Богатырские хроники. Театрология - Плешаков Константин Викторович. Страница 91

— Все цело, — сказал он, поднимая голову, когда мы, подошли. — Я вдруг подумал, что, если Волхв на острове, он бы заколол ночью моряков или разбил сосуды с водой.

Илья зарокотал смехом. Потом он нахмурился и сказал:

— А ведь ты прав, Добрыня. Если бы он был на острове — так бы все это не осталось. Не такой он человек, чтобы сидеть, скрючившись, в какой-нибудь норке, пока мы будем силки ставить. А значит, нет его тут…

Варяги, однако, не потешались над нами.

— Боитесь духов? — спросил кормчий и покивал.

— А если ты тоже боишься, — раздраженно сказал Добрыня, — что ж ты караульного не поставил?

— Против духов бессилен караульный, — серьезно сказал кормчий.

— Так пусть бы он читал молитвы! — бросил Илья.

Но кормчий, видно, не верил в то, что духов отпугнут молитвы…

Мы сели с моряками за трапезу. Оранжево-черные волны катили на пристань, и она сияла, как огненная. Мы наполнили чаши водой, даже сквозь глину она холодила пальцы. И тут внезапно мысль сверкнула в моей голове — а жив я до сих пор именно потому, что меня посещают такие мысли, — и я одним махом вышиб из рук Добрыни и Ильи глиняные чаши и крикнул варягам:

— Не пейте!

Илья, с недоумением проводивший взглядом свою чашу, рассерженно, как медведь, зарычал на меня:

— Это что еще за шутки? Что на вас сегодня накатило?

— Вода может быть отравлена, — бросил я.

Кормчий покачал головой:

— Никогда не слышал, чтобы духи пользовались ядами.

— Никогда! — подхватили варяги и потянули чаши к губам.

— Стойте! — крикнул я. — Вы не знаете, какие духи Могут быть на Змеином острове!

— Послушай, — сказал кормчий рассудительно, — воды у нас мало, а если не пить то, что в сосудах, так и вовсе нет.

— Один сосуд у нас наверху, — сказал Добрыня. — Мы караулили всю ночь, из него можно пить.

Кормчий послал за сосудом; лицо его омрачилось. Судя по всему, ему очень не нравилось все то, что происходило, и он был намерен как можно быстрее убраться отсюда.

Наконец моряк принес воду и разлил в чаши.

— Не пейте, богатыри, — шепнул вдруг Илья, помаргивая глазом. — Под утро — сам не знаю как, но я вздремнул…

— Стойте! — крикнул Добрыня — и осекся, потому что варяги уже тянули пустые чаши к сосуду снова…

— Не пейте и эту воду! — сказал я мрачно, проклиная старого Илью, который, видно, рассудил, что опасность не велика, и не мог удержаться от мгновения сна — а ведь что может сделаться от такой малости…

Кормчий с проклятиями приказал отставить сосуд.

— Вот что, — сказал он, — сегодня мы уходим с этого острова.

— Тебе было мало нашего золота? — прищурился Добрыня, а всем, кто его знает, известно, что, когда Добрыня так вот прищуривается и дружелюбно что-нибудь спрашивает, лучше поостеречься.

— Все ваше золото не вернет меня к жизни, — ответил кормчий угрюмо. — Сегодня после полудня мы уходим. Я бы ушел немедленно, но именно из-за вашего золота я даю вам еще полдня.

— Да как ты разговариваешь, сыть белоголовая? — возмутился Илья.

— Но действительно — что мы будем делать на острове без воды? — сказал я. — Если эту воду нельзя пить, нам нужно уходить сегодня ночью, чтобы к утру добраться до гирла Дуная. Завтра к вечеру у нас недостанет даже силы справиться с командой, не то что с врагом.

— А это мы скоро узнаем, — мрачно пообещал Илья, — можно пить эту воду или нет. Если эта чудь перемрет к полудню — значит, нельзя. А если нет — значит, можно. — И он вдруг захохотал.

— Пока они еще подчиняются нам, — сказал Добрыня, — надо осмотреть берега.

С большой неохотой моряки подчинились, и наш корабль медленно отвалил от пристани.

Труд это был адский. Илья оставался на корабле, а мы с Добрыней разделись и ползали по скалам вдоль берега, поднимаясь как можно выше и заглядывая в каждую расщелину. Внезапно Добрыня крикнул:

— Алеша!

С кинжалом наготове я перепрыгнул через скалу. Добрыня стоял над глубокой расщелиной.

— Посмотри, что там, — сказал он мне хитро, отворачивая большой камень.

