Поверженные правители - Холдсток Роберт. Страница 56

— Нам нужно хоть что-то…

Кимон призывал Урскумуга. Он стоял на коленях перед тремя вепрями и напоминал о слове, данном на лунной охоте. У входа в пещеру завывала стая. Несколько хищных морд уже просунулись внутрь, опасливо пробуя порог. Они набирались наглости.

— Урскумуг! — наконец выкрикнул в отчаянии и гневе Кимон.

Факел мигал. Не успел болезненный вскрик мальчика замереть в воздухе, как огонек вспыхнул в последний раз и погас.

И в тот же миг стены вздрогнули. Из глубины послышалось тяжелое дыхание. Хрюканье, ворчание — голос кабана.

Зверь вырвался из тоннеля, отбросив мальчишек в стороны: Кимона к одной стене, Колку — к другой. Щетина на его шкуре была острее клинков и сильно оцарапала подростков. Тяжеловесный зверь пронесся мимо, не замечая их, низко опустив голову.

Стая бежала. Выйдя на площадку, вепрь поднялся на задние ноги и уставился на Укротительницу. Зверь и Хозяйка Зверей обменялись долгими бесстрастными взглядами. Потом — чудо! — Хозяйка Диких Тварей попятилась по скале. Глаза ее горели бессильным гневом. Взметнув космы волос, она вдруг исчезла, и ее стая скрылась в расщелине, ведущей в лес.

Когда Кимон опасливо высунулся из пещеры, Урскумуг повернулся и сверху вниз взглянул на него. На его человеческом лице, гневном и белом как мел, не было видно даже тени узнавания юного корнови.

— Благодарю тебя, — вымолвил Кимон. — Я все еще не верю, что ты услышал мой зов. Но благодарю тебя.

По-прежнему никакого ответа. Урскумуг отвел взгляд, уставился на маленького мертвого кабанчика у выхода. Кимон почувствовал, как сердце понеслось вскачь. Он не знал, чем ответит Урскумуг на убийство своего сородича. Но громадный вепрь опустился на все четыре ноги и пронесся по горелой траве, вспрыгнул на скалу, на то самое место, где еще недавно была Укротительница. Он задрал морду вверх, понюхал воздух и посмотрел вдаль.

Последний долгий взгляд на Кимона — и он умчался в сторону гор.

Под ногами Кимона и Колку, еще не опомнившихся после мгновенного появления и исчезновения древнего духа, лежал разбитый вдребезги сосуд. В прыжке Урскумуг сбил его со стола. Медовое дитя лежало среди осколков: съежившееся тельце, залитое липким густым медом.

— Он нарочно, — тихо сказал Кимон. — Я видел.

— Зачем? Зачем тревожить могилу?

Колку не успел ответить. Из отверстия в стене им ответил другой голос:

— Думаю, это значит, что нам надо взять ее с собой.

Подростки, остолбенев на миг, уставились на видение с ликом, подобным луне, и в темной одежде, облекающей тело. Но одежду они узнали.

— Мерлин? — недоверчиво спросил Кимон. И со вздохом великого облегчения повторил: — Мерлин!

Я их нашел. Живыми. И Кимон так гордился своим самодельным святилищем, что я не стал рассказывать ему, как, поняв, чем он занят, сам во всю глотку окликнул Древнейшего. Боль до сих пор отдавалась во всем теле!

Я отпустил Лунную Грезу.

Кимон ухмыльнулся при виде моего настоящего лица.

— До корабля далеко? — спросил он.

— Далеко. Заверни девочку в мой плащ.

— Девочку? Вот эту? Она же провоняет!

— Продержится много дней. Она хорошо укрыта. Труднее будет с мухами, которые слетятся на мед. Скорей. Нам надо еще кое-кого найти, прежде чем возвращаться в гавань.

Глава 25

ПЛАЩ ЛЕСОВ

Сегомаса с мальчиком не оказалось там, где я их оставил, — в роще, под плащом молчаливого леса, неподвижного леса, в тихой дреме ожидавшего возвращения носителя маски, призвавшего его.

Кимон заметил, как я встревожился. Мы стояли на заросшем кустами склоне, глядя в долину, на бледный, затянутый туманом восток.

— Я оставил их здесь…

— Кого?

— Сегомаса. Дубового воина. И вашего юного друга Маелфора.

— Маелфор жив? — переспросил Кимон. Глаза у него загорелись. — Он долго падал.

— Зато упал в надежное место.

