Кровь королей - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5". Страница 11
Не сразу она догадалась, что в ее сердце поселилась любовь. Не долг и преклонение, что взращивали в будущей наложнице богоподобного императора. Нет. То было чувство, над которым не властен никто и которое, стоит ему появиться, само властвует безраздельно. И поняла Инара, что сердце ее теперь бьется во имя этого чувства. И солнце встает на востоке и садится на западе только ради любви. И потому сегодня, когда Инара взошла на ложе императора, она была не той, кем ее воспитывали. Инара не видела ни долга, ни чести в том, чтобы отдаться властелину. Нескольких лет обучения будто не бывало. Инара точно позабыла, что должна ублажать императора.
Шерегеш овладел ею, причинив боль. Ее готовили к этому. Но ее не готовили к тому, что она будет мечтать отдать невинность кому-то другому. Далекому. Недосягаемому. И невыносимо желанному. Пусть бы эту боль доставил Леон. Может, и боль была бы тогда сладка. А если нет, он бы взял Инару на руки, крепко прижал к себе и утешил поцелуями и нежным шепотом.
Инара никогда не задумывалась, насколько несправедлив мир, пока не ощутила опустошающее душу отчаяние из-за непреодолимой пропасти между любящими сердцами.
Сквозь слезы она смотрела сейчас на звезды. Как грустно любоваться ими одной, без него. Сегодня и звезды казались одинокими.
Черное небо на миг перечеркнула яркая полоска. Инара подняла руку и провела пальцем по небу, там, где только что сверкнул след падающей звезды.
Чуть в стороне блеснула еще одна.
– Леон, где бы ты ни был сейчас, подними глаза и посмотри на то, что вижу я. Пусть наши взгляды встретятся среди мерцающих и падающих звезд. Пусть далеко-далеко, на этом небосклоне, мы будем вместе, уж если не можем быть вместе здесь, на Земле… Леон. Знай, что в помыслах своих я с тобой…
Император Тассирии ступал в своих сандалиях почти беззвучно. Просторная даже для тучного тела Шерегеша Двенадцатого белая туника с красными орнаментами слегка покачивалась с каждым шагом. Корона в виде золотого обруча с посеребренными зубами самых свирепых пеших драконов плотно прижимала к голове густой парик из волоса священного черного единорога.
За императором вошли два «безмолвных», держа перед грудью чуть наискось бирганы – мечи с двумя клинками и двуручной рукоятью между ними. Шерегеш слегка обернулся и поднял руку, дав знак, что дальше идти не следует, и воины встали у двери. Инара, печально наблюдающая за звездами, не сразу заметила, что в покоях появился сам богоподобный властелин империи. Когда он отдернул шелк, коим был занавешен выход на террасу, наложница вздрогнула и обернулась. Увидев, кто к ней явился, она тут же опустилась на колени и склонилась перед своим господином и хозяином всей Тассирии.
– Ваше божественное величество, смертная благодарит вас за эту честь.
Так должен был говорить любой низкорожденный, к которому приблизился владыка.
Император задумчиво смотрел на нее сверху вниз. Похоже, он хотел ей что-то сказать. Причем так много, что долго решал, с чего же начать.
– Отчего ты не спишь? – тихо спросил он.
– Простите, ваше божественное величество, но сон не приходит ко мне сегодня, – отозвалась наложница, не смея поднять взгляд.
– Вот как? И что же тревожит твой разум, не давая ему отдыха и сна? Может, ты наконец поняла, насколько неподобающей была твоя инициация?
В его голосе не было и тени гнева. Пугала сама мысль, что наложница могла не угодить повелителю.
– Ваше божественное величество, я… я не хотела…
Инара пыталась найти слова оправдания, но ум тонул в мыслях об одиноких звездах, в мечтах о Леоне.
– То, что ты не хотела, мы сумели заметить. – В голосе императора появилась нотка недовольства.
– Простите, владыка, я желала сказать иное. Боюсь, я недостаточно хороша для вас…
Шерегеш скривил лицо и закачал головой:
– Тебе, дитя, была уготована несказанная честь. Тебя с детства посвятили служению. Тебя обучали искусству, которое ты должна была нам показать. Но сколь велика была честь, оказанная тебе, столь же велико и наше разочарование…
– Ваше божественное величество, я…
– Ты смеешь перебивать нас?
