Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Атрейдес Тиа. Страница 22

А Шу то ласкала и целовала его, то рисовала на его коже странные узоры своими острыми ногтями. И линии окрашивались кровью. От этой боли Хилл кричал в экстазе, и вздрагивал, когда она горячим языком слизывала с него красные капельки, и жаждал ещё... он устремлялся всем телом навстречу её рукам, ловил ртом её губы, её волосы, хлещущие его по лицу, её пальцы, пробегающие по скулам и вискам, по шее и ключицам. Он дотянулся зубами до её сорочки и резким движением головы порвал её, зарычав от ожегшей его пощечины, подставив губы под вторую и жадно ластясь к её обнаженной груди, пока она поцелуем залечивала его рассеченный рот. Он хотел бы умолять её наконец заняться с ним любовью, но вместо слов из его горла снова вырвалось рычание. Она на мгновенье отстранилась, и по её лицу промелькнуло странное выражение грусти, смешанной со страхом и надеждой. Но тут же приникла к его устам жадно и горячо, прижалась всем телом, и он почувствовал её руки... всего несколько движений, низкий наполовину крик, наполовину стон, и Хилл, выгнувшись под ней, обессиленный и опустошенный, рухнул на постель, тяжело дыша и не замечая слез, промывающих соленые дорожки по его не менее соленым щекам.

Шу лежала на нем, обняв и уткнувшись носом ему в шею, и легонько водила пальцем по покрытой испариной груди, а он нежно и осторожно целовал её волосы. Несколько томительно сладких минут спустя она подняла голову и настороженно заглянула Хиллу в глаза. Он в ответ чуть улыбнулся и попросил беззвучно, одними губами: "пусти, дай мне обнять тебя".

Она провела рукой по его мокрой щеке, стирая соль, и робко улыбнулась. Хилл снова чуть не задохнулся от этой улыбки, и потянулся к ней приоткрытыми губами. Она подалась ему навстречу, слегка коснулась уст и провела ладонями по его запястьям, снимая призрачные оковы. И, наконец, позволила Тигренку обнять себя, уютно устроившись в кольце его рук. Он бережно поглаживал её по спине, целовал в доверчиво прильнувшую к нему макушку, и её беспокойство и сомнения, её страх ощущал как свои собственные. Он не мог понять, чего она опасается. Не его, но чего-то, с ним связанного. Как будто он - хрупкая красивая игрушка, которая может сломаться от неосторожного прикосновения. Хилл мысленно хмыкнул от пришедшего ему в голову сравнения. Эта девушка настоящий клубок противоречий. То провоцирует и испытывает его на излом, то опасается причинить ему вред. Его снова захлестнула вона нежности, и вдруг так захотелось увидеть улыбку на её лице. Он так хотел бы сказать ей, что её опасения напрасны, что ему нравятся её игры... и мысленно прикусил язык. Да, и рассказать, что он из себя представляет. Позволит она себя обнимать наемному убийце, посланному за её головой? И неважно, что он не собирается её убивать, а скорее совершенно бескорыстно прирежет горе-заказчика, не удосужившегося обезопасить себя контрактом. Она не сумасшедшая, чтобы держать около себя гремучую змею без надежной клетки, и, тем более, с ней играть. Так что, лучше помолчать пока.

И Лунный Стриж попытался успокоить её единственным возможным для него, древним, как мир, способом. Он привлек её к себе и приник к её губам нежно и настойчиво, не подчиняясь больше, но ведя сам. Он целовал маленькие ушки, и ямочки у ключиц, и хрупкие плечи, тесно прижимаясь обнаженным телом к её пылающей коже. Его руки ласкали и изучали её, и она откликалась тихими стонами и вздохами, и вздрогнула слегка, и дыхание её прервалось, когда его горячий язык обвел вокруг её розового соска, и он присосался к её груди, словно младенец. Он целовал её всю, с головы до ног, ни одна пядь шелковистой бледной кожи не осталась необласканной. Она обнимала его, и гладила так нежно, словно не было на свете для неё никого дороже, и от этой нежности его сердце замирало, и к горлу подкатывал комок. Она горела и плавилась в его руках, и издавала мурлычущие звуки, и пахла диким мёдом и осенними листьями. От запаха её желания у него сладко кружилась голова, и он стремился к ней, любить её, слиться с ней... но она остановила его мягким и одновременно твердым движением, не позволив начать любовный танец. Хилл не мог, не хотел останавливаться, чувствуя её жажду, и скользнул вниз по ней, прокладывая влажную дорожку поцелуев по её животу. Он собирал губами её мёд, и она металась и изгибалась, прижимаясь ещё ближе, ещё теснее. Он придерживал её бережно и крепко за напряженные бедра, и пил пряный нектар, проникая в глубину цветка языком, пока с её губ не сорвался низкий звериный крик, и она не забилась под ним, вцепившись в его волосы обеими руками.

