Радужная Нить - Уэно Асия. Страница 30

— Так вот, почему он мечтает выкорчевать пень! — догадался я. — Чтобы я никогда и не вспомнил.

Да, в этом весь мой брат, ограждающий меня от забот. Разве можно его не любить?

— Тебе виднее, я-то с ним не знаком. А вот твоё стойкое нежелание засадить это место цветами вполне объяснимо. Ты чувствовал себя виновным всё это время, да? Глубоко-глубоко в душе, сам не сознавая, что тебя терзает…

Я сглотнул. Если и чувствовал — что с того? Разве эта вина — не заслуженная? Если бы не моё детское упрямство…

— И напрасно. Молния всё равно ударила бы в дерево. Не важно, находился под ним ты или нет.

— Нет, важно! Я уверен… то есть, я знал, что боги послали её за мной. За мной, понимаешь?! — выдавил я, ощущая себя всё тем же перепуганным мальчишкой, что и раньше.

— Не понимаю, — спокойно возразил тот. — Не понимаю, каким таким проступком мог разгневать обитателей Небес малолетний сорванец? Если бы они истребляли всех непослушных детей, страна давно бы опустела, поверь моим словам. Может быть, на твоей душе имеется тяжкий грех?

А ведь он прав! Я рос обычным ребенком, смирнее того же Хоно. Учился прилежно, почитал старших. Упрямился, и то редко, вот как в тот раз. Проказничал в меру и не со зла. А куда метила молния: в меня или ветку надо мной — попробуй различи!

Говорят, в грозу опасно укрываться под высокими деревьями. Тогда я этого не знал.

Немного порывшись в памяти и не откопав воспоминаний о преступлениях ужаснее, чем украшение приёмной отца «висельником», изготовленным из старых косодэ и деревянной статуи Они [34] и повешенным под потолком, на радость гостям, я покачал головой.

— Вот видишь. Внушил себе глупость несусветную, сам себя заклеймил — как часто я сталкиваюсь с подобным, кто бы знал!

— Но, — горькие воспоминания решили меня не покидать, — если бы не моё непослушание, дедушка не стал бы свидетелем гибели Хозяйки, не испытал бы потрясение и, может быть?..

— А ты помнишь, как твой дед относился к священному дереву? — не дожидаясь очевидного ответа, он продолжал. — А его слова, последние слова?

— Ничего не понял, — признался я.

— Я тоже. Будем надеяться, что Дзиро как его доверенный слуга, а ныне — твой, сможет хоть что-нибудь прояснить.

— Но его ведь не было с нами… — я всё ещё вяло сопротивлялся. Ю это заметил.

— Людям так нравится пятнать совесть надуманными грехами! — раздражённо воскликнул он. — Хватит, Кай! Ты рассудительный и вдумчивый человек, не разочаровывай меня.

Я усмехнулся, сам того не ожидая. Для особы, постоянно намекающей на мою торопливость и подверженность чувствам, заявление отличалось изрядной непоследовательностью.

— А те качества, о которых ты говоришь, и которые действительно тебе присущи — раз уж ты любезно о них напомнил — отнюдь не противоречат способности размышлять. Ты умеешь думать и рассуждать. Знаешь, скольким этого не дано?

На сердце потеплело. Вот так, одна похвала — и где мои печали?

— А это потому, что твои чувства переменчивы, — вздохнул юмеми. — Впрочем, сейчас оно к лучшему. Осознавать, насколько подвержен действию лести или похвалы, уже немало.

— А ты хвалил или льстил? — уловил подвох я.

— Немножко того, немножко другого, — звонко рассмеялся ханец. — Пробудись, о светоч разума! Утро наступает.

И я открыл глаза в собственной опочивальне. Ю рядом не было, да и незачем ему сидеть у изголовья тех, кто возвращает утраченное. Мир Грёз и впрямь ведёт, куда захочешь. Можно любоваться далёкими мирами, непостижимыми разуму смертных. А можно шагнуть назад, в детство…

Я раздвинул сёдзи. Первые лучи рассвета, приглушённо-ласковые, струились по мирному саду, и лишь тёмные очертания пня нарушали гармонию покоя. Теперь, когда я знаю, что побуждало меня цепляться за остатки прошлого — не послушаться ли брата? Не избавиться от них? Отец под двойным напором не устоит.

