чёрт, да она же сказала мне, что паразит сделан из моей сущности. Моей души. Из... меня. Дух интеллекта рос, а у моей головы весьма ограниченное пространство. Он рос на протяжении многих лет, медленно расширяясь, оказывая всё большее физическое и психологическое давление на меня — выражающееся во всё увеличивающейся интенсивности моих мигреней всё это время.
Если бы я понял, что происходит, я бы мог что-то сделать раньше и, возможно, проще. Теперь же... Я опоздал и, кажется, это будут очень, очень трудные роды. И если я не получу помощь, подобно женщине, рожающей в одиночестве, у меня возникнут осложнения. Были высоки шансы, что моя голова не выдержит давления от того, как резко сущность вырвется из меня, в борьбе за пространство, которого стало слишком мало, просто руководствуясь инстинктом выживания. Это может свести меня с ума, или вовсе убить наповал.
Если это случится, появится новорождённый дух интеллекта, совершенно одинокий и сбитый с толку в мире, которого он не понимает, но о котором у него много совершенно разной информации. Духи вроде Боба любят притворяться, что они абсолютно рациональны, но на самом деле у них есть эмоции и привязанности. Новый дух захочет завязать знакомства. И попытается это сделать с людьми, которые наиболее важны для меня.
Я вздрогнул, представив, как у маленькой Мэгги появляется очень, очень опасный воображаемый друг.
— Видишь? — спросил я своего двойника. — Ты видишь? Вот почему не надо заниматься сексом с кем попало всё время!