Возвращение. Часть 2 - Ищенко Геннадий Владимирович. Страница 41

   - Ну и дурак! - сказала подруга. - А еще голова будущей семьи! Для меня день твоего рождения - это самый главный праздник, а каждый прожитый год делает тебя богаче и умнее! Я не о деньгах говорю. А подарок не обязательно должен быть полезным, главное, чтобы в него вложили кусочек души!

   - Ты прямо, как Кикабидзе, - сказал я. - Тот тоже все пел, что его года - это его богатство. Говорят, что его обокрали воры и написали на стене эти самые слова.

   - Ну и подло! - сказала Люся. - Что еще от ворья ожидать!

   - Да шучу я, шучу! - сказал я, обнимая подругу. - Ты у меня умница и замечательно сказала. Может быть, тебе не песни петь, а речи сочинять для Суслова? А то они у него... прекрати кусаться! Ты мне лучше скажи, зачем пригласила Вику?

   - Она сама напросилась! Выпытала, когда ты родился, и побежала докладывать деду. Ген, завтра воскресение. Что, если Брежнев опять пришлет машину? Мне, если честно, надоело по полдня проводить с его внучкой. Вы там разговариваете, а я должна выслушивать эту малолетнюю сплетницу и рассказывать ей о тебе. Очень мне это приятно! И вообще, я себе наше будущее как-то не так представляла. Если все вокруг начнут с пеленок в тебя влюбляться, да еще внучки таких особ... Я долго не проживу.

   - Она еще жалуется! - сказал я. - Это мне нужно рвать волосы на голове, когда ты одним своим присутствием баламутишь целую школу. Я что-то не припомню, чтобы мне девушки не давали прохода. А что будет после того, когда тебя покажут на "Огоньке?" А к Брежневу, если пригласят, нужно ехать. И обижать его отказом нельзя, и каждый раз я ему что-то подбрасываю. Ничего, скоро отчитаешься за девятый класс, и у нас все дни станут выходными. Такой умнице, как ты, освоить программу десятого класса это тьфу!

   Никто нас в воскресение не позвал, а сами мы тоже никуда не выбрались. Пошел сильный дождь, временами начинал срываться снег, поднявшийся ветер гнал всю эту гнусь мимо окон, и никуда не хотелось ни идти, ни ехать.

   В понедельник от вчерашней непогоды не осталось и следа.

   - Сегодня у вас опять сокращенный рабочий день, - сказал Сергей, когда забирали Люсю. - К трем часам повезем вас на съемки.

   - У меня сегодня последним уроком математика, так что отпрашиваться не придется, - сказала из салона Люся. - Успеем себя привести в порядок.

   - Там все равно выступать в зимней одежде, - сказал я. - Поезжайте, а я пошел собираться.

   Тренер мое сообщение о сокращении занятий воспринял равнодушно. Свои обязанности он выполнял добросовестно, но я его, по большому счету, не интересовал. Ну и ладно, зато прекратил рукоприкладство. Хорошо позанимавшись часа четыре, я принял душ, оделся и пошел к выходу. За Люсей съездили без происшествий, после чего мы почти час отдыхали до прихода машины.

   - Режиссер брал мой телефон, - сказал я Сергею. - Интересно, почему не позвонил?

   - Мы его предупредили, - пояснил он. - Садитесь быстрее, опаздывать ни к чему. Нам еще искать нужный павильон.

   Зря он беспокоился. Мы приехали с хорошим запасом по времени, а павильон нашли почти сразу, стоило только заикнуться о "Сказках русского леса". Хороший такой павильончик, заблудиться, конечно, не заблудишься, но просторно. И лес воспроизвели правдоподобно, если сильно не присматриваться. Почти сразу же натолкнулись на Саакова.

   - Молодцы, что приехали раньше! - сказал он. - Сейчас я вам дам лист с вашими словами, и вы их по-быстрому выучите. Там их всего десяток, так что это будет нетрудно. Минут через десять подойдут ведущие и съемочная группа. Один раз отрепетируем и, если все пойдет нормально, будем снимать.

   Он вытащил из кармана пиджака сложенный вдвое лист бумаги и протянул его мне.

   - А кто это сочинил? - спросил я, прочитав написанное.

   - Я, а что?

   - Юрий Суренович, у вас ручка есть?

   - Держи, - протянул он мне авторучку. - Что ты хочешь делать?

