Рыбак из Внутриморья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 111

Некоторое время они посидели там молча.

— Я никогда еще так не привязывался к женщине. Меня тянет к тебе с самого первого дня нашего путешествия. — Шевек говорил холодным тоном, почти с презрением.

— Но у меня вовсе не было намерения испортить тебе каникулы, — возразила она серьезно и вдруг, как всегда громко, по-детски, расхохоталась. Слишком громко для горных сумерек.

— Ты их ничуть не испортила!

— Уже хорошо. А то я испугалась, что отвлекаю тебя от решения Великой Задачи.

— Отвлекаешь! Да то, что со мной творится, вообще на какое-то землетрясение похоже!

— Ничего себе! Вот спасибо.

— Дело вовсе не в тебе, — хрипло, но стараясь сохранить в тоне презрительность, сказал он. — Дело во мне.

— Это тебе только так кажется, — возразила она.

Снова надолго воцарилось молчание.

— Если ты хочешь заняться со мной сексом, — сказала она, — то почему бы не спросить прямо?

— Потому что я не уверен, что хочу именно этого.

— Я тоже. — Она больше не улыбалась. — Послушай, — голос ее теперь звучал тихо и нежно, в нем было нечто схожее с ее горячими ласковыми глазами, — я кое-что должна сказать тебе... — Но что она должна была сказать ему, так и осталось невысказанным. И тогда он посмотрел на нее с такой мольбой, что она заторопилась и, скомкав мысль, быстро проговорила: — Ну в общем я просто хотела сказать, что просто секс ни с тобой, ни с кем-либо другим мне не нужен.

— Ты дала зарок?

— Нет! — с жаром возразила она, но объяснять ничего не стала.

— Ну а я, можно считать, дал, — сказал он и швырнул камешек в пенные воды. — А может, просто стал импотентом. Уже полгода никакого секса. Да и то в последний раз это было с Дапом — все равно, что не было. Атак, в целом, наверное, около года уже. Знаешь, с каждым разом мне все эти забавы приносили все меньше удовлетворения, и я просто перестал предпринимать какие бы то ни было попытки встречаться с девушками. Такая ерунда не стоила беспокойства. Вообще почти ничего не стоила. И все же я... я помню... я знаю, как это ДОЛЖНО быть.

— Ну да, в том-то и дело, — сказала Таквер серьезно. — Я когда-то тоже страшно веселилась, занимаясь этим, пока мне не стукнуло лет восемнадцать или девятнадцать. Сперва это было интересно, приятно возбуждало, но потом... Не знаю. В общем, как ты сказал, перестало приносить удовлетворение. А простеньких удовольствий я уже не хотела.

— Ты бы хотела иметь детей?

— Да, со временем.

Он кинул вниз еще один камешек, который исчез в темноте оврага, оставив лишь шумный след — бесконечную гармонию падения, состоящую из дисгармоничных звуков.

— А я хочу наконец завершить свою работу, — сказал он.

— И что, обет безбрачия этому способствует?

— Есть какая-то связь... Но я не уверен... Здесь явно не причинно-следственные отношения. К тому времени, как примитивный секс стал мне надоедать, стала надоедать и работа. Причем ощущение ее бессмысленности все усиливалось. Три года — и никаких результатов. Полное бесплодие. По всем параметрам. Передо мной точно бесплодная пустыня раскинулась в безжалостном сиянье солнца... безжизненная, бесполезная... Ни воды, ни жизни, ни любви — пустое пространство, выстланное камнем... И камни, точно скелеты несчастных путников, пытавшихся это пространство пересечь...

Таквер не засмеялась, слушая его чуть выспренную речь; она как-то нервно хихикнула, точно скрывая боль. Он вскинул голову и попытался получше рассмотреть ее лицо. За темноволосой головой Таквер небо было настолько ясным и холодным, что казалось твердью.

— Неужели это так плохо — просто получать удовольствие, Таквер? И почему ты от этого отказываешься?

— Ничего плохого в этом нет. И я от него не отказываюсь. Просто оно мне не нужно. Если я соглашусь получать его все время, то никогда не получу того, что мне действительно нужно.

— А что тебе действительно нужно?

