Полководец - Хаецкая Елена Владимировна. Страница 60

— Прибавочную, — машинально поправила Деянира.

Моран загнул указательный палец и убрал левую руку за спину. Затем уставился на средний палец правой. Как ни странно, в его исполнении этот жест не выглядел непристойным.

— Вторая причина, — сказал Моран, медленно сгибая палец, — в том, что обитатели Истинного мира, кажется, просто не в состоянии уничтожить артефакт. Их желание здесь ни при чем. Может быть, есть бескорыстные души, которые стараются. Может быть. Не все в Истинном мире так безнадежно, как видится отсюда, с «канавы». Но им просто не дано совершить деструктивный акт столь великой мощи. Они — такая же часть Истинного мира, как и артефакты, а Истинный мир — цельный и прекрасный, он, в отличие от здешнего, не уничтожает сам себя. Ничто из Истинного мира не в состоянии разрушить нечто из Истинного мира. Поэтому-то необходимы были пришельцы.

— А то, что мы превратились в заложников Апокалипсиса, — это вас никак не смущало? — спросила Деянира. — Все эти концы света, которые нас самих едва не прикончили… Не говоря уж о том, что случилось с Гоэбихоном!

Моран энергично тряхнул головой.

— Отнюдь. Отнюдь меня ничто из вышеперечисленного не смущало! Цена, согласен, высока, но и дело того стоит. А Гоэбихон, очевидно, сам заслужил свою участь. Когда все в городе повязаны одной ниткой, то достаточно бывает выдернуть правильную — и все мироздание распустится, как свитер, и падет. Это, несомненно, имело смысл. Любая гибель имеет смысл, между прочим. Город, где не потерпели бы гения, — тут губы у Морана дрогнули, — достоин вечного проклятия! Ну, может, не вечного и не проклятия, но, во всяком случае, чего-нибудь плохого.

— А как же безвестные жертвы? — настаивала Деянира. — Те, кто и сам погиб, и делу не помог? Как быть с теми вашими клиентами, которые бесславно пали, не достигнув вообще никакой цели?

— Не всем дано быть избранниками судьбы, — заявил Моран. — У пушечного мяса своя участь. И кто сказал, что эти бедолаги не прожили хорошую жизнь и не умерли славной смертью? И кто сказал, что здесь, в Питере, их биография была бы более полной и насыщенной? Этого, между нами, никто ведь не сказал!

Он тяжело перевел дыхание.

А Авденаго тут посмотрел прямо ему в глаза и подытожил:

— Стало быть, уничтожение всего великого, что вы некогда создали в Истинном мире, — единственное условие вашего прощения? Любопытно… Сколько же там осталось артефактов?

Моран пожал плечами:

— Не знаю, — беспомощно ответил он, забыв о своем намерении заставить нахального раба вспомнить свое место. — Мне вот почему-то кажется, что меня простят и пустят домой, если я исправлю все сделанное.

— Исправите? — уточнил Авденаго.

— Уничтожу. Это единственный способ исправить то, что исправлению не подлежит. Мои дары — черные дыры. Из-за них страдают тролли, и люди, и эльфы, и даже фэйри. И, кажется, чем больше творческой энергии и добрых побуждений вложил я в свое творение, тем более опасным оно может впоследствии оказаться. — Он глубоко вздохнул и мрачно признался: — Ну вот, теперь вы знаете обо мне абсолютно все.

— Арилье… — сквозь сон до эльфа донесся голос Енифар.

Он пошевелился, приоткрыл глаз. Две луны троллиной ночи медленно бродили по небу, как казалось, совершенно бесцельно: не пытаясь догнать друг друга, не соперничая, не любя, даже как будто не слишком друг друга замечая.

— Арилье, — повторила девочка.

Теперь он явственно ощущал ее присутствие: она подобралась во сне к нему поближе, прижалась к его боку и успела стянуть на себя все плащи. Днем оживленная, с немного повышенной температурой, по ночам Енифар всегда зябла.

— Что тебе? — спросил он.

— Ты не спишь?

— А как бы тебе хотелось?

— Ты был когда-нибудь влюблен?

— Да.

— У! — сказала девочка-тролль.

Арилье подождал немного — не последует ли продолжение, — но Енифар ничего не говорила. Спустя короткое время она тихонько засопела, и Арилье с облегчением закрыл глаза.