Снова она лежала в его объятиях, уставшая и успокоенная, прикрыв светящиеся сиреневые глаза и легонько поглаживая его спину. Его посетило странное ощущение, будто он вернулся домой после долгого, очень долгого пути, и больше не хочет никуда уходить. Никуда и никогда. Хочет остаться здесь, с ней, доверчиво прижимающейся к нему, и носить её на руках, и защищать от всех напастей, и беречь, и любить...

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. И принцесса выскользнула из его рук, завернулась в простыню, посмотрела на него ехидно и удалилась с царственной неторопливостью, кинув ему небрежно:

- Одевайся, Тигренок.

Тигренку захотелось засмеяться её переменчивости и завыть с тоски. Демоны, ещё ни одна женщина не покидала его так легко, не позволяла себе так обращаться с ним. Не считала его за игрушку. Одним мимолетным взглядом она умудрилась поставить его на место. На место раба, временного развлечения, игрушки. Пусть интересной, даже по-своему любимой. Но всего лишь игрушки. Собственности. Тигренка на цепочке. Домашней зверушки. Ещё никогда он не чувствовал себя так погано. Будто его использовали. Будто ему, как маленькому ребенку, показали конфету, посмеялись и не дали. Он ругал себя последними словами за глупую надежду, за так некстати свалившуюся на него любовь, за неутолимую жажду нежности и ласки, за потребность видеть её, слышать её запах, касаться её... как его угораздило? Его, человека без роду и племени, стоящего вне закона, влюбиться в принцессу, в волшебницу? Мало того, ещё и вообразить себе невесть что. Дорог он ей, как же. Десять золотых его цена, ни медяком больше.

Хилл с тоской посмотрел за окно, на желтеющие листья каштана, и подумал, как было бы хорошо оказаться сейчас дома, и чтобы принцесса Шу оказалась всего лишь сном. От этой мысли ему стало вдруг невыносимо больно, словно в груди вместо сердца оказался мертвый, холодный камень. И осенний ветер за окном будто смеялся над ним, завывая в ветвях и бросаясь в окно сорванными листьями.

Хилл оделся в то, что нашел брошенным на кресло, и открыл окно, подставляя глупую разгоряченную голову мокрым порывам ветра. Он больше не способен был ни о чем думать, он чувствовал себя зверем, попавшимся в капкан. Или умереть от ножа охотника, или отгрызть себе лапу и всю оставшуюся жизнь провести жалким калекой. Но в его случае, похоже, лапой не обойтись. Минимум сердце. А может, ещё и душу. Не проще ли, не милосердней смертельная встреча с охотничьим ножом? Наверное, так и будет. Несколько дней, может быть, недель, и не придется ничего отгрызать. Всё довольно просто. И эти несколько дней он не будет ни о чем задумываться, ни на что надеяться. Просто принять всё, как данность, как стихийное бедствие. Как ураган, вырвавший его из привычной жизни, и забросивший в эту башню. И, раз уж ему достались эти дни рядом с Шу, прожить их с удовольствием. В конце концов, он же мечтал познакомиться с ней, смотрел на её башню в надежде, что когда-нибудь увидит её вблизи? О её любви речи не шло. Вот и получил свою мечту, нечего теперь жаловаться.

Глава 12.

- Девушка, вы сошли с ума, - заявило ей отражение в зеркале. С взъерошенными волосами, бесстыдно довольными горящими глазами, раскрасневшееся и сияющее. Шу вполне с ним согласилась. Ей стоило серьезного усилия удерживать себя на полу, а не взлететь под потолок и устроить маленький ураганчик. Шу переполняла радость, и восторг, и изумление, и надежда, и боги знают, что ещё. Но со вчерашнего вечера она определенно была не в себе. - Тигрёнок... Тигрёнок... - Шу закружилась в танце, шепча на разные лады его имя, и отправила простынь летать по комнате и изображать белого тигра. Шелковый тигр подпрыгивал, выгибался, играл лапами с невидимыми листьями, разевал пасть в призрачном рыке... Шу смеялась, напрыгивала на тигра и делала вид, что ловит его, а потом убегает, и свалилась на кровать, дрыгая ногами и задыхаясь от смеха. Боги, никогда раньше она не испытывала ничего подобного. В постели с Даймом, конечно, было приятно, но... это всё равно, что сравнить тазик с водой и море, дуновение от дамского веера и цунами.