Возвращение. Часть 2 - Ищенко Геннадий Владимирович. Страница 22

   - Что еще их нет? Значит, скоро будут. Я, Леонид Ильич, сейчас полностью завишу от вас. Какой мне смысл вас подставлять и рисковать своей головой? Надеюсь, я еще буду как-то заинтересован в этой работе.

   - И чего же ты хочешь? - спросил он. - Во что оцениваешь свою помощь?

   - Понятно, что я вам буду нужен в Москве. Значит, перевод отца в Москву, и не только моего, Черезова тоже. Квартиры должны быть рядом. Так и мне меньше мотаться, и вашим людям нас будет легче контролировать. И нас должны поженить в шестнадцать лет. Конечно, если вы этого не сделаете, я все равно буду работать, но если сделаете, буду очень благодарен.

   - А деньги? - спросил он.

   - Я бы попросил и деньги, если бы в них нуждался. Пока я их больше зарабатываю, чем мы все их тратим. Надеюсь, никаких препятствий для творчества мне делать не будут.

   - И это ты называешь творчеством? - усмехнулся он.

   - В какой-то мере, - отозвался я. - Я помню текст далеко не дословно, поэтому немного вношу и свою лепту. А в песнях меня интересует не авторство, а возможность ее спеть. Если хотите, можно записать их на кого-нибудь другого.

   - Школу экстерном сдать можешь?

   - Могу.

   - А твоя девушка?

   - Разве что за год отчитаться за два класса.

   - Чем думаешь заниматься в жизни?

   - В той жизни я был инженером, в этой хочу заняться творчеством. Песни, книги, художественные фильмы. Вы в любом случае воспользуетесь тем, что я вам дал, поэтому жизнь миллионов людей начнет меняться уже в ближайшее десятилетие. И чем дальше, тем больше, а большинство того, что создадут после перестройки, однозначно не будет. А там было немало сильных вещей. Кое-что можно воспроизвести, что-то будет нужно немного переделать. Но это не сейчас, сейчас многого просто не поймут. Да и не думаю я, что вся жизнь пройдет в повторах чужих вещей, будут и свои. А Люся, скорее всего, станет певицей. У нее замечательный голос, а репертуар я ей обеспечу.

   - Да, голос очень хороший, - согласился Брежнев. - И поет с чувством. От ее "Баллады" моя жена плакала. Значит, так! Вас поселят в этом санатории. Я буду отдыхать еще четыре дня, потом уезжаю в Москву. Вас я заберу с собой. Вашим отцам устроят перевод и подготовят квартиры. Естественно, сообщат, что вы у нас. Родители, кстати, знают?

   - Только мои и только обо мне. Ну и о них самих рассказал чуть-чуть.

   - А почему не сказал родителям невесты? Не доверяешь?

   - А кто в такое поверит? Мои родители меня знали, как облупленного, и то поверили с трудом, а сестре я даже не говорил. А потом, мне восемьдесят лет, а их дочери в пять раз меньше. Надежда сошла бы с ума!

   - Не чувствую я в тебе взрослого человека, - покачал он головой. - Не мальчишка, конечно, особенно по разговору, но и не старик.

   - Вы, Леонид Ильич, просто не знаете женщин!

   - Это точно! - рассмеялся он. - Иди уже, знаток! Я думаю за эти дни у тебя многое узнать. Что смотришь? А тебе не было бы интересно заглянуть в будущее на столько лет? Именно рассказ, а не бумажку с датами и краткими пояснениями. И вот еще что... В этом санатории много достаточно высокопоставленных, как ты выразился, чиновников, но вот детей нет ни одного. Поэтому ваше появление вызовет понятный интерес. Могут и задать вопрос. Всех любопытных отсылайте ко мне. Общаться я вам не запрещаю, но чисто на бытовые темы. Понял? Твоей Люсе можно доверять?

   - Самая умная из всех девчонок ее возраста, которых я встречал в обеих жизнях. Не скажу, что молчунья, но и не болтушка. А о наших делах она слова не скажет.

   - Ладно, иди, мне нужно подумать. Вам покажут, где здесь что. Увидимся завтра.

   Поселили нас, конечно, не в основном корпусе, а в служебных помещениях, похожих на одноместные гостиничные номера в российских отелях моего времени, которые не претендовали на большое число звездочек. Только комнаты были просторнее и мебель - массивнее. Мы оставили свои вещи в комнатах, заперли их полученными ключами и до ужина пошли гулять по парку.

   - Пошли покажу царскую беседку, - сказала Люся. - А ты мне в двух словах скажи, о чем договорился.

   - Пока только о том, что родителей переводят в Москву. И твоих, и моих. Квартиры должны дать рядом.

