Победители чудовищ - Страуд Джонатан. Страница 19

Воспоминания о вчерашнем дне были обрывочные — неясные всплески потрясения, смятения и боли. Ну да, он поднял тревогу… а потом — что же он сделал потом? Да почти ничего. Стоял истуканом, в то время как весь Дом пришел в движение. Он был просто очевидец, и никто не обращал на него внимания, кроме Катлы. Та засуетилась, закудахтала и уложила его в кровать.

Пора это менять. Халли встал, медленно оделся, морщась от некоторых движений, и вышел в чертог. Солнце поднялось уже высоко, но в Доме было тихо. Отец сидел на своем Сиденье Закона, уронив голову на грудь. Его раненая рука почернела от запекшейся крови. Он не стал перевязывать рану. На плечах у отца был парадный плащ, черный с серебром, но, весь помятый, выглядел он мрачно. Отец сидел молча и совершенно неподвижно. Рядом с ним стояла мать Халли и что-то тихо говорила ему на ухо.

В дальних углах чертога возились слуги, готовили цветы для погребения Бродира, однако никто не смел приближаться к тому месту, где сидел Арнкель.

Халли подошел прямо к отцу.

— Отец, мне нужен меч.

Арнкель не поднял головы. Спросил тихо, глухим голосом:

— Зачем?

— Понятно зачем. Я собираюсь отомстить за дядю.

Арнкель долго молчал. Наконец он ответил:

— Нет у нас мечей, сын мой. Все они перекованы. Кроме тех мечей, что в руках героев на горе.

— Пусть Грим скует мне меч.

— Скует тебе Грим меч, как же! — яростно и визгливо воскликнула мать. Ее голос разнесся по притихшему чертогу, и все замерли. — Он сейчас кует меч, который Бродир возьмет с собой в свой курган, чтобы охранять нас от троввов! Для живых у нас мечей нет, и ты это прекрасно знаешь! Совет запретил их, и правильно сделал. Совет решит это дело миром, ко всеобщему взаимному удовлетворению. И не смей больше говорить о мести, глупый мальчишка!

Халли пожал плечами.

— Матушка, ты Бродира никогда не любила, это всем известно. Отец, а что скажешь ты? Ты в горе и гневе, так же как и я.

Тут Арнкель пошевелился и приподнял голову.

— Халли, — сказал он устало, — будь почтителен со своей матерью, а не то я тебе всыплю прямо здесь и сейчас.

Он потянул себя за нос и посмотрел на огонь.

— И прошу тебя: не говори со мной больше ни о мести, ни о мечах, ни о чести Свейнова Дома. У тебя самые лучшие побуждения. Я понимаю их, я их разделяю! Все мы их разделяем.

Мать Халли только фыркнула.

— Ты уже сделал все, что мог, — продолжал Арнкель. — В конюшне ты вел себя очень отважно, это достойно восхищения. Не твоя вина, что ты не воин. Но теперь… — тут он глубоко вздохнул, — теперь надо обратиться к посредникам, они все уладят. Твоя мать права. Древние обычаи ведут к кровавым распрям и к тому, что на горе появится множество новых курганов. Никто из нас этого не хочет.

— Бродир любил древние обычаи и стремился следовать им, — сказала Астрид. — И где он теперь? Под белой простыней, на леднике, ждет похорон.

Она слабо улыбнулась сыну.

— Халли, Халли! Я знаю, ты любил его истории. Я знаю, ты даже восхищался им. Но все, что он ценил, осталось в прошлом! Мы не будем жить по этим обычаям. В ближайшее время соберутся законоговорители всех Домов. Ульвар Арнессон уже сегодня едет, чтобы сообщить об этом в Дома, что вниз по долине, а Лейв поедет вверх по долине, и, если все пойдет удачно, Совет соберется еще до прихода зимы. Ты расскажешь им о том, что видел. Будет суд. И ты выступишь главным свидетелем, Халли! Подумай об этом! Это очень важная роль для такого мальчика, как ты.

Халли спросил напрямик:

— И что тогда сделают с Хаконссонами?

— Им придется отдать нам очень хороший хутор.

— Это, в смысле, землю? Да? Они дадут нам кусок земли?!

— Землей не следует пренебрегать, мальчик. Земля — это наше богатство!

Арнкель Свейнссон сидел, глядя в огонь, осунувшийся и постаревший. Он негромко сказал, словно самому себе:

— Решение посредников — единственный выход, и даже тогда нам, возможно, придется согласиться на меньшее, чем мы хотели бы получить. Дом Хакона могуществен…

— У нас уже отбирали земли по решению посредников! — произнесла Астрид, поджав губы. — На этот раз, по крайней мере, решение будет в нашу пользу! А, вот и Лейв. Он готов ехать!

