Королева Риррел - Жаринова Елена. Страница 54

Старшие сестры намучились с Аттой: она все время плакала и звала мать. Как и всех новых сестер, девочку сначала заперли одну в темной комнате, чтобы потом появление Келлион произвело на нее большее впечатление. Но так случилось, что маленькой Атте пришлось слишком долго ждать этого часа. Сидя взаперти, она всей горячностью детской души возненавидела тех, кто ее сюда принес, тех, кто ухаживал за ней… Красота первых лучей Келлион не смогла ослабить эту ненависть.

Однако девочка тщательно скрывала свои чувства. Сначала — из страха, что ее накажут, если она не подчинится. Но потом ей рассказали о том, как по-разному можно служить Келлион. Когда Атта услышала об искательницах, ее сердце затрепетало. Научиться перемещаться, свободно покидать храм, разыскать Лойс, вернуться к маме — а там будь что будет! С этого момента у Атты появилась цель. Не было в храме ученицы способнее ее. Старшие сестры не могли нарадоваться, глядя, как девочка меняется в лучшую сторону. Благополучно пройдя посвящение, Атта начала учиться искусству перемещения.

И вот однажды она ускользнула из храма. Девушка училась не зря, она все точно рассчитала и переместилась прямо на окраину Лойса. Стояла ранняя весна, дорогу развезло, и в лужах отражалось голубое небо. Атта стояла у обочины, слушая веселый птичий гомон и жадно вдыхая запах родной земли.

Чтобы не привлекать к себе внимание своим необычным платьем, она осторожно пробралась к дому огородами. Но что это? Их изба, самая нарядная в деревне, украшенная резьбой, сделанной отцовскими руками, стояла покосившаяся, с заколоченными ставнями. Ударом голубого огня Атта сбила доски с одного окна и залезла внутрь.

Пыль и паутина, запах заброшенного жилья… Сквозь половицу пробился осот. Вот сундук, где она не раз пряталась, играя с сестрами. Стол, за которым собиралась вся семья, а по праздникам приезжала и родня из другой деревни. Отцовская гармонь, под которую так лихо плясала старшая сестра Тринна — первая красавица на деревне. Родные стены воскресили в Атте яркие, солнечные воспоминания, какие возможны только в детстве. Присев на край пыльной скамьи, девушка горько заплакала. Но тут же схватилась за соломинку надежды: со времени ее исчезновения прошло более десяти лет. Сестры наверняка вышли замуж, отец с матерью могли переехать в другое место. Атта решительно раскрыла сундук, вытащила оттуда сестринскую одежду, переоделась и отправилась к соседям.

Она не подумала о том, как объяснит свое появление. Но на ее удачу первый, кто ей встретился, был полуслепой старик, гревшийся на завалинке в расстегнутом тулупе, — Атта его не помнила. Он не стал задавать лишних вопросов незнакомой девушке, обрадовавшись возможности поговорить о старых временах.

— Хозяева где? Так нет никого. Давно уже нет. Белобрысый Ланно помер лет двенадцать назад. С тех пор, как не стало его Ханны, он запил по-черному. Зимой из кабака шел и упал в канаву. Там и замерз — нашли-то его только через неделю.

— А что случилось с ма… с Ханной? — холодеющими губами спросила Атта.

— Никто толком не знает, что с ней случилось, — старик смачно сплюнул. — Люди разное говорили. Рассказывали что-то про злых колдуний, явившихся за ее младшей дочкой. Только на лугу ее нашли лежащей замертво, а дочки нигде не было. Говорят еще, на груди у нее след остался — как от ожога. Вот Ланно и запил — больно по жене тосковал. Жаль, хороший был мужик, работящий.

— А что случилось с их дочерьми? Ну — старшими?

— Так малая той же осенью заболела. Жар у нее был, дышала с хрипом. Знахарка приготовила отвар и велела каждый час давать. Старшие девки на вечеринку ушли, Ланно их сам отпустил: погляжу, говорит, за малой. А самому скучно, вот он бутылку достал и начал время коротать. Ну и заснул. Проснулся — девки вернулись, кричат, а малая уже холодная. Вот так-то…

— Спасибо, дедушка, — сказала Атта. Слушать дальше она не собиралась, боясь узнать о печальной судьбе остальных сестер.