Она не поднимала глаз, царапая ногтем поверхность выступавшего из-под земли валуна. И молчала. Потом наклонилась, хотела сорвать стебелек лунной колючки, но не сорвала, а только коснулась его и погладила пальцем пушистый стебель и хрупкий листок. По тому, какими странно напряженными были ее движения, Шевек понял, что она старается сдержать бушующие в ее душе чувства, чтобы говорить спокойно. Когда ей удалось совладать с собой, она заговорила — тихим и чуть охрипшим голосом.

— Мне нужна прочная связь, — сказала она. — Настоящая. Когда люди принадлежат друг другу телом и душой и на всю жизнь. Не больше и не меньше.

Она подняла голову и посмотрела на него — ему показалось, с презрением, а может, даже с ненавистью.

Таинственная, неведомая радость отчего-то вдруг стала подниматься в его душе — так звук и запах бегущей внизу воды пробивался к ним сейчас сквозь непроницаемую тьму. У него было ощущение безграничной и полной ясности, чистоты — словно его наконец выпустили на свободу. За головой Таквер разливалось сияние: всходила луна. Дальние вершины гор парили в ее свете — чистые, серебристые...

— Да, это именно то, что нужно, — сказал он спокойно и покорно, точно не ей, а самому себе, задумчиво, точно размышляя вслух. Сказал то, что всплыло из глубины его души: — Но я никогда не встречал таких отношений.

В голосе Таквер все еще слышался отголосок неприязни:

— Ты никогда и не мог.

— Почему же?

— Наверное, потому, что никогда не верил в возможность этого.

— Что ты хочешь этим сказать? Какую возможность ты имеешь в виду?

— Встретить человека.

Он задумался. Они сидели примерно на расстоянии метра друг от друга, поджав колени к подбородку и обхватив их руками, потому что становилось ужасно холодно. Воздух вливался в горло, точно вода со льдом. Они видели дыхание друг друга, облачками вырывавшееся изо рта и чуть подсвеченное луной.

— В ту ночь, когда я поверила в такую возможность, — сказала Таквер, — ты как раз собирался уезжать из Регионального Института. Помнишь вечеринку? После которой мы, несколько человек, просидели за разговорами всю ночь? Но это было так давно, четыре года назад. И ты даже не знал, как меня зовут... — Враждебность исчезла из ее голоса — она, похоже, уже хотела как-то оправдать забывчивость и рассеянность Шевека.

— Так, значит, ты уже тогда увидела во мне то, что я увидел в тебе лишь за четыре последних дня?

— Не знаю. Не уверена. Но это... это не было просто плотским влечением. Я ведь тебя куда раньше заметила, если честно. Но в тот вечер все было иначе — я тебя УВИДЕЛА. Хотя не знаю, что именно теперь видишь ты. Потому что сама я тогда по-настоящему не поняла, ЧТО увидела. Мы же почти не были знакомы. Только, когда ты заговорил, мне показалось, что я вижу тебя очень ясно, как бы насквозь, до самых глубин. Но это вполне могло быть ошибкой, ты мог оказаться совсем другим, чем мне показалось. И это отнюдь не было бы твоей виной! Просто тогда, увидев что-то в тебе, я поняла: именно это мне нужно! И это не просто увлечение...

— И ты жила в Аббенае два года и даже не...

— Что «даже не»? Ведь все это было только с моей стороны! Можно сказать, выдумано мною. Ты даже имени моего не знал. В конце концов, прочную связь невозможно создать в одиночку!

— И ты боялась, что если придешь ко мне сама, то я могу и не захотеть подобной связи?

— Не боялась. Просто знала, что ты человек, который... которого невозможно заставить... Ну, в общем, да, правда, я боялась. Боялась тебя. Не того, что могу совершить ошибку... Я знала, что это не ошибка. Но ты был... самим собой. Ты ведь не похож на остальных, на большую их часть, ты же сам знаешь. Я боялась тебя, потому что знала: ты такой же, как я! — Под конец она почти кричала, но уже через несколько секунд успокоилась и сказала нежно, ласково: — Знаешь, Шевек, на самом деле ты все это не принимай близко к сердцу. Это не так уж и важно.

Он впервые услышал, как она произносит его имя, и обернулся. Заикаясь, чуть ли не задыхаясь, спросил:

— Не так важно? Сперва ты разъяснила мне... разъяснила, что именно важно, что действительно было мне необходимо всю жизнь... а теперь говоришь, что это не так уж важно?!