Эти бессмертные - Проскурин Вадим Геннадьевич. Страница 72

Хортон бросил взгляд на Павла, ожидая подтверждения, потрясатель мрачно кивнул. Иф отметил, что потрясатель необычно мрачен для такого торжественного момента. Неужели его смущают воздаваемые ему почести?

— Лорд Павел принес в наш мир необычную магию, — продолжал Хортон. — Вы видели поле, посреди которого лежит мертвое тело сэра Хина. Каждый из вас смог оценить мощь и необычность примененной потрясателем боевой магии. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что каждый из вас представил себя на месте покойного и оценил свои шансы против потрясателя вселенной. Я подтверждаю эти оценки. Лорд Павел — сильнейший воитель империи, а если кто-то из вас несогласен с этим, пусть бросит ему вызов здесь и сейчас!

Дураков не нашлось. Воители стояли и молчали, некоторые бросали быстрые взгляды друг на друга, некоторые не отрывали взгляда от Хортона, произносящего историческую речь. Вызов никто не бросил.

— Прекрасно, — заявил Хортон. — Я рад, что вы обладаете достойным здравомыслием. Потому что исход поединка с потрясателем вселенной предрешен. Три воителя бросали ему вызов: Трей, Иф и Хин, и только один из них — барон Иф жив и стоит среди вас.

Иф почувствовал, как краснеет под сотнями взглядов. В памяти вдруг всплыло забытое слово «сто», именно так называется число, которое идет после девяноста девяти.

— Потрясатель вселенной пощадил барона Ифа, — продолжал Хортон. — Потому что лорду Павлу открылось, что барон Иф сражается с ним не из недостойных побуждений, а по недомыслию, что, будучи пощажен, барон Иф встанет на сторону потрясателя вселенной и будет преданно служить ему, не щадя собственной души. Я правильно говорю, барон Иф?

Иф машинально ответил:

— Так точно, ваша светлость.

И лишь произнеся эти слова, подумал, что на самом деле все было не совсем так. Иф не собирался ни с кем сражаться, лорд Павел (почему лорд, кстати?) сам напал на него, скрытно, из засады, без всякого вызова. Их бой не был честным, а когда Иф потерпел поражение, Павел не оборвал нить его судьбы милосердным ударом, а долго мучил и пытал, заставляя предать лорда Хина. Но это все мелкие детали, в главном Хортон, несомненно, прав. Иф действительно встал на сторону потрясателя и действительно служит ему, не щадя собственной души. Тот, кто щадит собственную душу, никогда не предаст повелителя ради чего бы то ни было. А Иф предал лорда Хина.

3

Хортон оказался великолепным оратором. Павел стоял справа и чуть позади от него, смотрел на толпу и видел, как в глазах воителей медленно, но верно разгорался огонь веры. Речь Хортона завораживала, Павел понимал, что он лжет в каждой второй фразе и рождает новую легенду, причудливо смешивая правду и ложь. Наверное, так обычно и рождаются легенды, и неважно, о чем конкретно они повествуют — о подвиге героев-панфиловцев или о демоне, явившемся из иных измерений, чтобы потрясти вселенную. В какой-то момент Павел начал чувствовать, что сам верит в то, о чем говорит Хортон. И не просто верит, но гордится собственной причастностью к великим событиям и даже немного завидует воителям, стоящим внизу, — в отличие от него, они не знают, что в реальности все происходило не так красиво, как рассказывает Хортон. И когда Хортон сказал, что сейчас передаст слово потрясателю вселенной, это застало Павла врасплох.

Он смотрел на толпу, а толпа смотрела на него сотнями глаз и ждала продолжения спектакля. А Павел не знал, о чем говорить. Единственное, что он знал точно — что ему ни за что не произнести такую складную речь, какую только что произнес Хортон. Однако что-то говорить надо.

Павел откашлялся и начал немного смущенно:

— Я даже не знаю, с чего начать. Мне так многое нужно сказать вам, но я уверен, что большую часть моих слов вы не поймете правильно. Вы совсем другие, чем я, мой родной мир отличается от вашего куда сильнее, чем показалось мне поначалу, когда я только попал к вам. Многое простое и понятное вам удивительно мне, а другие вещи, простые для меня, удивительны вам. Хортон считает, что мои знания потрясут вашу вселенную, возможно, он прав, я не берусь судить об этом с уверенностью. Но пока такой исход кажется мне вполне вероятным.