   - Сергея жалко, - вздохнула Люся.

   - Мне тоже жалко, а что сделаешь? Брежнев мне предложил сдать школу экстерном и спросил, как с этим у тебя. Я думаю, что с моей помощью ты вполне могла бы сдать программу двух лет за год. Конечно, если захочешь. Я еще попросил поженить нас в шестнадцать лет.

   - Ты умница! Давай я тебя поцелую!

   - Не сейчас. Слишком много отдыхающих, и уже на нас пялятся. Та же история, что была и в "Сосновом", но там к нам уже привыкли.

   - А как тебе вообще Брежнев?

   - Брежнев по отзывам всех, кто его знал, очень быстро привязывался к людям и слишком многое им прощал. Но это в личном общении. Как политик он наверняка не такой добренький, иначе просто не добрался бы до своего поста. Я ему вывалил всю правду, а там для него очень много неприятного. При всех его недостатках он очень умный человек, и для него не все равно, какую он о себе оставит память. Должен понять и оценить оказанную услугу. Главное, чтобы поверил, что я не собираюсь об этом болтать. Мы здесь будем четыре дня, а потом вместе с ним уедем в Москву. В эти дни он хочет узнать у меня больше о будущем. Я его понимаю, сам бы прыгал от любопытства.

   Все последующие дни мы много времени провели в компании Леонида Ильича. Во времена моей молодости я генсеком не интересовался, так, видел мельком на экране телевизора. В более позднее время, когда он уже тяжело болел, это был совсем другой человек. Сейчас он выглядел прекрасно, был бодр и любил много времени проводить в воде. Я пустил в ход анекдоты, от которых он хохотал, слегка запрокидывая голову.

   - Тебе, Гена, нужно не песни петь, - сказал он. - А людей смешить с эстрады. Анекдоты мало знать, их еще нужно уметь рассказать. Так вот нужный артистизм у тебя есть.

   По его просьбе Люся спела несколько песен.

   - Поступишь в консерваторию, - сказал Брежнев. - С таким голосом только туда. Или на театральный вместе с женихом.

   - Леонид Ильич! - осмелела подруга. - А вы нас, правда, пожените в шестнадцать?

   - А тебе не терпится?

   - Я его люблю, - пролепетала она. - Честно.

   - Это даже такому не разбирающемуся в женщинах человеку, как я, понятно, - засмеялся он. - Посмотрим на ваше поведение.

   Когда мы говорили о будущем, Люся уходила гулять в парк, чаще всего с кем-то из ребят охраны. Их здесь все знали, и к ней никто не приближался. Леонид Ильич больше ни разу не задал ни одного вопроса о том времени, когда был у власти. Я ему подробно рассказывал о перестройке, о крахе экономики и развале Союза. Рассказал и о маразме времен президентства Ельцина, и о медленном восхождении России к прежнему величию, которого она так и не смогла достичь.

   - Но ведь вы уже жили хорошо, - сказал он. - Какой конец света? Судя по твоим словам, все было не так уж и плохо.

   - И в мое время всем жилось не так хорошо, как мне, - сказал я. - Народ не голодал, и почти все имели крышу над головой, но качество пищи было низким, воздух, особенно в городах, очень грязный. В реках и морях почти никто не купался, а питьевая вода тщательно очищалась, и ее не хватало. Нефть выбрали почти всю, и опять начали сверлить в океане километровые скважины. Если учесть, какие были ураганы, время жизни таких платформ было невелико. Правда, при разрыве трубопроводов срабатывали специальные отсекатели, но тысячи тонн нефти все равно выливались в океан. Остался еще газ, но его должно было хватить лет на тридцать. Начали добывать газ, лежащий на дне океана в твердом виде, но вряд ли успеют собрать много. Океан потеплел, и эти гидраты начали превращаться в газ. А льдов на полюсах осталось мало, поэтому все шло в атмосферу, повышая ее температуру. Тропические леса, которые давали кислород, частью вырубили, частью погибли из-за жары. Много еще чего было. Может быть, я немного сгустил краски, и человечество или его остатки еще протянут пару сотен лет, но это уже не жизнь, а выживание. Плохо, когда человечество гибнет быстро, не имея возможности спастись от беды. Но, когда агония растягивается на сотни лет, тоже ничего хорошего нет. Убедить людей действовать сообща не получается. Каждый тянет все, до чего может дотянуться, на остальных плюют. На наш век хватит, а дети-внуки пусть о себе думают сами. И одна страна, какой бы сильной она ни была, ничего не сможет сделать, а собраться вместе не получается. Поэтому так важно выиграть время.