Полководец - Хаецкая Елена Владимировна. Страница 48

В оранжерее находилась шкатулка, куда складывались все письма и донесения. Она запиралась на замок, ключ от которого имелся только у хозяина дома. Сдвинуть шкатулку с места было невозможно: она была вырезана из пня, который до сих пор крепко держался корнями в земле. Отделка не позволяла видеть этого.

Убедившись в том, что в оранжерее больше никого нет, Церангевин открыл шкатулку. Он проверял почту каждый день, в одно и то же время. Чаще всего там обнаруживались короткие доклады управляющего или кого-нибудь из старших слуг; они касались бытовых вопросов и дел, связанных с ведением хозяйства. Ежедневные отчеты тех, кто работал в лабораториях, следил за ходом экспериментов, заложенных Церангевином, Мастер забирал с собой в кабинет, чтобы изучить более внимательно.

Закончив свои дела в оранжерее, Церангевин отправился обратно в дом, однако не в жилые покои, а в рабочие: ему предстояло сегодня много дел. Он с удовольствием думал о том, чем намерен был заняться.

Лаборатория представляла собой просторную комнату с широкими, во всю стену, окнами и низким потолком. Вся противоположная стена была заставлена колбами; в торце находился широкий стол, на котором громоздились книги и тетради. Лаборанты уже ушли, освободив помещение для хозяина; Церангевин удовлетворенно отметил, что в комнате было прибрано, а колба содержались, как обычно, в образцовом порядке.

Мастер уселся за стол, придвинул к себе рабочий дневник. Сделал первую отметку — поставил дату. И тут случилось нечто непредвиденное: в дверь постучали.

Церангевин вздрогнул: для того, чтобы кто-либо из домашних решился на подобную дерзость, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Нечто, не допускающее отлагательств. Церангевин никому бы в этом не признался, даже самому себе, но он боялся сюрпризов. Любая неожиданность, как он убедился на собственном опыте, обычно заключает в себе неприятности.

Стук повторился, а затем — прежде, чем хозяин ответил, — дверь распахнулась, и на пороге появился единственный человек, который осмеливался действовать в доме Церангевина с такой свободой.

Звали его Ланьядо; он был невысок, но чрезвычайно внушителен и, очевидно, страшно силен; рыжеволосый, с более темной, чем волосы, бородой и быстрыми, желтовато-карими глазами.

Ланьядо был доверенным лицом Церангевина. Не слугой, не подручным, не цепным псом, как можно было бы подумать, а именно доверенным лицом; Ланьядо был безоговорочно предан своему господину, а тот никогда не ставил эту преданность под сомнения. Их отношения были абсолютными и неизменными — так они установились с самого первого дня, когда Ланьядо пришел устраиваться на работу, и Церангевин согласился его принять.

Ланьядо был родом откуда-то с гор. У него было темное прошлое. Он сказал об этом прямо, не называя, впрочем, совершенных им проступков. Церангевин ответил, что это не имеет значения.

И прибавил:

— Я знаю, что привязать к себе человека благодарностью — одновременно и просто, и сложно, и еще мне известно, что благодарность — чувство хрупкое. Но все же я рискну.

И он рискнул — и с тех пор ни разу не пожалел об этом.

На сей раз Ланьядо явился в дом Церангевина отнюдь не с пустыми руками: на его крепких плечах лежал увесистый тюк, перетянутый веревкой. Широко улыбаясь, Ланьядо снял с себя ношу и положил ее на пол. Затем отступил на несколько шагов и весело поклонился.

— Все как вы и хотели, мой господин, — сказал он. — Выслеживал аж десять дней, но в конце концов повезло. Ох, пришлось потрудиться!.. Но дело того стоило — привез в наилучшем виде, даже, кажется, совсем не повредил.

Тюк пошевелился и испустил сдавленный стон.

Церангевин приветливо кивнул Ланьядо и указал на тюк:

— Освободи его.

Ланьядо сел на корточки и принялся аккуратно распутывать узлы. Он никогда не резал веревку, если было время развязать ее. Тюк больше не подавал признаков жизни и лежал без движения.