Едва только его ресницы коснулись щеки, как Енифар отчетливо, совершенно бодрым тоном, проговорила:

— А кто она была?

— Кто? — сонно переспросил Арилье.

— Та, в которую ты был влюблен.

— Я до сих пор в нее влюблен, — сказал Арилье, — и она не «была». Она до сих пор существует.

— А, — сказала маленькая троллиха. — Тогда понятно.

— Давай спать, — предложил Арилье.

— Ты эльф, — возмутилась девочка. — Ты должен по ночам бродить со светящимися глазами. Ты должен ликовать по ночам!

— Теперь я тролль, и по ночам я сплю.

— Ну, — пробормотала Енифар. — А какая она? Ну, та?..

— Она далеко, — сказал Арилье. — Забудь.

— Ты мог бы влюбиться в мою мать, — сказала Енифар.

— Для чего?

— Просто так. Влюбляются не «для чего», а просто по потребности.

— Хочешь, чтобы я женился на Аргвайр и стал тебе отцом?

— Меньше всего на свете! — заверила Енифар. — И для этого две причины. Если ты сделаешься моим отцом, то ты, во-первых, перестанешь быть моим другом, а я этого не хочу. И во-вторых, если ты потребуешь, чтобы я назвалась твоей дочерью, значит, ты потребуешь от меня отречься от моего настоящего отца, и тогда Джурич Моран превратится в твоего врага, а этого я тоже не хочу.

— В таком случае, для чего же мне влюбляться в твою мать?

— Не для чего, а почему… Она прекрасна.

— Ты тоже.

— Но твоя возлюбленная — лучше всех? — ревниво уточнила Енифар.

— Она далеко… И теперь, возможно, я не смогу больше быть с ней.

— Почему?

— Две причины, — сказал Арилье. — Она далеко — это раз. И я далеко — это два.

— Это одна причина, — разочарованно протянула Енифар.

— Нет, две, и ты поймешь почему, если хорошенько подумаешь своей троллиной головешкой, — возразил Арилье. — Она далека от меня, потому что осталась по ту сторону Серой Границы. А я от нее далек потому, что сделался троллем, и теперь между нами истинная, а не мнимая пропасть.

— А чем истинная пропасть отличается от мнимой, если они обе — пропасти? — заинтересовалась Енифар.

— Истинная непреодолима, а мнимая лишь выглядит таковой, — объяснил Арилье.

— Но как различить, где можно, а где не получится? — заволновалась Енифар. — Это не праздный вопрос, учти. Это очень важный ответ.

— Различить почти невозможно, и вот третья причина, почему я не стану и пытаться увидеться с Этгивой.

— А, ее звать Этгива, — подхватила Енифар.

— Не всегда.

— Объясни.

— Она — фэйри, — сказал Арилье.

Енифар вдруг замолчала. Она молчала так долго, что Арилье начал беспокоиться. Он протянул руку, нашел в темноте лицо девочки, провел по ее щеке. Так и есть — мокрая! Она плакала.

— Что случилось? — тихо спросил Арилье. Он обнял ее. Енифар безвольно привалилась головой к его груди. — Что с тобой, Енифар?

— Плачу, — ответила она сердито. — А что еще?

— Почему ты плачешь?

— Может быть, есть причина.

— Какая?

— Ты влюблен в фэйри.

— Я тебе уже объяснял…

Она гневно вырвалась из его рук.

— Ты мне ничего не объяснил! Назвал имя. И морочил голову пропастями. Как будто не знаешь!..

— Чего я не знаю, Енифар?

— Для фэйри нет никакой разницы, по какую сторону от Серой Границы ты находишься. Ты можешь встретить ее в любой момент, и тогда ничего не сможешь поделать. Она предъявит на тебя свои права, и ты, конечно же, сразу сдашься. Ну еще бы! Она — фэйри! Кто устоит… Они знаешь какие бывают?

Арилье не ответил. Слова девочки поразили его.

— Погоди-ка, откуда тебе это известно — про фэйри? — спросил он.

— Да это все знают! — сказала Енифар. — Кто связался с фэйри, тот пропал. Утащит в пещеру под холмом, поминай как звали.

— Что-то не припоминаю, чтобы меня утаскивали в пещеру, — засмеялся Арилье. На краткий миг ему показалось, что все это — шутка, обычная прихоть Енифар, которой захотелось поболтать о ерунде.

Но девочка оставалась печальной и встревоженной: