Радужная Нить - Уэно Асия. Страница 100

— Я всегда готов послушать, ты же знаешь. Тащи весло, восстановлю наше укрытие.

— Нет, я уже почти закончил, — усмехнулся тот. — Просто неудобно грести и говорить одновременно, да ещё то и дело оборачиваться из вежливости. Так вот, когда новый город, названный в честь Сына Земли его прежним именем, разросся, уже было ясно, где располагать ворота. Разумеется, четыре — на проезжих участках, и пятые для защиты города с моря, а также для сбора водяной пошлины. Старые укрепления снесли, воздвигли высоченные стены, и оставалось лишь дать названия воротам, навесить ленты и устроить торжество. Понятно было, что морские врата можно посвятить лишь Воде. Но что касается остальных…

— Но ведь это очевидно, — я покосился на спутника. — Южные врата от века посвящают Пламени: и в Кёо, и в Оваре это так. Восточные — Воде, всё верно. Западные — Металлу. Тем более, ты сам говорил, что к западу от города уже тогда добывали уголь и плавили руду! А с северо-запада сплавляли лес — помнишь решетки над Араи возле Древесных Врат? Значит, Земле доставались северо-восточные. Твой друг этим руководствовался?

— Именно, — кивнул Ю. — А ещё желанием доказать всему миру, что волшебство повержено, и власть его над людьми подошла к концу, а значит, опасаться нечего. Война случилась не на пустом месте, сам понимаешь. Восстание было — и всё равно страх прижился в сердцах. А Тоси хотел выкорчевать его с корнем, чтобы и воспоминаний о минувших временах не осталось! Его и так едва уговорили на постройку Древесных Врат, изначально он собирался обойтись без них.

— А знаешь, — задумчиво произнёс я, — начинаю его понимать. Трудно судить, как бы я сам поступил на его месте, но мне понятен его выбор. Он чувствовал, что не добился того, ради чего пошёл против правящего клана, ради чего сражался! Война завершилась, но победы не принесла. Так?

Чувство острого сопереживания кольнуло сердце. Тосихико вызывал всё большее уважение, и даже некоторую приязнь. Надо быть сильным человеком, чтобы признать мнимость победы, за которую тебя восхваляют! И очень добрым, чтобы не только переживать о благополучии подданных, но и стремиться подарить им спокойствие, уверенность в том, что прежние страхи не вернутся никогда…

— Да. Вот только одного он не учёл, — резко сказал юмеми. — Того, что Силам, управляющим нашим миром, глубоко безразлично, верит он в них или нет, одобряет или нет, боится или нет. Чему удивляешься — конечно, он боялся! Вот и закрывал на них глаза. Только если не видишь перед собой бурную реку или обрыв, это не означает, что их нет, как бы ты себя ни убеждал. Один шаг может доказать, что ты ошибаешься. А некоторым достаточно и прислушаться.

— И разве обрыв или река виноваты, что ты закрываешь глаза, не желая их замечать, и можешь упасть или утонуть? — завершил я напрашивающуюся мысль.

Юмеми кивнул.

— Так и случилось. После освящения последних ворот над городом будто проклятие нависло: то Араи выйдет из берегов и снесёт мосты, то прибрежные скалы, что заменяют стену на участке между Чёрными и Золотыми Вратами, осыпятся и погребут целый квартал, то пожары… А сам Тосихико, вернувшись из похода на север, вскоре заболел и, спустя какой-то год, скончался, прежде будучи здоровым, полным сил человеком. Да ты и сам его видел!

— Как же он сделался хранителем?

— Мы ведь не успели поговорить, откуда мне знать? — пожал плечами тот. — Могу лишь предположить, что его вечное существование — скорее искупление вины и тяжкий труд, нежели награда за заслуги. Но город до сих пор стоит и даже процветает, невзирая на пренебрежение последних правителей. Выходит, не без его стараний. И кто бы мог подумать, что этот упрямец будет рассуждать о вредоносных проявлениях потусторонних сил?.. Свершилось, не прошло и тысячи с лишком лет!

Он усмехнулся одними губами и задумчиво уставился на воду, теребя пальцами непослушную прядь, выбившуюся на волю из-под заколок.

— Ты так хорошо осведомлён о событиях того времени, — осторожно подобрался я к самому главному, — и ничего не знаешь о том, что произошло после смерти твоего друга. Это случайность или?..

— Или! — кратко ответил тот и поднялся на ноги. — А вот теперь пора и честь знать! Иначе мы так и останемся в открытом море.

