Рыбак из Внутриморья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 87

— Ну а вам-то, со своей стороны, разве нечего положить на весы? — улыбнулся инженер.

— Ну не космические же корабли? Наш космический флот состоит из тех развалин, на которых прилетели первые поселенцы почти двести лет назад. Для того чтобы построить самый обыкновенный корабль — скажем, баржу, на которой перевозят по морю зерно, — нам приходится все планировать за год, ибо даже такое усилие требует большого напряжения всей экономики Анарреса.

— Да, товары-то у нас есть, это правда, — кивнул Оегео. — Но, знаете, ведь, как ни странно, а вы и есть тот самый человек, который запросто может сказать нам: «А ну-ка, братцы, пустите-ка все это на металлолом!»

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду создание суперсветовых кораблей, — сказал Оегео. — Квантовые переходы. Нуль-передачу. Старые физики говорят, что это невозможно. Земляне, например. А вот хайнцы, которые в конце концов и ту тягу придумали, которой мы сейчас пользуемся, думают иначе.

Только они пока не знают, как этого добиться на практике. Ведь сейчас-то они методы исследования у нас заимствуют — особенно в области элементарных частиц, то есть физики времени... Совершенно очевидно, доктор Шевек, что если решение этой задачи уже у кого-то в кармане — в известных нам мирах, разумеется, — то таким человеком можете быть только вы.

Шевек посмотрел на него холодно, взгляд его светлых глаз был тверд.

— Я теоретик, Оегео. Не изобретатель.

— Если вы сумеете создать Общую Теорию Времени, объединяющую классическую физику, квантовую теорию и Принцип Одновременности, то корабли мы изобретем. И окажемся на Земле, или на Хайне, или в другой галактике буквально в тот же миг, как покинем Уррас! Эта посудина, — и он посмотрел вниз, где в ангаре покоилась громада недостроенного корабля, — будет тогда казаться столь же допотопной, как телега, запряженная волами.

— Вы строите современнный корабль и одновременно мечтаете о будущем — как это прекрасно! — сухо откликнулся Шевек, сохраняя прежнюю настороженность.

И хотя здешние инженеры еще многое хотели показать ему и обсудить с ним свои планы, он вскоре сказал с той простотой, которая исключала всякую ироническую интерпретацию:

— По-моему, я вас достаточно утомил, так что лучше вам вернуть меня в общество моих гостеприимных хозяев.

Они выполнили его просьбу и тепло распрощались с ним. Шевек сел в машину, потом снова вылез и спросил:

— Я все время забываю... У нас есть время, чтобы посмотреть в Дрио еще одну вещь?

— Но в Дрио больше ничего интересного нет, — сказал Пае, как всегда вежливый и очень старавшийся скрыть свое раздражение во время пятичасовой эскапады Шевека по лабораториям и ангарам Фонда.

— Я бы хотел увидеть крепость.

— Какую крепость, доктор Шевек?

— Старинный замок, оставшийся еще со времен королей. Впоследствии его использовали как тюрьму.

— Все подобные сооружения здесь были разрушены. Фонд полностью перестроил этот город.

Когда они уже сидели в машине и шофер закрывал дверцы, Чифойлиск (возможно, еще один источник дурного настроения Пае) спросил:

— А зачем вам понадобился еще один старый замок? По-моему, вы видели их более чем достаточно.

— В крепости Дрио Одо провела девять лет, — ответил Шевек. Лицо у него было замкнутым и решительным — таким оно стало после разговора с Оегео. — После восстания в 747 году. Там она написала свои «Письма из тюрьмы» и «Аналогию».

— Боюсь, что этой крепости больше не существует, — с сочувствием сказал Пае. — Дрио был практически умирающим городом, и Фонд попросту стер его с лица земли и построил заново.

Шевек понимающе кивнул. Но, когда машина ехала по берегу реки Сейсс к повороту на Ие Юн, в излучине промелькнуло странное здание на утесе — тяжеловесное, полуразрушенное, какое-то неумолимое, с осыпавшимися башнями из черного камня, чудовищно отличавшееся от великолепных легких строений Фонда Космических Исследований, от его белоснежных куполов, ярко раскрашенных стен, аккуратных лужаек и прихотливо проложенных тропинок. И ничто иное не могло оттенить их более сурово, так, что сейчас они казались всего лишь картинками на конфетных обертках.