– Нет, повелитель.
Она вздрогнула. Пугали не только его слова, но и то, как они произносились. Совершенно спокойно, обычным голосом. Император не рычал хищным львом, обуреваемым свирепой яростью, но был тих, как змея. А от жала змеи люди гибнут чаще, нежели от когтей льва.
– То-то же. Ты сегодня была в нашей постели. Ты не противилась. Но это было покорностью безжизненного тела. С равным успехом в нашу постель могли положить покойницу. Неужто ты думаешь, что потомка богов усладит соитие с трупом? Ты была нема, глуха, слепа и неподвижна. Твой дух, твои помыслы, твой взгляд, твои желания витали где-то далеко. Вне священных покоев твоего властелина.
– Мне, похоже, нездоровится, мой повелитель…
– В придачу ты смеешь нам лгать? – Шерегеш едва сдерживался, чтобы не закричать, но внешне оставался спокоен. – Или ты думаешь, мы не знаем истины? Ты думаешь, что потомку богов неведомо о твоем увлечении этим юнцом, наследником варварского костяного трона Пегасии?
Холод сковал тело Инары. Император говорил о Леоне. И он все знал. Что может быть хуже?
– Отвечай же нам. Говори как есть, без единой крупицы лжи. Ты и так низко пала, чтобы брать на себя смертный грех и пытаться обмануть своего властелина.
– Ваше божественное величество, – испуганно пролепетала Инара, – могу ли я смиренно молить вас о милости быть вами услышанной?
– Затем мы и пришли в твои покои. Говори же.
– Велико мое прегрешение, оно сродни измене. Но прошу вас не обращать свой гнев на юного принца. Он не пытался меня обольстить. Но стоит мне лишь вспомнить о нем, как душу заполняют печаль, пустота и холод, к которым примешиваются мечты, жар и трепет… Я люблю его, ваше божественное величество.
Наложница посмела поднять взгляд на императора.
Шерегеш нахмурился. Несколько мгновений он молча вглядывался в прекрасные глаза Инары.
– Ответь нам, смеет ли рабыня любить кого-то более, чем своего господина?
– Нет, владыка. Но я люблю принца иной любовью. Такую любовь поселяют в сердце сами боги, и с ней не в силах совладать простые смертные.
Она прижала руки к груди, по ее щекам потекли слеза, а голос стал дрожать.
– Простите, ваше божественное величество, но я люблю его! И мне легче принять смерть, нежели противиться любви!
– Поднимись, – вздохнул император.
Инара повиновалась. Шерегеша не смутило, что рабыня выше ростом, хотя она была босой, а богоподобный – в сандалиях с толстой подошвой.
– Пегасии нужен прочный мир с нашей империей. Тассирии он нужен не меньше. Сей благотворный союз способен принести нам и нашим потомкам великую пользу в грядущем. Ты понимаешь, что ты и твой Леон встали между двумя державами?
«Твой Леон»! От этих слов защемило в груди. И тут же сердце стали рвать на части отчаяние, оттого что он не ее, а она не его, и радость, оттого что все-таки он есть. Ее Леон…
– В мыслях моих не было стать помехой в государственных делах, ваше божественное величество…
– Хватит.
Пройдя мимо нее, Шерегеш вышел на террасу и устремил взор на звезды.
– Послушай, дитя, неужели ты думаешь, что особа королевской крови снизойдет до рабыни? Пусть он даже пылает чувствами, как тебе мнится. На что ты рассчитываешь? Что станешь его королевой?
– Ваше божественное величество, – она робко вышла на террасу, встав рядом, – разве может быть расчет там, где настоящая любовь?
– И чего же ты хочешь?
– Любить. Носить это чувство в сердце. Не более, мой повелитель.
Она поклонилась.
– И что же, ты даже не мечтаешь о свободе?
Император продолжал смотреть в небо. Инара была изумлена.
– Ваше божественное… величество… Разве смею я надеяться?..
– И все же, ты бы этого желала? Получи ты свободу, между вами с принцем варваров не останется ничего, кроме одежды.