Я увидел холщовый мешок, развернул — и из темноты, как звериные глаза, на меня сверкнули монеты, перстни, кубки, зубы ожерелий и змееныши браслетов.

— Разбойнички, — кивнул Добрыня.

Мы переправили мешок в лодку. Он был велик и тяжел. Илья немедленно сунул в него свой нос, а мы с Добрыней повисли на бортах судна, упираясь ногами в поросшее водорослями днище.

— Ой-ой-ой, — запричитал разомлевший от солнца и жажды Илья, — ай да молодцы, ай да добыча!

И он со звоном, сияющей струей, вывалил все это на палубу.

Варяги ахнули. Кулаки их непроизвольно сжались, смотрели на Илью как голодные лисы на сытого Медведя, шевелящего лапой гору мяса.

А Илья действительно совершенно по-медвежьи копался в этом богатстве, цокая языком, то поднимая кубок, то высыпая на ладонь золотую цепь. Варягам казалось, что теперь они поняли, зачем мы появились здесь. Они пододвигались к золоту все ближе, и я смеясь про себя, читал их мысли: двое молодых в воде, а со старым медведем можно будет и справиться. Но Илья, хоть Силой и не обладал, мысли их прочел не хуже меня, потому что вдруг сжал золотой кубок своей огромной лапой, расплющил и бросил в воду. Варяги, невольно застонав, отшатнулись.

— Ну что, — поворотился Илья к кормчему, — согласен задержаться здесь на денек-другой?

Тот судорожно кивнул:

— Но как мы будем делить это? Без нас вы бы не нашли золота…

— А чего там делить, — буркнул Илья. — Делить хлопотно. Или вы остаетесь здесь настолько, насколько мы захотим, и получаете всю кучу, или я бросаю все в воду.

Кормчий не поверил, чтобы три сильных человека, не похожие на безумных, были готовы отдать ему такую кучу золота.

— Все? Ты сказал — все?

— Ну если тебе много, пусть рыбы порадуются. — И Илья бросил пригоршню золотых монет за борт.

— Мы останемся! Поклянись, что…

— Что-о? — взревел Илья. — Это мне клясться? Да я сейчас тебе голову снесу — вот тебе будет моя клятва!

— А как же вода, кормчий? — насмешливо спросил Добрыня.

— Здесь есть древние сосуды, — сказал кормчий серьезно. — К утру там собирается роса. К тому же, может быть, скоро пойдет дождь. — И он с надеждой посмотрел на небо.

Моряки сделались очень почтительны к нам. Они смотрели на нас как на священных безумцев. Но очень скоро это перестало меня занимать. Жара усиливалась, солнце жгло тело, жажда становилась невыносимой…

За день мы осмотрели весь берег. Никаких пещер обнаружено не было.

Никто из моряков не умер. Они отдали нам нашу воду и смело принялись пить свою. Мы с Добрыней отговаривали их — но как ты запретишь пить полудюжине людей, проведших без капли воды целый день на солнце? Нам хватало стонов Ильи, который доказывал, что раз за день ничего не случилось, то, по крайней мере, наша вода чиста. Добрыня сказал холодно:

— Иногда приходится платить за предрассветный сон, Илья.

И Илья с ворчанием отставил сосуд.

— Нет здесь никого, на вашем острове, — пробормотал он.

И снова был закат, и снова трава и скалы были красными, и снова остров казался мне похожим на тлеющий уголь.

«Вход в ад», — вспомнил я слова патриарха.

— Подождите, — сказал я медленно. — Здесь что-то должно быть внутри. Здесь что-то скрывается под ногами…

— Пещеры? — сказал Добрыня. — Но где же вход в них? Мы обыскали весь остров. — И он беспомощно оглянулся по сторонам.

— Храм, — сказал он. — Пещеры под храмом.

Несмотря на темноту, мы поднялись по ступеням.

Илья Ударил рукояткой меча по плитам — и глухой гул ответил ему…

Смею надеяться, даже Илья не спал на посту в эти ночь.

Мы разложили щиты, и мечи, и шлемы — и утром осторожно слили росу в чашу. Мы обошли сосуды и собрали росу с них. Возможно, для воробушка этого бы и хватило. Но для троих богатырей… Так или иначе, утром мы принялись за дело. Но храм был словно заколдованный, наверно, на нем еще лежала тем прежней Силы, — несмотря на свою древность, плиты не отходили нигде, основание оставалось прочно и никакого хода в пещеры мы не нашли. А между тем пустоты прослушивались едва ли не по всему острову — где сильней, где слабей.