— А Тринна-то, бедняжка, — не умолкал старик, — ведь какая красавица была. Через красоту и пропала. Ланно же каждую зиму в Лех на заработки отправлялся. А этой зимой уж не пошел, да и помер скоро. Девки вдвоем остались. Денег нет, изба рушится… А тут приехал один господин из Леха — нарядный такой, в повозке лаковой. И так ему Тринна глянулась… В общем, увез он ее. Молодой Шикко, жених ее, все убивался. Но ему родители не разрешили бесприданницу в дом взять. А потом сам Шикко был в Лехе и слышал, что господин этот бросил Тринну, и пошла она по рукам. А через пару лет умерла от дурной болезни.

— Ну, а Пламма? — еле слышно спросила Атта.

— Ну, с той, говорят, все в порядке. Вышла замуж — не то в Шорс, не то в сам Ромес. Говорят, за оружейника. Да ты поспрошай, дочка, по деревне, может, кто-нибудь тебе расскажет, как ее найти. А ты сама откуда будешь?

— Издалека, дедушка, — быстро ответила Атта и пошла прочь.

Она не помнила, как снова попала в заброшенный дом, как переоделась в голубое платье, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не разрыдаться. Если бы кто-то видел ее сейчас со стороны, то испугался бы: лицо девушки стало белым, как снег, а на закушенной губе выступила капелька крови. Она не хотела искать Пламму. Мечты, к которой она стремилась более десяти лет, больше не существовало.

Мечты больше не было, осталась одна ненависть. Сестры Келлион убили ее мать. Кто-то из них не рассчитал силы удара, и вместо того чтобы обездвижить женщину, лишил ее жизни. Атта знала, что такое возможно. Возвращаться в мир было незачем — Атта не хотела вести жизнь бродяги или разделить участь Тринны. Власть — вот единственное, что могло спасти ее от безумия. Пусть все, кто живет в этом ненавистном храме, все эти девчонки с глупым восторгом в глазах и их тупые, бессердечные наставницы — пусть все они подчиняются ей. Атта бросила ремесло искательницы и стала участвовать в управлении храмом.

Тогдашняя управительница души не чаяла в своей молодой, деятельной и услужливой помощнице. Атта услаждала слух женщины хвалебными речами по поводу талантов Сияющей, которых, кстати, не было, и вскоре добилась ее особого расположения. Иголка, оказавшаяся в постели управительницы, попала ей в тело и с током крови достигла сердца. Сияющая умерла во сне. Новой управительницей единогласно выбрали Атту.

Долго еще Атте приходилось сдерживать свою ненависть. Быть управительницей в храме вовсе не значило иметь безоговорочную власть — эту власть еще надо было создать. И Атта трудилась на славу. Она окружала себя преданными помощницами, подменив им жребий во время посвящения. Каждая помнила, кому на самом деле предназначался удар жертвенного ножа в мрачном подземелье. Правда не должна была всплыть наружу — на этом зиждилась их преданность. Из этих юных сестер, живущих ценой чужой гибели, и составилась ее верная гвардия. Что касается старших, то она приблизила к себе тех, кто поглупее. Им, как погибшей толстухе, льстила и милость управительницы, и собственное положение, дающее им определенную власть. Про остальных же она знала все: кто с кем дружит, кто чем занимается и кто помнит свои настоящие имена.

Как же Атта ненавидела их всех! Они подчинялись ей, как стадо овец. Вот теперь она погнала их в другую сторону, и сестры пошли. Сияющая попрала все, что было заповедано веками, а они проглотили и это. Все они с малых лет были подавлены величием служения Келлион — величием, которое она так и не смогла постичь. Поэтому каждый год кто-то из них безропотно гибнет в подземелье, проливая жертвенную кровь во имя своей Звездной сестры. Как ловко погибшая толстуха управлялась с ножом! Атта иногда спускалась посмотреть на жертвоприношение: вид крови согревал ей заледеневшее сердце.

Да, она ненавидела покорных — но непокорных еще больше: ведь они посягали на ее власть. Конечно, речь шла не о тех перепуганных дурехах, которых подняла на бунт прекраснодушная Ниита, убившая умницу Майхи. Кстати, синеглазую Майхи ей было жаль: она узнавала в ней собственное холодное презрение. Когда Атта сказала, что жребий должен выпасть на нее, Майхи равнодушно улыбнулась и спросила: «Что я должна сделать, Сияющая?» Вот только… Правду ли сказала Ниита, когда призналась, что она стоит во главе бунта? Ведь Майхи, чтобы ее не заподозрили в предательстве, ни разу не говорила с управительницей. Вдруг ее не просто наказали за измену, а убили, чтобы она не успела сказать правду? Атта все чаще думала об этом.