   - Подождите пару минут, - сказал я, быстро записывая на обратной стороне листка свой вариант нашего появления в лесу. - Как вам это?

   - А что, - сказал он, прочитав мою писанину. - Так даже лучше. Только нужно переучивать текст.

   - У меня прекрасная память, а Люсе вообще почти ничего говорить не придется. В ведущих у вас Леонов и Анофриев? Чтобы артисты кино не запомнили текст в несколько слов? Здесь вообще все настолько просто, что можно даже импровизировать.

   - Ну, давайте попробуем, - решил он. - Вы пока осмотритесь, а я поищу ведущих и ознакомлю их с новым текстом. Вон в той стороне рояль, там же и вся аппаратура.

   - Что ты там сочинил? - спросила Люся, когда мы по проходу вышли на лесную поляну, на которой стоял белый рояль.

   - Режиссер написал... ерунду. У него вообще сюжет очень слабый, можно было все сделать куда интересней. Но в чужой монастырь... Я написал, что мы с тобой сами сюда приперлись, возмущенные несправедливостью.

   - И в чем эта несправедливость заключается?

   - В Советском Союзе четверть населения это дети и подростки. Если я и преувеличил, то ненамного. И многие из них смотрят телевизор. И кого они видят? Одних взрослых. Дискриминация, однако. Слушай, идут. Полосатый рейс помнишь?

   - Это тот самый Леонов?

   - Ага! Нос картошкой, добрые глаза и залысины. Последнего ты, скорее всего, не увидишь: в этом фильме он был в зимней шапке. А Анофриев тоже уже снимался, но ты его вряд ли запомнила. Я его больше помню как певца и композитора.

   - Это и есть детские дарования, из-за которых я получил втык от своего режиссера? - спросил до жути знакомый голос Леонова.

   - Дарования, но уже не совсем детские, - сказал я, поворачиваясь к пришедшим. - Здравствуйте, Евгений Павлович! А вам не нагорело, Олег Андреевич?

   - На меня меньший спрос, - ответил Анофриев. - Приятно, когда тебя помнят.

   - Откуда такой пессимизм? - спросил я. - Так мог бы сказать актер, на склоне лет, встретивший поклонника своего таланта. Замените "помнят" на "знают", и будет нормально.

   - Съел? - сказал Олегу Леонов. - А ведь я вас знаю. Прекрасно поете, особенно ты, девочка. У твоего друга просто хороший голос, а у тебя - замечательный.

   - Волка изобразить сумеете? - спросил я Олега. - Или показать?

   - Ну покажи, - сказал он.

   Вот что у меня всегда отлично получалось, так это имитация волчьего воя.

   - Да ну тебя! - сказал вздрогнувший Леонов. - Таким воем только телезрителей пугать. Олег, изобрази что-нибудь попроще. Вот так сойдет. Давайте репетировать, мне еще нужно возвращаться в театр.

   Они взяли свои духовые инструменты и вышли за пределы поляны. То же сделали и мы. Первыми вышли на поляну мы.

   - Смотри, рояль! - воскликнула Люся, подбежала к белому чуду, села и откинула крышку. - Настоящий!

   - И гитару бросили, - сказал я, беря прислоненную к роялю гитару. - Осталось только найти тех, кто снимает фильм.

   - Смотри, дети! - сказал Леонов Анофриеву. - Что вы в такое время делаете в лесу, ребята?

   - Мы не дети! - гордо говорит Люся.

   - А если волки? - вкрадчиво говорит Леонов.

   Анофриев отбегает за деревья и воем изображает волка. Люся пугается и хватает меня за руки, едва не выбив гитару.

   - А вы нас не пугайте! - говорю я. - Мы ради справедливости готовы и ночь в лесу с волками провести!

   - Не понял? - удивился Леонов. - О какой справедливости речь?

   - Вы фильм снимаете? - спросил я.

   - Ну снимаем, а что?

   - А то, что четверть всех зрителей это дети и подростки! А в вашем фильме ни тех, ни других нет! Дискриминация по возрасту! А в Советском Союзе никакой дискриминации быть не должно!

   - И чего же вы хотите?

   - Спеть, конечно! - говорит мои слова Люся. - А если нет операторов, давайте мы хоть вам споем, зря, что ли, на ночь глядя сюда забрались?

   - Здорово спели, - сказал Леонов после нашего исполнения. - И песня хорошая. Будет жаль, если вырежут.