Триумф душ - Фостер Алан Дин. Страница 43

В общем-то он мог в любую минуту повернуть назад. Забыть о похищенной прорицательнице и одержимом безумием колдуне, о недоверчивых аристократах и умирающем юноше. Зачеркнуть все, что, по сути, было только словами, которыми обменялись двое людей на берегу, выбросить из памяти обет, взятый на себя из сострадания, и вернуться домой, к жене и детям.

Забыть клятву, данную умиравшему?

Эхомба тяжело вздохнул. Другой мог бы так поступить, но он не вправе себе этого позволить. Вернуться с полпути — значит отказаться от самого себя, отречься оттого, что делало его наумкибом. Если его спутники сегодня, завтра или даже у дворца Химнета решат повернуть назад, он все равно закончит начатое. Потому что это его долг. Потому что с этим долгом его связывает все лучшее, что есть в нем. Потому что он дал слово.

Миранья все поняла. Ей не понравилась эта затея, но она поняла. Конечно, она тоже из племени наумкибов. Этиоль верил, что и дети поймут, даже если им больше никогда не доведется увидеть отца.

Позади лежал ужас, впереди… ничего. Земля здесь была плоская, как скверная шутка, ослепительно белая, с редкими коричневыми и бледно-розовыми пятнами. Раскаленный воздух дрожал, искажая очертания предметов. Это была безводная и безжизненная пустыня, сковородка, которую решили прокалить с солью. Эхомба понимал, что и того запаса воды, который они взяли в Скопэйне, надолго не хватит — и, значит, им нужно спешить.

XVIII

— Какое ужасное место!

Симна начал отставать, и Эхомба укоротил шаг. Рядом неслышно ступал левгеп; голова Алиты была низко опущена, длинный черный язык свесился набок.

— Хункапе не нравится!

Огромный зверочеловек, обросший густой шерстью, изнемогал от жары, но все равно шел вперед. Эхомбе было легче, чем остальным, он привык подолгу бывать на солнце, но теперь и ему приходилось все чаще щуриться.

— Потерпи. Солнце скоро сядет.

До зеленых предгорий был еще по меньшей мере день пути. Или ночь. Чтобы спастись от нестерпимой жары, они решили спать днем и идти ночью. Луна хорошо освещала дорогу.

С заходом солнца жара спала, но не так быстро, как хотелось бы. Только к полуночи воздух охладился достаточно, чтобы путники почувствовали облегчение.

Хорошо еще, что воды было вдосталь. Эхомба, правда, все равно предложил ограничить суточный рацион, но все возмутились. У них и так всего в обрез, пусть хоть воды каждый пьет, сколько захочет. Тем более что чем больше они выпьют, тем легче будут бурдюки. Алита сказал, что, как только они доберутся до предгорий, он сразу учует воду и приведет их к источнику.

Они перекусили и снова двинулись в путь. Теперь вокруг возвышались соляные башни. Ветер превратил их в галерею причудливых статуй, и чтобы развлечься, путешественники принялись придумывать им названия, состязаясь между собой, кто разглядит в них самое озорное и необычное.

Хункапа Аюб, указывая на изрезанную ветром колонну из каменной соли, по-детски обрадовался:

— Посмотрите туда! Посмотрите! Обезьяна нам кланяется.

Симна критически осмотрел природное изваяние и изрек:

— Больше похоже на кучу хлама.

— Нет, нет! — Хункапа подбежал к нему и, тыча пальцем в столб, повторил: — Это обезьяна! Смотри, вон там глаза, там руки, а ниже…

— Тогда попроси ее, может, она нам подскажет короткий путь, — проворчал Симна и кивком указал налево: — Зато вот это — в точности жадеитовая стена дворца великого Нурина! С распахнутыми воротами и боевыми башнями, а если прищуриться, можно даже различить плавающие сады перед дворцом…

Но Хункапа не слушал его. Он вдохновенно бегал от одного столба к другому, выискивал все новые и новые формы и, ликуя, придумывал для них имена.

Эхомба снисходительно поглядывал на них, но скоро и его захватила эта игра в названия. Этиоль и Симна, не сговариваясь, вступили в соревнование: проигравшим считался тот, кто первый начнет повторяться. Судьей был Алита. Хункапа Аюб тем временем совсем разошелся, купаясь в радостном море придуманных им имен.

— Взгляни на эту колонну, — сказал Симна. — Как она искрится, словно танцует в лунном свете! — Он мечтательно вздохнул. — Знавал я когда-то одну танцовщицу, чем-то она ее напоминает… Она с ног до головы была усыпана жемчужинами и драгоценными камнями. Во время танца она начинала скидывать с себя прозрачные покрывала, пока не избавлялась от всех. Тогда становилось ясно, что эти камни наклеены прямо на обнаженное тело… А по-твоему, на что она похожа?

— После такого трогательного описания как-то не хочется вступать с тобой в спор, — ответил пастух и переступил через невысокие, в дюйм высотой, бороздки, пробегавшие по поверхности котловины. Образовались они, по-видимому, много веков назад, когда озеро еще было озером. На вид казались хрупкими, но в действительности были твердыми, как скала, и такими острыми, что запросто можно было поранить ногу.

— Зато вон там, — продолжал пастух, — мне видится хижина рыбака на берегу океана. Только это не наш океан, а какой-то иной…

— Почему? — Симна, прищурившись, поглядел в указанном направлении.

— Потому что здесь вода спокойная, а возле нашей деревни даже в ясные, безветренные дни ходят волны. Никакой наумкиб не построил бы хижину так близко от кромки прибоя. Первый же шторм ее смоет.

— Ладно, могу различить побережье, — допустил Симна, — могу даже признать, что это хижина, но почему именно рыбацкая?

Эхомба показал рукой:

— Видишь, вон длинные лопасти? Они очень напоминают весла, оставленные снаружи.

— Ладно, я знаю, что все это только соль, — с притворным равнодушием сказал Симна. — Но не будет вреда, если, глядя на них, немного помечтать.

— Согласен, — заявил Алита. Никто не слышал, как он приблизился. Даже такой чуткий следопыт, как Эхомба, не замечал присутствия кота, пока тот не подавал голос.

Левгеп движением головы указал налево.

— Например, там я вижу сайгаков, бредущих один за другим. Они жирные, так и хочется догнать их и выпотрошить.

Эхомба посмотрел туда, куда показывал кот, и вынужден был признать его правоту: сходство между фигурами, вырисовывающимися на разрушенном гребне, и стадом крупных сайгаков было поразительным.

Симна, очевидно, был того же мнения.

— Очень похоже. Кажется, стоит кому-нибудь зашуметь, как они тут же бросятся врассыпную.

— Ты уже зашумел, — упрекнул его кот. Он припал к земле и, став почти невидимым даже в ярком свете луны, начал подкрадываться к скульптурной группе.

Эхомба уже открыл рот, чтобы окликнуть Алиту, но Симна крепко сжал его руку.

— Пусть. Кошки любят играть. Разве он не заслужил право немного развлечься?

— Да, конечно. — Эхомба сам не смог бы объяснить, почему, глядя на Алиту, он вдруг встревожился. — Просто он что-то слишком увлекся.

Симна пожал плечами.

— Никогда не встречал кошку, которая играла бы без увлечения. Наиграется и догонит нас. Он способен одолеть милю, пока кто-нибудь из нас добежит… ну хоть до того гребня. — Северянин указал на возвышавшееся неподалеку нагромождение соляных фигур. — Видишь? Очень похоже на вход в замок.

Пастух неохотно повернулся в ту сторону. Он чувствовал: что-то вокруг не так. Или это ему только кажется? Может, жара виновата? За его спиной левгеп изготовился к прыжку. За кем он охотится? За кристаллами соли? Не глупо ли?.. Ладно, Симна прав — большой беды в этом нет.

Впереди и чуть справа возник большой холм, состоящий из соли; ветер превратил его в фантастический строй шпилей, колоколен, башен и минаретов. Поблескивающая в призрачном лунном свете цитадель была украшена арочным портиком и темными проемами в соляных стенах. При дневном свете на эти отверстия никто не обратил бы внимания — но во мраке ночи они легко сходили за окна.

Легкий ветерок пролетел над дном бывшего озера, заглянул в таинственную крепость, много веков назад образовавшуюся из выпаренной соли, — и вдруг засвистел, загудел в пустотах, выеденных другими ветрами в соляной плоти. На расстоянии эти звуки напоминали зловещий смех.