— Вот, по-моему, как раз и есть та крепость, — заметил Чифойлиск, испытывая, как всегда, удовлетворение от того, что удалось чем-то досадить Пае.

— Она же вся разрушена, — сказал Пае. — И, должно быть, пуста.

— Хотите остановиться и осмотреть ее, Шевек? — спросил Чифойлиск, готовый уже постучать в прозрачную перегородку, отделявшую их от шофера.

— Нет, — коротко ответил Шевек.

Он уже увидел то, что хотел: В ДРИО ПО-ПРЕЖНЕМУ БЫЛА ТЮРЬМА. Ему необязательно было входить в крепость и искать в развалинах ту темницу, где Одо провела девять лет своей жизни. Он знал, что это такое.

Сурово и холодно смотрел он на вздымавшиеся почти над самой дорогой тяжеловесные башни и стены. «Я здесь стою с давних времен, — говорила Крепость, — и еще долго буду стоять здесь».

Вернувшись в свои апартаменты — после обеда в столовой для преподавательского состава и аспирантов, — он уселся, наслаждаясь одиночеством, у незажженного камина. В А-Йо стояло лето, близилось летнее солнцестояние, самый долгий день в году, и сейчас, в девятом часу вечера, было еще совсем светло. Небо за арками окон играло дневными красками — чистое, голубое, теплое. Воздух был легок и приятен, пахло скошенной травой и влажной землей. В часовне по ту сторону лужайки горел свет, и оттуда доносилась негромкая музыка. Это было не пение птиц: кто-то упражнялся в игре на фисгармонии. Шевек прислушался. Музыкант разучивал «Гармонию чисел», хорошо знакомую Шевеку с детства, как, впрочем, и любому жителю Урраса. Одо не пыталась изменить что-либо в основах музыкального строя. В отличие от общественного. Она всегда уважала то, что было жизненно необходимо всем людям. Поселенцы на Анарресе отказались от законов, выдуманных людьми, их предшественниками, однако оставили неприкосновенными законы музыкальной гармонии.

Просторная комната была полна теней и тишины; за окном уже сгущались сумерки. Шевек огляделся: идеальной формы арки высоких окон, отлично натертый старинный паркет, могучий, скрывающийся в полумраке изгиб дымохода огромного камина, обитые деревянными панелями стены прекрасных пропорций... Это был очень удобный для жизни и очень старый дом. Корпус «Старшего факультета», где жили преподаватели и аспиранты, как сообщили Шевеку, был построен в 540 году, то есть четыреста лет назад. За 230 лет до Заселения Анарреса. Многие поколения ученых жили и работали здесь; здесь они вели беседы, думали, спали, умирали — задолго до того как появилась на свет Одо. «Гармония Чисел» плыла над лужайкой, над темной листвой рощи — ее играли здесь много раз в течение многих веков! «И я была здесь в те времена, — говорила Шевеку комната, в которой он сидел, — и я еще долго буду здесь, когда тебя уже не будет ни здесь, ни вообще на свете. И вообще, что ты здесь делаешь?»

У него не было ответа. И не было права на красоту и щедрость этого мира, созданного трудом и поддерживаемого за счет труда, преданности, верности тех, кто его населяет. Рай существует для тех, кто его создает. Он не принадлежит этому миру. Он здесь чужой. Он из пограничной области. Из породы тех людей, что отреклись от собственнjго прошлого, от собственной истории. Поселенцы Анарреса повернулись спиной к Старому Миру, забыли свое, общее с ним, прошлое, предпочли для себя одно лишь будущее. Но, как известно, будущее в итоге всегда становится прошлым, и это столь же верно, как и то, что прошлое обернется будущим. Отрицать — не значит приобретать. Одонийцы, покинув Уррас, были неправы в своей отчаянной мужественной попытке отказаться от истории своего народа, отрицать ее, отрезать для себя всякую возможность возврата в прошлое. Исследователь, который не желает возвращаться назад или хотя бы послать назад корабль, чтобы кто-то рассказал историю его путешествия, — это не исследователь, а всего лишь авантюрист, любитель приключений; и его сыновья окажутся рожденными в ссылке!