Полночь мира (=Пепел Сколена) - Буркин Павел Витальевич. Страница 25

  Когда Фольвед вошла, все застыли, словно обратились в камень, замерла танцовщица, и даже музыканты, осознав, что наступила необычная тишина, оборвали музыку. Сам барон поднялся из-за стола, качнулся, так как выпить успел уже немало, но удержался на ногах и произнес.

  - Значит, ты приняла решение? - спросил он. - И будешь моей?

  - Да, - ответила Фольвед. - Я решила. Решила, что никогда не стану женой трусливого убийцы, развратника и мародера, гордящегося тем, что убил кого-то выстрелом в спину. Я скорее пойду торговать своим телом, чем лягу в твое ложе. Жених! - Фольвед усмехнулась. - Да у любой шлюхи больше чести, чем у тебя.

  И бестрепетно взглянула - прямо в глаза Тьерри. Барона бросило в жар - такая Фольвед нравилась ему даже больше, чем нравилась бы покорная и ласковая. С ног до головы окатила мутная волна желания, смешанная с ненавистью и - чего греха таить - страхом. Почему-то на миг показалось, что Фольвед властна над ним так же, как он надо всеми остальными селянами. "Нет, я тебя заставлю выпрыгнуть из юбки!" - злобно подумал он.

  - Хорошо же. Я не стану убивать ни тебя, ни твоих детей. Слишком много чести для вас. Но я сделаю так, что тебя убьют такие же селяне. Как? Узнаешь.

  Тьерри словно сорвался с цепи. Спустя неделю он объявил, что теперь каждый будет платить свою дань сам, дабы самые удачливые и трудолюбивые не платили за бездельников и неудачников. А уж они пусть сами думают, как выкручиваться. Но если кто-то не заплатит все подати вовремя, в счет долга у него отнимут дом, землю, а детей продадут в рабство.

  Никто и никогда, даже Оллог сто лет назад, не издавал подобных указов. Потому что ни сколенцы, ни "люди в шкурах" с севера не отказывали никому в праве на жизнь. Испокон веков всех, кто правил в этой земле, интересовали деньги или зерно. Но то, что сделал Тьерри, обрекало половину села на гибель. Остальные тоже не знали, что делать. Иные втихаря помогали, рискуя навлечь на себя гнев алков. Иные полагали, что все к лучшему, и надо воспользоваться подарком судьбы, а остальные пусть делают, что хотят.

  Тем же вечером в избе одного из них, столетнего Хостена, собрались самые бедные - те, чьи мужья и отцы погибли у Кровавого болота, кто и раньше росли сиротами, у кого в семье были одни маленькие дочери. Их было много - некоторым не нашлось места, и они расположились в тени кустов. Решали, что делать дальше и как поступить, чтобы избежать новых напастей. Как и рассчитывал Тьерри, многие стали показывать на Фольвед пальцами.

  - Я слышал, это из-за нее все... Король-то не мог...

  - Ну чего ей стоило, ведь не невинная девчонка...

  - Играет с нашим господином, а кому такое понравится...

  - Мне говорили, он бывал у нее...

  - Наверняка спал с ней. Может младшая дочь - уже не Эгинарова?

  - Ей три года, тогда алков не было. Но раз спать начала, за этим дело не встанет...

  - Изгнать ее, чтобы нас не позорила!

  - А Тьерри-то, я слышал, незлой человек - может, и смилуется, если она не будет упрямиться...

  - Попробуй убеди, ей на всех плевать...

  Фольвед слушала, каменея лицом. Да, была бы она их дочкой, матерью или женой - говорили бы по-другому. Правду говорят, чужое горе не жжет, чужая нужда не стесняет. Может, и правда бежать одной? Ну и что, что беглянку будут ловить - она заберется в такую глушь, где никто ее не найдет. Выроет землянку, и они будут жить, питаясь, чем Справедливый Стиглон пошлет. А эти пусть лижут снятые с мертвеца сапоги и штаны. Но вспомнила, что там одной, да еще женщине - смерть. Вместе надо.

  - Неужели вы думаете, что только во мне дело? - усмехнулась она. - И ради меня он нарушил старый порядок? Как сказал сам Тьерри - слишком много чести. Меня не станет - другой повод найдет. Не будет нам жизни от этого алкского отродья. Сегодня он убьет меня с моими детьми, а завтра всех, кто хоть чем-то ему досадил. Надо бежать.