— Как вы и предупреждали, мой господин, — рассказывал за работой Ланьядо, — в туманах Серой Границы стало теперь неспокойно. Странные существа там шастают. Поначалу-то, все думалось мне, что, мол, ничего особенного, одна только фантазия… Ведь я знаю, как вы за народ душой страдаете! Ну вот сижу я в туманах, ожидаю, прислушиваюсь-присматриваюсь… Ну как полезет гадость разная! Прождал десять деньков, так и собственными глазами убедился в вашей полной правоте… — Он мимоходом глянул на Мастера, который подошел ближе и с интересом наблюдал. Ловкие смуглые руки Ланьядо быстро расправлялись с узлами. — Кой-чего повидал, но те все были немного не то, не того вида и рода. А вот этот, мой господин, вам небось сгодится, — прибавил Ланьядо, сдергивая мешковину с добычи.

На полу лежал человек с расквашенным носом, очень красный, растерянный и, по всему очевидно, слабо соображающий.

— Ты так и нес его в мешке? — спросил Церангевин, рассматривая пленника.

— Вез, если говорить точнее, — ответил Ланьядо. Он ухмыльнулся. Настроение у него было просто превосходное. — На телегу погрузил и вез. Я же не зверь какой-нибудь или тролль, чтобы весь путь вниз головой его тащить… У меня заранее телега припасена была. Вы-то знаете, как я к таким делам готовлюсь. И потом, он для вас в целом виде полезнее. А я как его там, в туманах, увидел, сразу смекнул: вот то, что надо. Вы ведь предупреждали, что туманы сейчас начнут кишеть странными существами.

— Да ведь это, кажется, просто человек, — заметил Церангевин, коснувшись пленника ногой. — Что же странного ты в нем усмотрел?

Тот даже не двинулся, только глаза скосил.

Ланьядо усмехнулся, разгадав игру своего хозяина.

— Что может быть более странным, нежели человек в таких туманах?.. И вот что еще: только что его не было, и вдруг он является. Только не говорите, что я его, мол, прежде не заметил. Нет такого человека или другого существа, которое я бы не заметил, особенно у себя перед носом. — Тут Ланьядо засмеялся открыто, считая сказанное удачной шуткой.

Улыбнулся и Церангевин.

Между тем человек, лежавший на полу, замычал и поднялся на четвереньки.

Ланьядо вопросительно поднял бровь, и Церангевин кивнул ему. Тогда Ланьядо помог пленнику встать и придержал его за локти, чтобы тот не упал.

Пленник был весьма молод, не больше двадцати, и, как уже упоминалось, несомненно, принадлежал к человеческой расе.

Церангевин посмотрел на него пристально, с интересом, а потом спросил у Ланьядо:

— Как, по-твоему, он здоров?

— Вроде бы, никаких болезней за ним не замечалось. Да и я с ним обходился аккуратно, ничего не повредил, — заверил Ланьядо.

— Хорошо. — И Церангевин обратился к пленнику: — Не бойся.

— Да кто боится-то? — сказал пленник хрипло.

— На ногах удержишься?

— Не знаю… Воды дайте, — попросил пленник.

Церангевин сделал знак Ланьядо, и тот вышел. Пленник, лишенный опоры, зашатался, но удержался на ногах.

— Голова кружится, — объяснил он.

— Сядь, — Церангевин показал на табурет.

Пленник плюхнулся на табурет и схватился за него обеими руками.

Церангевин потрогал его волосы, ткнул пальцем в плечо.

— Ничего у тебя не болит?

— Нет.

Вернулся Ланьядо с кувшином и тяжелой глиняной кружкой. Налил воды и помог пленнику напиться.

— Он, наверное, еще и голодный, — заметил Церангевин. — Распорядись на кухне. И о себе не забудь.

— Когда мне вернуться? — спросил Ланьядо, снова направляясь к двери.

— Завтра, когда я буду в библиотеке, — ответил Церангевин.

Ланьядо молча кивнул и скрылся.

Церангевин повернулся к пленнику.

— Как тебя зовут?

— Денис.

— Ты человек?

— А что, не заметно?

— Просто отвечай на мои вопросы, хорошо, Денис? — спокойно проговорил Церангевин. В его тоне не было никакой угрозы, напротив, голос Мастера звучал доброжелательно и даже дружески, но Денис напрягся. — Потом спросишь все, что захочешь узнать, — прибавил Церангевин. — Я тебе отвечу. А пока изволь рассказывать сам.