Приговоренный к призме - Фостер Алан Дин. Страница 23

Они прижимали его к земле точно так же, как в свое время лилипуты пленили Гулливера, и им удалось это намного лучше. Он потерял сознание.

Когда он снова открыл глаза, солнце стояло высоко, но в неположенном месте небосвода. Он невероятно устал, больше чем мог даже вообразить себе.

Это был не просто упадок сил. Онемение всего тела носило скорее неорганический характер, как у камней и металла, нежели бренной плоти и крови.

Особенно крови. Он поднял голову и посмотрел на свое тело сверху вниз. Начиная от колен, брюки его исчезли, разорванные непонятно кем. Он ясно видел шрамы, оставленные червями, длинные и тонкие, в запекшейся крови. Он не имел понятия, сколько они высосали из него, но очевидно недостаточно, чтобы погубить его.

Розовые фоторецепторы, нависавшие над ним, исчезли. Его незащищенные глаза тут же сузились, избегая невыносимо яркого света, но он все же мог рассмотреть кое-что в непосредственной близости. Он лежал под растением, очень напоминавшим обыкновенное дерево. Более пристальное изучение показало, что оно покрыто длинными полосами коричневого кварца, но с зеленой сердцевиной. Он отчаянно пытался убедить себя, что это древесина.

По обеим сторонам от него ярко-желтые цветы напоминали по форме голубо-зеленые сверхзвуковые прожекторы и лениво покачивались под нежным ветерком, но не забывая при этом ориентироваться на солнце. Они действительно могли быть сверхзвуковыми прожекторами, сказал он себе, учитывая в каком сумасшедшем мире они росли.

Дерево и цветы — это приятно, но где же черви? Как долго он пролежал

Без сознания? Минуты, часы, еще дольше? В желудке было пусто, но голода он не испытывал, значит прошло не много дней, если речь шла о днях. Тогда не более одного дня. Вернее, около тридцати часов бессознательности, пока его тело набирало сил после атаки. Голова была на удивление легкой и не только от потери крови.

Потом он вспомнил, что видел перед тем, как отключиться. Или то, что он думал, что видел.

Голубая гусеница спускалась по небольшому склону, пробираясь сквозь беспорядочно ползающих червей и разбрасывая их ногами, набивая ими рот и опрыскивая их какими-то загадочными флюидами из гиподермического органа, расположенного под жвалами. Капли этой жидкости заставляли червей размыкать свои цепи, корчиться в судорогах, с треском раскрываться и умирать.

Несомненно, гусеница была послана в ответ на его молитвы, поедая червей, которые облепили Эвана. Возможно, потому насекомое это и шло за ним следом. Но это казалось ему неверным. Скорее всего гусеница следовала за солнцем, судя по многочисленным светопоглощающим ресничкам у нее на спине.

Но даже в таком случае ей необходимы были минералы. И она получила их, когда представилась соответствующая возможность, из маленьких телец червей, где эти минералы концентрировались. Конечно. Гусеница питалась тем же, чем и эти черви.

Тогда почему она не напала на Эвана накануне ночью?

Теперь это было неважно. Имело значение лишь то, что неожиданная атака гусеницы погубила такое множество червей, что остальным пришлось отступить и скрыться в их подземном убежище. Ослабевший, едва удерживаясь в сознании, Эван должен был уползти из этого места смертельного отдыха туда, где его израненное тело могло бы немного окрепнуть.

Подчинившись инстинкту, гусеница оказала ему огромную услугу. Он надеялся повстречаться с ней снова. Возможно, ему удастся хоть как-нибудь отплатить ей. Если только с памятью его все в порядке и если все это с ним действительно происходило. Возможно, она последует за ним вновь. Если бы он мог заставить ее вернуться вслед за ним к станции, он накормил бы ее досыта остатками химической лаборатории. Наконец-то ее душенька будет довольна, если, конечно, у нее есть душа, а не скопище силикатных батареек.

Легкость в голове не проходила. Его тело сделало все от него зависящее, но теперь оно нуждалось не только в отдыхе, чтобы восстановить силы. Его желудок давал о себе знать. Когда он попытался сесть, он обнаружил, что его клонит влево. Что-то вцепилось в его левое ухо.

