Триумф душ - Фостер Алан Дин. Страница 3

— Я объявил тревогу по флоту, и каждое необычное судно, заходящее в гавань, берется под подозрение. Как всегда, я благодарен тебе, Червь. Но в этом случае, кажется, ты зря поднял тревогу.

— Ощущение, — прошелестел Червь. — Не приговор. — И через несколько мгновений добавил:

— Они идут за женщиной.

Химнет заинтересовался:

— Значит, юный Бекуит был не последним? А я-то надеялся, что, преподав хороший урок ему и его отряду, избавлюсь от этих чокнутых аристократов. — Он вздохнул.

— Ладно, учитывая исчезающе малую вероятность того, что кому-то из них удастся достичь Эль-Ларимара, я велю Перегрифу выставить дополнительные караулы. Впрочем, я должен больше доверять океану. Но даже если они сумеют добраться до наших берегов, мои корабли разделаются с ними еще у линии рифов. — Химнет печально покачал головой. — Неужели они не понимают, Червь, на кого замахнулись? Вот до чего доводит гордыня…

— Накорми меня. — В зыбком свете факелов, расставленных вдоль лестницы, жутко блеснули четыре клыка Червя. — Мне надоело есть землю. Я выполнил свою часть договора. Накорми меня.

— Да, да.

Химнет не смог скрыть раздражения. Он, в сущности, уже забыл, о чем предупреждал Червь. В самом деле, смешно беспокоиться из-за четырех безумцев, даже если один из них владеет каким-то там «искусством некромантии». Во всем мире есть лишь один подлинный мастер магии и алхимии, и это — Химнет Одержимый.

Поднимаясь по лестнице, он подумал, что было бы даже неплохо, если бы эти четверо пережили путешествие через океан. Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз вступал в поединок, и хорошо, если появится противник, в схватке с которым можно испытать свою силу. Правда, Химнет сомневался, что из этих четверых кто-то будет ему достойным соперником. Химнет был уверен, что могущественнее его нет, даже на другом берегу Семордрии, в Мыслящих Королевствах. Он был разочарован: Червь мог бы и не беспокоить его по таким пустякам.

— Накорми меня!!!

Ужасный рев потряс стены провала. Химнет перегнулся через перила и глянул вниз.

— Твоя новость не стоит и крошки, однако я чту договор. Перегриф подыщет нескольких осужденных или достойных осуждения, чтобы тебя накормить. А палач пусть отдохнет.

— Я жду!!!

Стены и лестница заходили ходуном: это Червь начал погружаться в землю. Однако Химнет знал, что голову он оставит на поверхности и будет ждать, пока ему не сбросят еду; от него просто так не отвяжешься. Для палача эта работа стала уже привычной: разрубить тела жертв на куски, потом отбить их до получения однородной массы и дать чуть подгнить, чтобы Червю было легче высасывать соки. «Никто не может пожаловаться, — подумал Химнет, — что в моих темницах слишком тесно».

Пока он неторопливо поднимался по лестнице, эромакади неутомимо срывали поганки, растущие по стенам шахты. Эромакади представляли собой непрозрачные черные тучки, вьющиеся у ног повелителя; лишь изредка то в одном, то в другом облачке вспыхивали маленькие красные глазки — и тут же прятались во тьме. Безобидные на вид, эти существа наводили ужас на тех, кто знал их истинную природу.

Внезапно сверху донесся чистый и мелодичный, как звон золотых колокольчиков, голос:

— Так вот где вы проводите время! В глубинах Земли — якшаетесь с демонами!

Ошеломленный Химнет вскинул голову и встретил гневный взгляд прекрасных глаз. Но даже гнев не мог испортить совершенных черт ее лица. Химнет упал на колени:

— Моя возлюбленная Темарил, это государственные заботы и ничего больше! Я разговариваю, а не якшаюсь!

Она продолжала хмуриться:

— От вас пахнет гнилью! Сегодня утром я подумала… Я подумала, что мы могли бы поговорить, — и вот где я вас нахожу! Что ж, я рада: это дало мне возможность узнать вашу истинную сущность!

Она повернулась и взбежала по ступенькам. Химнет знал, что теперь она вновь уединится в башне, которую выбрала местом своего добровольного заточения.

«Неудачно получилось!» — с раздражением подумал Химнет. Время от времени Темарил немного оттаивала и позволяла себе погулять по замку. Тогда Химнет падал перед ней на колени и полным отчаяния голосом начинал говорить ей о любви. Толку от этого было мало, но все же столь бурное изъявление чувств производило впечатление на прорицательницу. Она пугалась, возвращалась в башню, долго не высовывала оттуда носа, зато потом смягчалась еще больше. Дни, когда она отсиживалась у себя, Химнет использовал для встреч с Червем. Но сегодня история со слугой вывела его из равновесия, и он забыл, что время неподходящее… Эромакади прижались к ногам повелителя и нежились во мраке, который накрыл его душу.

Он сжал кулаки. Кто-то сказал ей, куда он пошел. И объяснил дорогу. Разумеется, Химнет во всеуслышание пригрозил страшной карой тому, кто сделает попытку помочь Темарил сбежать из замка. Но тот болван, который сказал ей, где он находится, слишком буквально исполнил повеление своего господина ни в чем не отказывать Темарил — и это была ошибка.

Он поднялся на ноги. Как правитель Эль-Ларимара, Химнет не мог позволить себе быть снисходительным к тому, кто сделал ошибку. Кем бы ни был этот человек! Тем более что негодяй явно из приближенных к нему людей и имеет доступ, в святилище. И он, когда она спросила, где господин, взял ее за руку и привел к двери, за которой был вход в провал: никакие указания не помогли бы ей найти эту дверь и тем более войти в нее.

Поговорить. Она сказала, что хотела поговорить с ним. Много месяцев он не слышал от нее других слов, кроме требования вернуть ее на родину, к семье, — а сегодня утром она была готова к разговору. Но едва наметившийся прогресс в их отношениях разбился, как стеклянная ваза. А все из-за того, кто сделал эту ошибку!

Этой ночью селяне, жившие под стенами замка и на склонах окрестных гор, затыкали детям уши комочками хлопка, с особой тщательностью привязывали скотину и проверяли запоры конюшен, курятников и загонов. Это делалось потому, что из замка всю ночь, словно хлопья черного снега, летели жуткие крики.

В ту ночь в замке наказывали несчастного, который сделал эту трагическую ошибку. Это продолжалось до самого утра, и к рассвету даже летучие мыши не выдержали и покинули окрестности замка. Детишки спали, но их родители не могли сомкнуть глаз. Две лошади околели от разрыва сердца. На другом дворе обезумевшие от ужаса козы сломали дверь сарая и убежали в лес. Больше их никто не видел.

Утром, когда затих последний истошный крик, селяне с опаской вышли на улицу и начали заниматься хозяйством, делая вид, будто ничего не случилось. Только женщины умывались с необычным рвением, словно старались смыть с себя ужас минувшей ночи.

В замке с восходом солнца тоже началась обычная жизнь — лишь слуги двигались немного быстрее, чем обычно, и старались не смотреть в глаза гостям своего господина.

А в толще горы, там, где почва встречается с камнем, спал насытившийся Червь.

II

Симна смотрел, как на палубу медленно опускается птичье перо. Упав, оно осталось лежать на досках — легчайшая пушинка, которую могло сдвинуть с места даже дыхание девушки. Но оно не двигалось.

Это было не просто отсутствие ветра. Казалось, воздух застыл, превратился в прозрачный камень. Со многими чудесами пришлось встретиться путешественникам на долгом пути, но все равно сейчас моряки из экипажа «Грёмскеттера» то и дело перешептывались и с опаской поглядывали на небо. Облака тоже окаменели в голубом просторе. С самого восхода солнца они не сдвинулись с места и не изменили очертаний.

Только одно было ясно людям на борту корабля: в воздухе есть еще жизнь, им можно дышать. И дыханием можно было создать ветерок, что и продемонстрировал Симна, когда они вчетвером собрались на палубе. Он подул на упавшее перо, и оно испуганно всколыхнулось.

Прямо над штурвалом стояла, держась за ванты, Станаджер Роуз и, приставив ладонь ко лбу, осматривала морскую гладь. Штиль застиг их в двух днях пути от устья реки Эйнхарроук. Поверхность океана напоминала зеркало — ни малейшей ряби. В этой неподвижности океана было что-то утомительно-жуткое. Даже птицы куда-то пропали. И еще всех измучил ужасный зной.