Воровской цикл (сборник) - Олди Генри Лайон. Страница 185

Зря я от остальных отошла! Даже жутко сделалось. Хоть и понимаю: ерунда это! сад есть сад, люди есть люди, вот они, рядом, стоит два шага сделать — снова их увижу. А внутри точит, сосет под ложечкой червячок сомнения: а если нет? не увижу, не вернусь?! поблекнут, смолкнут окончательно голоса — и останусь я здесь одна-одинешенька, рыба-акулька?

Тьфу ты, что за чушь в голову лезет?! Мало мне страхов настоящих — так я к ним вдобавок дурость всякую придумываю, сама себя запугиваю! Вот ведь дура несчастная! Теперь нарочно здесь останусь, к остальным не пойду: мои страхи, мне и справляться!..

Не тумана бояться надо, не чудищ придуманных. Другое есть, пострашнее. Это у меня всегда так: если всерьез, если настоящий страх, беда-злосчастье — боюсь, но держусь, а иногда даже бояться забываю. Зато потом — раскисаю, от любой ерунды дергаюсь, пугаюсь неведомо чего... того и гляди, разревусь.

Интересно, это — мое, или по Договору переданное? Да вроде бы, мое, всегда я такая была, с детства...

А что же тогда — по Договору?

А то по Договору, что или сдохни, или детей собственных — в огонь, вот что! Проиграли мы тяжбу вчистую, и стряпчий не помог, только камешки зря спалили... Ну и проиграли! Страшно, конечно, детей неразумных в колдовское пламя окунать, но ведь — никуда не денемся. Знаю уже. Боль забудется, а сила останется, и жизнь останется, и дальше все, как у людей пойдет... как у людей...

У каких людей?! У них — как у нас? Самих себя в детях отпечатаем? Собственной судьбы лишим, родительскую навяжем?! А пусть и так! Ежели у державы под «крышей» — вовсе и не плохо магом быть! Уж получше, чем кухаркой, или в селе замужем, за таким плюгавцем-пропойцей, как папаша мой был, прости Господи! Или проституткой в борделе. Не все же профессоршами становятся или за князей-полковников замуж выскакивают! А маг, да под казенной «крышей» — ему всегда и дело сыщется, и место, и вообще...

Ой, а сны стыдные-срамные, где все — как взаправду, и не поймешь, где явь, где сон?! Детям — такое... да еще с родителями собственными?!! Только много ли дитя неразумное в тех снах поймет? Много ли запомнит? Вот я — много помню из того, что мне в детстве снилось? Да почитай, что и ничего!

Может, не так страшен черт, как его малюют? Может, обойдется? плохо начнется, хорошо кончится?!

Может, и обойдется. Вот только... слишком просто выходит! Один раз перетерпеть, отмучаться, и самим, и детям — зато после живи припеваючи, катайся сыром в масле! Я хоть и дура, наверное, но не совсем. Понимаю: должен быть подвох! Должен, обязан быть!

Где?

И — если не с детьми Договор заключать! — что тогда? Держаться, обручами железными себя сковать, лишь бы финтов не крутить? Из Друца с Княгиней силы последние тянуть, в благодарность за науку? В гроб их загнать за месяц-другой? А потом — и самих себя? Или камешками перебиваться? Так ведь камешков не напасешься, прав отец Георгий...

Эй, Дух Закона, сволочь ты сизоносая! подскажи — что нам делать?! Где выход? Ну, пусть мы опять не сами, пусть с твоей подсказки, пусть чужое, пусть! — намекни хотя бы!.. мы ведь с тобой в одной паутине!.. сам говорил — тебя в нас поболе, чем в иных... проснись в нас, выйди, шепни на ушко...

Не умеем мы решений принимать — помоги!

...Совсем запуталась. Мысли в голове скрипят колесами несмазанными, того и гляди — пар из ушей пойдет! Все, хватит голову ломать. Пора завтракать идти; вон, дымком потянуло — видать, самовар раскочегарили. Чай вот-вот готов будет. Ой, что-то проголодалась я от этих тяжб ночных, мыслей дурацких и прочих ужастей!

Зато страхи придуманные прочь разлетелись; я и не заметила, как — вместе с туманом, должно быть. Посветлело вокруг, не мгла по саду бродит — утро самое настоящее встает. Весь восток розовым огнем горит, облака перистые по небу разметало, снизу багрянцем подсвечивает — и без причины тревожно мне сделалось.

«Что день грядущий мне готовит?»

Э-э, нет, шалишь! Опять дурь всякая в голову лезет. Поэту-то, который Судьбу вопрошал, день грядущий как раз пулю и приготовил! Не надо нам таких подарков!