  Возражений не последовало: эта мысль посещала, наверное, каждого. Спорили лишь о том, куда идти. Одни предлагали отправиться в Нижний Сколен, под руку Императора. Другие звали на север, в земли "людей в шкурах". Фольвед слушала их - и в душе закипала злость. Неужели непонятно, что они лишь сменят шило на мыло, а Тьерри - на какого-нибудь другого мироеда?

  - Из Нижнего Сколена нас выдадут алкам, - наконец сказала она. - Император не защитил нас когда мы еще были его народом. Какая ему выгода заступаться теперь, когда мы подданные алков? Он не станет ссориться с Амори, а Амори не оставит в покое крестьян своего барона, чтобы было неповадно другим. Что же до Крамара или Хорадона... Там есть свои Тьерри, даже худшие, чем этот. Помните, что рассказывал Эгинар? Стоит ли бежать от Тьерри, чтобы попасть в кабалу к худшему бандиту?

  - Чего же ты хочешь? - спросил Аспер. - Где есть земля без господ?

  - Я знаю такую землю, о ней мне говорил муж. На севере Верхнего Сколена есть леса и болота. В эти чащобы никто не ходит, туда не пролезет конный, а пешему это ни к чему.

  - Как же мы будем там жить? - послышались голоса.

  - Прежде, чем поле вспахать, надо и лес вырубить, и пни выкорчевать, и избы поставить или вырыть землянки...

  - И все это время не сдохнуть с голоду!

  - Можно же поселиться там, где не надо будет голодать и надрываться!

  Фольвед горько усмехнулась. Что бы сказал Эгинар, глядя на эти лица? Может, и зря он не взял таких? Может, было бы лучше, чтобы они полегли, а готовые защищать свою землю вернулись домой? Но какие бы ни были - это соседи, друзья, отчасти и родичи. Не годится оставлять их в плену заблуждений.

  - Если вы сыты, но в неволе - помните, что хозяин всегда может лишить вас куска хлеба. Ведь где удобно жить вам, там, не забывайте, легко живется и господам. И как можно бояться труда, плоды которого достанутся лишь вам? Кто хочет - пусть бежит под руку к новым хозяевам, а я попытаю счастья и стану свободной. Довольно я гнула спину на наших баронов. Только уходить надо поскорее, лучше этой же ночью: упаси Справедливый, прознают алки о наших беседах.

  Фольвед говорила убежденно, страстно, ее слова искрились пламенем - и даже те, кто боялся бросить все и уйти в неизвестность, почувствовали, как за спиной вырастают крылья. Может быть, в нее вселился дух неистового Эгинара, ее мужа? Или, проведя с ним бок о бок девять лет, она невольно стала на него походить? Или была такой от рождения? Кто скажет наверняка? Известно только, что она убедила всех. И, разойдясь по домам и собрав скудные пожитки, разбудив детей и погасив пламя в очагах, люди вышли в путь.

  Дочь явилась к Нэтаку поздно вечером. Старик как раз прикидывал, сколько можно будет брать за помол, если предложить Тьерри сделку: господин разрешит крестьянам молоть зерно только на его мельнице, а за ручные мельницы, обнаруженные дома, будет бить батогом. А Нэтак половину выручки будет отдавать барону. По всему выходило, что прибыль выйдет немалая. А еще он удачно подслушал, как Фольвед замыслила побег и куда они пойдут. Если успеть предупредить Тьерри... Все-таки хорошо, что жена год назад померла: при ней не получилось бы проделать многое из того, что теперь удается запросто. Только дочь Ирмина, мешает. Ну что за возраст у девки - пятый год пошел? Было бы хоть пятнадцать - глядишь, и удалось бы пристроить ее к барону. Вместо этой дурищи Олтаны - четырнадцать лет, а ума нет. Ей бы радоваться, да родителям обеспечивать послабления, а она...

  - Ну что, доча, скучно тут тебе?

  - Скусьно, па, - произнесла Ирмина, крохотная пухлая ручка взъерошила волосы. Она еще не знает, что в жизни нет любви, привязанности, долга - есть только сила и выгода. Те, кто этого не понимают, вечно будут ходить в подневольных. А те, кто умеют вовремя выбрать покровителя и потом вовремя его продать, может, и вырвутся из нищеты и ничтожества. - Никто не хосет игаться... Злые, говорят, па у меня плохой...