Павел помолчал. На площади перед замком стояла мертвая тишина, воители терпеливо ждали. Странно, что не было слышно пения птиц, не иначе кто-то отпугнул их простым заклинанием, чтобы не мешали слушать историческую речь потрясателя вселенной. А в легенде, которая опишет сегодняшнюю речь, наверняка будет сказано, что птицы молчали, внимая речи потрясателя.

— Смотрите, — сказал Павел и протянул руку вперед и немного вверх.

«Зиг хайль», — промелькнула в голове непрошеная дурацкая мысль.

Заклинание Павла опустилось на грядки и поля ближайшего холопского участка. Тысячи, а может, и миллионы разных насекомых поднялись в воздух, образовали рой, и этот рой завис в воздухе метрах в двухстах от толпы воителей. А теперь преобразование биологической ткани… сделано. И финальный аккорд — обычный банальный файрбол.

Файрбол ударил в облако преобразованных насекомых, и оно вспыхнуло ослепительным шаром термобарического взрыва. Ударная волна прошла по полю и площади, пригибая растения, поднимая пыль и теряя свою силу с каждым пройденным метром. Когда она достигла толпы, она всего лишь ударила по ушам воителей оглушительным хлопком, перешедшим в раскатистый рев. Хотя и это было весьма впечатляюще.

— Вы видели, как легко я сделал то, что сделал, — сказал Павел. — Если ты знаешь, как вмешиваться в тонкие пласты ткани бытия, не нужно тратить много магической силы, не нужно тратить десятилетия на упорные тренировки. Заклинание, что я показал, доступно каждому из вас. И не только оно. Но сейчас я буду говорить не о заклинаниях.

Павел почувствовал, что в горле у него пересохло. Жаль, что в этом мире нет традиции выставлять докладчику графин с водой и стакан. Но что уж тут поделаешь…

— Я буду говорить вот о чем, — продолжал Павел. — Каждому из вас знакомы правила обращения с заклинаниями. Каждое заклинание принадлежит сюзерену, который держит в руках нити жизней и судеб своих вассалов. Все это правильно и оправданно в тех условиях, в которых вы живете, но попробуйте задуматься: а что, если можно жить по-другому? Когда сюзерену нет нужды опасаться, что вассал превзойдет его в магической силе. Когда вассалу нет нужды заискивать перед сюзереном, опасаясь попасть под зачистку. Когда два человека могут свободно беседовать, не задумываясь о том, какое положение в обществе занимает каждый из них. Когда люди прежде всего люди, а лишь потом вассалы и сюзерены. Я знаю, вам это кажется нелепым, но такой мир возможен, это мир, из которого прибыл я.

«Я тоже впадаю в демагогию, — подумал Павел. — Не говорю откровенной лжи, но умалчиваю о тысячах различных нюансов, без упоминания которых мои слова не сильно отличаются от лжи. Наверное, это общая судьба всех пророков».

— Есть простой способ жить так, как я говорю, — продолжал Павел. — Это очень просто, надо всего лишь возлюбить своего ближнего. Не так возлюбить, как вы привыкли, я не призываю долбить друг друга в анус или куда придется, это ваше личное дело, не имеющее к любви прямого отношения. Я говорю о такой любви, когда ты желаешь счастья и благополучия тем, кого любишь, когда твое счастье невозможно, когда несчастен твой ближний. Я говорю о том, что каждый должен любить каждого. Не тратить силы и нервы на выяснение отношений — кто кого сильнее и круче, не придавать значения мелким обидам. Если твой ближний ударил тебя — не спеши мстить, возможно, он сделал это нечаянно. Найдутся те, кто станет злоупотреблять добротой окружающих, но их не будет много, я вас уверяю. Потому что жить в любви и доброте не только полезно, но и приятно. Попробуйте, и убедитесь сами. Достаточно всего лишь сказать вассалу не «повелеваю», а «прошу», не ругать за нечаянную ошибку и не забывать хвалить за хорошо сделанное дело. Не копить заклинания в тайной книге, а делиться ими с сюзереном и своими… Я знаю, в вашем мире нет нормальных семей, поэтому мне трудно описать простыми словами то, к чему я призываю. Но представьте себе, что вы связаны узами более тесными, чем узы, привязывающие вассала к сюзерену, и что эти узы симметричны, что они не предполагают возвышения одного и унижения другого.