Да, так я и поступлю.

Над вершинами мандариновых деревьев показался краешек солнца, золотистого, словно созревающий плод, и яркие блики зашевелились в кустах, придав очарование даже чёрному пятну обгорелой древесины.

Если его убрать — разве не будет наш сад казаться пустым, незавершенным?

Его место — здесь. Пусть остаётся.

И напоминает мне о дедушке и его неразгаданной тайне.

— Кай-доно, пора вставать! На дворе — солнышко.

Что, опять?! Да сколько можно! Пусти юмеми в дом…

— Молодой господин! Не изволите ли проснуться? Вода остывает. Разве можно засиживаться с гостями до поздней ночи?

Тут я осознал, что снова задремал, и будит меня Дзиро, а вовсе не Ю.

Возможно, кто-нибудь другой на моём месте был бы недоволен, что ему прислуживает человек в преклонных летах, доставшийся по наследству ещё от деда — но только не я! С Дзиро не пропадёшь, хитрец знает, что к чему, и слова во рту не считает. Выручит из любой передряги, не уговорами, так мечом. Для своего возраста он весьма лихо с ним управляется. Пожалуй, что лучше меня…

Но главное, старик всегда со мной искренен. Лжи я от него не слышал ни разу в жизни. Равно, как и грубой непочтительности. А присматривал он за мной с детских лет, с того самого дня, как меня торжественно облачили в первые мужские одежды. Ясумасу тоже поручали заботам личного слуги, молодого парня, но их отношения и на четверть не были столь доверительными и задушевными, как у нас с Дзиро.

Конечно, при дворе он тщательно изображает подобострастие и слепое повиновение, но то при дворе! Наедине я то и дело ловлю себя на ощущении, насколько снисходительна его опека. Иногда это выводит из себя…

К счастью, отец, требовательный к правилам и стремящийся устроить всё «как у людей», никогда не предлагал мне сменить слугу на более молодого и расторопного. Объясняется это тем, что Хитэёми-но Хидэ не балует младшего отпрыска, или какими-то другими причинами — не знаю. Впрочем, Дзиро исполнителен, честен и предан — чего ещё желать? Отправляясь в Южную Столицу, я был недоволен разве что дрянной повозкой и отказом родителя дать подходящую. Но не сопровождением в лице пожилого слуги… и друга.

Я открыл глаза и поприветствовал старика сонной гримасой. Тот задвинул за собой фусумы и поставил рядом с ложем медную чашу для умывания. Я лениво опустил в воду мизинец: горячая, можно не торопиться и ещё немного побездельничать.

— Управа удостоила ответом моё скромное послание? — язык слегка заплетался от сна, а может, и по причине, упомянутой Дзиро. Мы с Ясумасой и юмеми изрядно засиделись вчера вечером, вот только ничего дельного не высидели. Зато прекрасно провели время!

— Да, молодой господин. Только что доставили.

Слуга выудил из рукава небольшой моккан [35] с ответным посланием. Хорошее настроение мигом улетучилось. Ну да, для обыденности бумаги не напасешься, а деревянная табличка — предмет многоразовый. Написал, соскоблил и написал снова. Я потарабанил по ней. Ишь, какая тонкая, в пальцах звенит. Отыграв до конца куплет разудалой песенки, услышанной вчера в исполнении Ясу, я резко выдохнул и зашвырнул моккан в угол. Содержание оказалось до отвращения скупым и предсказуемым: никто не стал бы доверять открытой поверхности сведения, не предназначенные для широкого круга лиц. Начертали бы на бумаге тонкой кисточкой, да запечатали, как приказ в Кёо — другое дело. Увы, чего и следовало ожидать: благодарим тебя, Хитэёми-но Кайдомару, за расторопность, можешь быть свободен, а дальнейшее тебя касается не больше, чем этой бамбуковой дощечки, давно отслужившей свое. Общий смысл именно таков.

— Господин мой расстроен? — участливо спросил Дзиро.

— А ты будто неграмотный? — буркнул я, придвигая к себе чашу.

— А вас будто не похвалили? — старик гладко выскобленным подбородком указал на пренебрежительно отброшенную табличку. — Может, ещё и наградят чем. А то и ранг повысят!