Я понял, что на сегодня исчерпал его запасы откровенности. Задумавшись, стал клевать носом и крепко заснул — задолго до того, как стемнело. Мне показалось, что юмеми, ворча, укладывает меня поудобнее, но после бессонной ночи и пережитого я не смог даже пошевелиться. Ещё слышал, как он что-то насвистывает, но это было совсем уже во сне. И когда разомкнул веки, почувствовал, как…

Тихо покачивается челнок, прильнувший к берегу в ложбинке между базальтовых глыб. Паланкин скрывает находящихся на борту прогулочной барки от любопытных глаз. Вкрадчивый шёпот волн словно обещает что-то, стоит лишь прислушаться и различить в нём певучие слова. Говорят, в холодных глубинах озера Ти, куда не опуститься самому умелому ныряльщику, обитают русалки, и это их напевы доносит до человеческого уха тёмно-синяя вода.

Как редко выдаётся вечер, свободный от службы в Зимней Резиденции! Я задёргиваю полог и присаживаюсь на алую подушку.

— Мы увидимся завтра? — та, что склонилась передо мной, не поднимает глаз, и тень лежит на её лице. — Мой возлюбленный, мы увидимся завтра?

— Конечно, душа моя, — мягко отвечаю я, — и завтра, и днём позже, и так будет вечно!

— "Вечно"… не произноси этого слова, — она распрямляется и закрывает лицо рукавами, зелёными, словно хвойные ветви, и с тончайшим узором, — вечности нет для меня более!

— Мэй-Мэй? — я отряхиваюсь от сладкого опьянения чувствами, примерещившимися во сне, — Мэй, это ты? Как я попал в Кёо?

Она молчит и тихонько чему-то смеётся, я хватаю её за тонкие запястья, почти прозрачные в полутьме, создаваемой расшитыми золотой и алой нитью стенками паланкина. Отвожу послушные ладони и смотрю в лицо красивой молодой женщины, с живыми тёмными глазами, сейчас затуманенными.

— Кагура-доно? — Я отшатываюсь, отталкиваю её, узнавая. — Зачем вы здесь?

— А зачем здесь ты, милый? — голос так нежен, не похож на прежний, властный и презрительный. Может быть, оттого, что она выглядит моложе? — У каждого своя судьба и своя стезя.

Она протягивает руку и одним движением отдёргивает завесу у входа. Огромная луна взирает с неба. Кто бы мог подумать, что это её свет просачивается через шёлковые полотнища? Луна… луна и множество созвездий, неведомых мне, и лишь Млечный Путь слегка похож на тот, которым мы привыкли любоваться в это время года. Звёзды облепили небосвод, словно тысячи светлячков, слетевшихся к луне, которая не затмевает их своим сиянием. Но приветствует меня вовсе не то страшное светило, чьих мертвенных лучей я опасался во сне! И женщина — совсем не…

На краткое время отводил я взгляд от её лица, но оно изменилось, сделалось тоньше, мудрее… Какие знакомые черты! Неуловимо сходство, вот только с кем?

— Иди на берег, — мягко приказывает она, и величественность в её образе ничем не напоминает высокомерие тёмной мико. — Ступай. Тебя ожидают. И помни, что верность долгу — это, прежде всего, верность своему сердцу. Иных наставлений тебе и не требуется.

Я покидаю паланкин. Тело кажется невесомым и каким-то чужим. Тотчас же оглядываюсь, но исчезли уже и расшитые ткани, и подушки, и моя собеседница. А барка отныне — не прогулочное судёнышко, а рыбацкая лодочка из какого-то лёгкого дерева. Нет валунов на берегу, серебрится белый песок, и белоснежны одежды того, кто стоит у самой кромки воды, протягивая ко мне руки. Луна выглядывает из-за его плеча, обрисовывая дорогие черты…

— Дедушка! — кричу я и спрыгиваю в воду, достигающую щиколоток. — Дедушка!

— Кай! — его голос силён и не похож на старческий, да и сам он выглядит помолодевшим. Я чувствую дрожь, как только наши пальцы соприкасаются, но это не слабость, а радостный трепет. — Кай! Как же я скучал по тебе… сынок!

И я понимаю то, что знал всегда. Словно жемчужина, знание это скрывалось в глубине моей души, чьи створки, наконец, распахнулись. Нет ни потрясения, ни недоверия — всё становится на свои места, как будто щёлкнул очередной рычажок загадочной ханьской шкатулки. И, сколько бы нажатий ни оставалось до того, как она отворится; каким бы ни оказалось её содержимое, я твёрдо знаю одно: воспоминание о счастье, что пришло рука об руку с откровением, я буду лелеять как величайшую драгоценность!