Поморщившись, он потянулся, чтобы почесать зудящее место и снять кусочки коры, попавшей сверху, пока он слал.

Пальцы нащупали два тонюсеньких усика, свисающих с его головы. Они не закрутились вокруг уха, не запутались в волосах и не прилипши к царапинам.

Они свисали из самого уха.

Он резко повернул голову влево. Пара ярко-зеленых стеклянных глаз смотрела прямо на него с расстояния в несколько сантиметров. Это была гусеница.

Она сидела на его плечах, обвернувшись вокруг его шеи подобно силикатному боа. Ножки ее охватили его ключицы и мышцы плеча, вцепившись почти неощутимо, но крепко. Мощные жвала, способные разгрызать камни, лежали на коже предплечья.

Два тонких усика высунулись из ее головы, чтобы войти в ухо Эвана, минуя барабанную перепонку, не причиняя ей вреда и проскальзывая глубже в череп. Что-то пощекотало мозг Эвана. Словно ему устраивали легкий шок.

В следующий момент он как бы отключился, не теряя сознания. Иными словами, он слегка сошел с ума на некоторое время, вскочил на ноги и принялся бегать кругами, натыкаясь на стеклянные растения вокруг, одновременно пытаясь стряхнуть насекомое с плеч и убрать усики, проникшие к нему в мозг. Он вцепился и дергал за тонкие нити. Однако они не поддавались, и даже приложив все усилия, он не смог ослабить эту хватку в десять ножек.

На протяжении всей этой сцены гусеница не шелохнулась, не издала ни единого звука. Лишь ее черные веки реагировали, прикрывая зеленые глаза-линзы от размахивающего руками Эвана. Это было все равно, что сражаться с зеркалом. Он причинил больше вреда себе, натыкаясь на деревья и камни, чем гусенице.

Когда он попытался вытащить усики, торчащие из его уха, то вызвал этим только невыносимую боль.

Первым сдалось его горло, охрипшее от постоянных воплей. Продираясь сквозь лес, он растерял последние капли уверенности в своих силах, которую ему удалось укрепить с того момента, как он оставил свой костюм и остальное снаряжение из цивилизованного мира. Сначала эти черви, потом кажущееся спасение, а теперь еще и это. Только непоколебимая вера в свою способность к выживанию каким-то образом продолжала удерживать его в здравом уме. Остальные назвали бы эту уверенность самонадеянностью.

Усталость сковала ему ноги и он рухнул на колени. Закрыв лицо руками, он разрыдался. Гусеница же обвила его плечи, стеклянная и невозмутимая, не реагируя ни на его эмоциональный взрыв, ни на истерические попытки согнать ее с насиженного места.

Эван повалился на правый бок. Он лежал, вздрагивая, пытаясь не думать о том, что с ним произошло, о том, что еще может случиться. Лучше бы он безболезненно скончался от червей. Хуже всего было то, что он понятия не имел, что это существо собирается с ним сделать. Съесть его? Устроить в его мозгах кладку яиц?

Поскольку он не мог больше ни кричать, ни бежать, ему оставалось лишь лежать неподвижно и ждать. Ждать и думать. Внутри у него все разрывалось.

Да, теперь следовало ожидать растворения его мозга и постепенного поглощения его через эти два усика. Он начнет терять контроль над собой.

Больно будет только потому, что он знает, что так должно быть.

Новые попытки освободиться от усиков лишь вызвали резкую боль. На затылке началось тупое пульсирование. Первые сигналы, подумал он. Он слишком устал, чтобы продолжать сопротивление. Все равно оно ничего не меняло. Его положение было полностью безнадежным.

Да, насекомое разрушало его изнутри. Он уже видел, что это существо могло вытворять тем гиподермическим подчелюстным органом. Может, оно уже начало испускать флюиды у него в голове? Странно, но боли не было и, пока он не тянул за усики, то ощущал только легкую пульсацию, то нарастающую, то затихающую, пропадающую без предупреждения и возникающую без боли. Он невероятно устал от мучений.

Эти пульсации можно было сравнить с морским прибоем. Мягким и совершенно безболезненным. Слова тоже были безболезненными.