Пойду лучше завтракать.

* * *

Стол уже успели накрыть — длиннющий, места всем хватит! На белой кружевной скатерти: вазочки с джемом и домашним вареньем, печенье, булочки свежие, мед, оладьи, сахар колотый — к чаю. Эх, сейчас разгуляюсь! Есть хочется — спасу нет. И не солененького, как мне, вроде бы, положено — именно сладкого! Сладкое я с детства люблю, только в Кус-Кренделе сладостей днем с огнем не сыщешь; зато как сбежала с любимой родины — отвела душеньку!

До сих пор отвожу.

У стола хлопотала дородная тетка-стряпуха и еще одна прислужница. Расставляли чашки, блюдца, раскладывали ложечки. В саду, за деревьями, лениво продолжали беседу — похоже, муженек мой любимый с отцом Георгием. Точно, они. А вон и Друц самовар несет! Да куда ж все подевались-то?! Неудобно мне одной за стол садиться, без хозяев — а живот аж прямо сводит, даром что он у меня больше чемодана, загляденье! Ладно, пока никто не видит, я оладушек ухвачу. Горяченький. Теперь вареньица на него, малинового — и в рот... У-у-у, вкуснотища! Нет, еще только один возьму — и все, буду остальных ждать!

Друц устанавливает на столе дымящийся самовар. Замечает меня с набитым ртом, хитро подмигивает; оборачивается, чтобы позвать остальных — но тут за поворотом садовой дорожки слышится позвякивание бубенцов. Ровный перестук копыт, и из-за кустов выезжает пролетка. Рожа у сидящего на облучке извозчика изрядно помята, в бороде и в волосах — солома. Похоже, вчера лихача славно угостили; так, небось, и заснул в конюшне.

Умаялся.

— Бывайте, барышня! бывайте, вельможное панство! — машет рукой извозчик. — Пора мне! спасибочки, по гроб не забуду!..

Пока Друц помогал открыть ворота, пока закрывал их за пролеткой — все к столу собрались. Вот, сидит напротив князь Джандиери, в лазурно-голубом шлафроке, чай из чашечки потягивает: будто не чай, а коньяк тридцатилетний дегустировать изволят! Рядом — Княгиня, уже не такая бледная, как ночью: то ли от чая разрумянилась, то ли и вправду получше ей стало. Так и кажется, что вместо чашки в руке у нее — бокал с «Мадам Клико». Феденька мой — тот по старой привычке чай из блюдца пьет, с бараночкой маковой. Отчего-то подумалось: Феденька сейчас на купеческого сынка похож. Почему — на купеческого? Сама не знаю. Похож — и баста!

Интересно, а как я сама со стороны выгляжу?

Ой, лучше не думать!..

Князь с Княгиней переговариваются вполголоса; о чем, отсюда не слышно — за дальним концом стола сидят. Феденька на них посмотрел, перестал из блюдца сербать, тоже стал из чашки пить. Напротив Друц сахаром хрустит, ровно жеребец — привык вприкуску чай пить. Нет, я уж лучше по-барски, внакладку! Помню, в Кус-Кренделе все чаще вприглядку выходило...

А вот и отец Георгий. Я его поначалу и не приметила. Сразу видно: священник. Чай пьет — будто причащается!

Сидим мы вместе, одной семьей, завтракаем; в саду птички с ума сходят, щебечут, солнышко встает — тишь, да гладь, да Божья благодать! Все у нас хорошо, а будет — еще лучше; если, конечно, не вспоминать, что это — отсрочка. Не оставил нам Дух Закона времени, сила колдовская из нас прет наружу, выхода ищет. Почему? Ведь пауза должна быть! Княгиня говорила, и Феденьке Друц то же самое сказывал! Почему — опять нам по-иному?! Хоть бы передохнуть дали...

— Сдается мне, Александра Филатовна, что и этому причиной — «брудершафт». От него и беды ваши, и способности. Извините, если помешал.

Вот тебе и раз! Неужели я вслух думать начала?! Или это отец Георгий мысли читает?

— Вы, Александра Филатовна, с мужем вашим сколько лет в обучении были? Года четыре, не больше. Так?

— Так, — киваю. — Даже меньше.

— А другие — по восемь, десять, а то и все двенадцать лет крестниками ходят. Сами видите, насколько у вас быстрее дело складывается. Ну а «пауза» ваша и совсем краткой оказалась. Дня не прошло, как финты пробивать стали. Все он, «брудершафт», больше нечему...