Что стало со Скогеном? Я вертел головой, озирая землю. Но нашли его глаза помоложе и поострее моих. Колку засмеялся, указывая вниз по склону холма, и тогда я тоже увидел, что лес там светится неестественным сиянием. На краю леса стояли мужчина и мальчик, и мальчик махал нам рукой.

Уцелевшие крипты где сбежали, где скатились сквозь густой подлесок навстречу старому другу. Я последовал за ними более достойным, но менее быстрым способом.

Скоген попросту «соскользнул» по склону, отыскав вполне естественное и удобное местечко для отдыха. Мне следовало бы помнить это свойство личин: оставь их, не отсылая обратно, и они найдут себе место по вкусу. Морндун просочится под землю, Синизало отыщется в стайке детей, Лунная Греза найдет ночь и таинственное притяжение самой луны. И так далее: пес — рыскающую под луной стаю; рыба — воды, породившие ее; орел — утес, откуда можно озирать мир своим пронзительным взглядом.

Сегомас отступил в тень. Мальчики обнялись.

Но нас ожидал еще один сюрприз. Из темноты к нам шагнули Урта с Морводумном. Оба были оборваны и исцарапаны шипами. В волосах у них запуталось столько листьев, что они хоть сейчас могли бы принять участие в одном из обрядов Глашатая в вечной роще. Кимон даже не сразу узнал отца, но, признав, бросился в его объятия.

Урта стоял на коленях, обняв израненными руками без умолку говорящего мальчика. От радости встречи и от спешки выложить ему сразу все свои странные приключения мальчик спотыкался на словах, лепетал бессвязно, как ребенок, с большим чувством, но путаясь в подробностях. Урта, как я подсмотрел через Сегомаса, нашел укрытие от преследователей — ночных охотников Укротительницы — в маленьком гроте у самого ручья, протекавшего по долине. Всех нас притянули к себе эти места, часть острова, хотя и попавшая под власть Укротительницы, но еще хранившая память о Мастере. Все мы столкнулись с силой Укротительницы, но нам посчастливилось остаться в живых. Гибель мальчиков была бедой, исчезновение Талиенца — загадкой, которая, возможно, так и останется неразгаданной. Этим не повезло.

Сегомас утратил надежду. Он стоял на освещенном краю леса спиной к поляне. Подходя к нему, я увидел в его глазах блестящие капли сока.

Кожа его сохранила оттенок коры, но он был почти человеком. На подбородке даже виднелось что-то вроде бороды — эхо мужчины, прорастающего сквозь твердый дуб, смягченный силой Скогена.

— Мне придется покинуть вас, — сказал он. — Я должен найти то, что от меня осталось.

Он дрожал. За моей спиной смеялся Урта и звучали взволнованные голоса мальчишек. Веселились так мирно, будто собрались в зале Тауровинды после долгой охоты.

— Сегомас, — мягко напомнил я коритани, — ты умер или был убит в Греческой земле. Здесь не Греческая земля. И ты умер или был убит в то время, которое еще не пришло. Ты понимаешь? Арго и этот остров шутят с нами шутки. Когда мы уйдем отсюда, то скоро вернемся туда, где нам место, но сейчас наш мир еще не существует. И ты еще не умер. Ты не найдешь здесь своих останков. Их здесь нет! Искать их бессмысленно.

— Я здесь, — упрямо возразил он. — Пока тебя не было, я видел сон. Я слышал шум битвы, бушевавшей тогда в Дельфах. Я видел свою судьбу. Ты был прав. От меня остался лишь плащ из кожи да жестокая маска-череп. Они висят в здешнем святилище вместе с пятнадцатью моими друзьями. Нас отдали сюда как дань, как плату за что-то. Сон был очень ясным. Если придется несколько лет подождать, я подожду. Но меня привезли сюда, и отсюда я смогу вернуться домой, к своей настоящей могиле.

Он был настойчив и силен. Сок теперь блестел и на губах, и на лбу.

Тогда я понял, как много свойств личин еще не постигаю. Они, будучи покинутыми, не только умели отыскать себе место по своему вкусу, но и обладали свойствами и способностями, неподвластными временному владельцу маски: в данном случае мне.

Скоген — это лес, а лес отбрасывает тень сквозь время не только в прошлое, но и в будущее. «Плащ лесов» ощутил Сегомаса в будущем этой земли, в какой-то ложбине между холмами, или в расщелине скал, или в раскрашенном зале каменного здания, наполненного дымом трав и плоти, — в каком-то будущем святилище.