Лейв, успевший аккуратно подстричь бородку, был уже в дорожном плаще. Он вспрыгнул на возвышение и принялся обсуждать с родителями дорогу в усадьбы, что вверх по долине. Он был возбужден, ему не терпелось отправиться в путь; похоже, обстоятельства поездки его ничуть не огорчали.

Астрид ласково похлопала Лейва по руке.

— Ты прекрасно выглядишь, сын мой! Достойный посланник Дома. Верно, Халли?

Но Халли уже выбежал из чертога.

Выскочив в коридор, отгороженный занавесями, он замедлил шаг и остановился, тяжело дыша, заставляя себя успокоиться.

— Халли!

Из комнаты гостей появилась Ауд. Сказать, что Халли совсем забыл о ее существовании, было бы неправдой, но последние события вытеснили ее из мыслей мальчика. Одевалась дочь Ульвара явно наспех, а теперь пыталась привести в порядок свою прическу. Изо рта у нее торчали две костяные шпильки. Халли было не так-то просто справиться с обуревавшими его чувствами и включиться в разговор.

— Э-э… Привет.

— Я тебе очень сочувствую.

Она стояла, подняв руки, и на ощупь укладывала волосы. Шпильки у нее во рту шевелились, когда она говорила.

— Спасибо.

— Проклятые Хаконссоны! Им на всех наплевать. Однако человека они вот так убили впервые — свободного человека из другого Дома, я имею в виду. Думаю, своих собственных людей они убивают то и дело. А что такого сделал твой дядя?

Лицо у Халли было каменное.

— Ничего. Он был пьян.

— Да, мне тоже так показалось… Но все равно это слишком жестоко. Вам еще повезло, что они не ваши соседи! Они то и дело переносят пограничные столбы — в свою пользу, разумеется, — а мой отец никогда ничего не предпринимает, все только кланяется, расшаркивается да целует землю у них под сапогами. Ну, теперь-то он, конечно, оказался в затруднительном положении: с одной стороны Астрид, его двоюродная сестра, а с другой — Хорд Хаконссон… Ему придется быть очень осторожным в этом деле. Впрочем, папочка всегда осторожен. Интересно, есть ли хоть кто-нибудь, кто смеет быть неосторожным?

Она стремительным движением выдернула шпильки изо рта и воткнула их себе в волосы где-то на затылке.

— Вот дьявол, чуть не уронила… Нет, все в порядке. Мы сейчас уезжаем и должны по дороге домой сообщить о случившемся законоговорителям.

— Я знаю. Мне родители только что сказали. Они стремятся к примирению, — с горечью добавил он.

Ауд повернулась к нему затылком.

— Как там моя прическа?

— Кривовата немного.

— Ничего, сойдет. Ты его очень любил, да? Дядю твоего?

— Да.

— Я тебе очень сочувствую. Ты же знаешь, у меня прошлой зимой мама умерла. Я хорошо понимаю, что такое потерять единственного человека, который… В общем, вот.

Она разгладила подол и отвернулась.

— Мне надо идти собираться. Отец ждет.

Халли сказал:

— Слушай, я это… Я тебе тоже очень сочувствую.

Она улыбнулась. Глаза у нее блестели.

— О, я все время хожу на гору и разговариваю с ней. Сижу у кургана, приношу ей цветы… Все лучше, чем торчать дома с папочкой и тетей, у которых только и разговоров, что о замужестве. Но все равно…

Тут Халли нахмурился.

— Ты ходишь к курганам? А как же троввы?

Ауд пренебрежительно надула щеки.

— Ну, за курганы-то я не выхожу и по ночам там не бываю… Но даже не в этом дело. Вот ты, Халли Свейнссон, знаешь кого-нибудь, кто видел живого тровва?

— Да я их сам видел! Ну, почти.

— Нет, Халли, когда я говорю «видел», я имею в виду — видел своими глазами, а не обмочился с перепугу, когда ветер завыл в курганах или заяц выскочил из кустов!

Халли выпрямился.

— Не далее как две недели назад я был на хребте, на дальнем пастбище. Там есть место, где стена обвалилась. Одна овца заблудилась и забрела за линию курганов. И ночью, — он понизил голос, его круглые глаза стреляли по сторонам, не прячется ли кто в темном коридоре, — ночью я услышал ее вопли. А на рассвете я увидел, что с ней стало. Ее растерзали на куски!